Валерий Ильин - Археология детства
Мне вспоминаются мои школьные годы, пришедшиеся на 70-е — начало 80-х. Не последнее место в формировании устойчивого неприятия пионерской организации и всего, что с ней связано, у многих представителей моего поколения занимало категорическое требование, подкрепленное всевозможными “санкциями”, не приходить в школу без пресловутой “частицы красного знамени” на шее. Причем неприятие “частицы” определяло и отношение к целому. (Помните: “Не стесняйся пьяница носа своего, он ведь с нашим знаменем цвета одного!”)
Я помню, сколько копий переломала школьная администрация в борьбе с джинсами и “неуставными” длинными волосами у нас, мальчишек, росших на музыке “Deep Purple” и “Led Zeppelin”, и серьгами, клипсами и мини-юбками у девчонок. Закономерным результатом этой борьбы за “опрятный и скромный внешний вид” стало то, что в старших классах особым шиком считалось заявиться в школу не просто в джинсах, а непременно в драных джинсах, покрытых множеством бросающихся в глаза кожаных заплат. При этом форменный школьный пиджак тоже должен был быть заношен до дыр. Что же касается причесок, то наиболее стойкие поклонники таланта Джимми Пейджа и Ричи Блекмора в знак протеста против невежества и злокозненности администрации старались не только стричь, но и мыть волосы как можно реже.
Вспоминая все эти “предания старины глубокой”, я не без внутреннего содрогания слышу участившиеся в последнее время в среде чиновников от образования разговоры о необходимости вновь одеть всех российских школьников в пресловутую форму. При этом в качестве обоснования очередной “инновации” выдвигается “гуманная” мысль о том, что-де дети из не очень обеспеченных семей чувствуют себя обделенными и комплексуют, оказавшись за одной партой со сверстником из богатой семьи, одетым гораздо лучше. Любому хоть сколько-нибудь вменяемому человеку совершенно очевидно, что если кому-то неймется продемонстрировать свое благосостояние и “крутизну”, он найдет десятки возможностей сделать это. Даже если обязать всех учащихся ходить на занятия в военных робах на радость вновь появившимся в школах военрукам, равнодушным к “Фиесте”. Но дело даже не в этом. Просто, если в таком-то классе такой-то школы отношение к ребенку (не важно, плохое или хорошее) со стороны сверстников определяется толщиной (опять-таки не важно, большой или маленькой) кошелька его родителей — с чем собираются бороться введением единой формы, — то это диагноз. Диагноз абсолютной профессиональной непригодности администрации и педагогов данного учебного заведения. И никакая форма тут не поможет. Нужны совершенно иные меры.
Но вернемся к переговорам и заключению соглашения о разделе “сфер влияния” с нашими подрастающими детьми. Надеюсь, мне в какой-то степени удалось убедить вас в полезности и даже необходимости начинать их с отказа от наиболее одиозных, с точки зрения наших детей, внешних проявлений родительской власти и опеки. Сделав это, вы окажетесь в глазах подростка не занудным “предком” не понимающим очевидных вещей, а старшим и более опытным партнером, считающимся с ним, прислушивающимся к нему и, следовательно, заслуживающим доверия. Тем самым вы обменяете свой внешний контроль над сыном или дочерью на реальную возможность быть для него или нее подлинным внутренним авторитетом, советником и защитником в тех случаях, когда это реально необходимо. Здесь нет никакого подвоха или хитрости. Это честный договор, отвечающий объективным потребностям жизни и не ущемляющий ни чьего достоинства. И вместе с тем вы, сделав такой шаг, косвенным образом задействуете известный принцип влияния — взаимный обмен. Согласно этому принципу, “человек, который действует по отношению к нам определенным образом, получает право на подобное действие в ответ”4. Иными словами, если в ситуации столкновения интересов мы по доброй воле, без внешнего нажима идем навстречу нашему оппоненту, мы тем самым вовсе не демонстрируем свою слабость, как думают многие, а ловко и незаметно побуждаем его, в свою очередь, проявить уступчивость. Уступка воспринимается как проявление слабости, если она является следствием внешнего давления. Добровольная же уступка на сознательном уровне выглядит скорее как щедрость и великодушие.
Как вести переговоры с подростком
Теперь обратимся непосредственно к тому, как провести переговоры с подростком с максимальными шансами прийти к соглашению. Я предлагаю в качестве возможного варианта достаточно простую процедуру, существенно облегчающую это непростое дело.
Первое и самое главное правило: поскольку очень важно добиться полной ясности и обозначить границы, и вы, и ваш ребенок должны взять на себя обязательство внимательно выслушать друг друга без критики и осуждения, ни в коем случае не перебивая и не возражая. При том условии, что каждый в определенный момент получит возможность высказать свои соображения или несогласие по спорным вопросам. Кроме того, все участники этих переговоров не только имеют право, но и берут на себя обязательство задавать любые уточняющие вопросы и просить разъяснения, если что-то в точке зрения собеседника кажется не очень понятным или неопределенным.
Второе правило, не менее важное: и вы, и подросток должны понимать и признавать то, что наша процедура — не спортивное состязание и тем более не боевые действия. Поэтому ни перед кем из вас не стоит задача победить другого или набрать максимальное количество очков. Просто ваша семья в своей истории подошла к очередному не очень простому рубежу, через который проходят все семьи. Если раньше в семье было двое взрослых (супругов) и ребенок и задачки, которые выдвигала жизнь, решались чаще всего вдвоем, то теперь мы переживаем момент, начиная с которого, многие проблемы семьи могут быть решены только втроем. Выиграть или проиграть могут все члены семьи вместе. Итак…
Первый шаг делают родители. Вы должны ясно и четко объяснить подростку, что видите, как он повзрослел, что вы цените и уважаете это. И так же ясно и четко изложить проблемы, которые, на ваш взгляд, связаны с его взрослением, и то, что вас тревожит в связи с этим в настоящее время или как реальная возможность в будущем.
Как я уже говорил, подростки склонны порой чрезмерно преувеличивать свои возможности и ввязываться в различные авантюры, не думая о последствиях. Поэтому очень важно прямо и откровенно сказать сыну или дочери, чего вы на самом деле опасаетесь в связи с их вступлением в новый этап жизни. Повторюсь: прямо и откровенно обо всем — от непоступления в перспективе в вуз до нежелательной беременности. В этом разговоре не должно быть закрытых тем, недоговоренностей и двусмысленностей. Ответственно заявляю, нравится нам это или нет, но в современном мире к 12—13 годам наши дети, как правило, знают о жизни (и в том числе о ее дне) гораздо больше, чем нам порой кажется и чем хотелось бы. Приведу пример. Как-то осенью, года три тому назад я, вернувшись из отпуска, встретил знакомого мальчишку — семиклассника из очень хорошей семьи и хорошей школы. В глаза мне бросился новый имидж дяди Федора (так звали мальчика), резко контрастировавший с тем, что я помнил по нашей предыдущей встрече. Существенной деталью образа была сережка в ухе. В какой-то момент нашего разговора я поинтересовался:
— Дядя Федор, а зачем ты проткнул себе ухо?
— А что тут такого? — ответил он вопросом на вопрос.
— Да в общем-то ничего, но все-таки, по-моему, стиль “унисекс” — больше женский. Для мужика он как-то не очень…
— Так я же проткнул себе левое ухо, а не правое.
(Если кто-то не в курсе: в среде определенной части молодежи и некоторых взрослых серьга в левом ухе мужчины — это признак мужественности, иногда также символ принадлежности к панкам, а в правом — отличительный знак пассивного гомосексуалиста.)
— Откуда такое глубокое знание жизни в столь юном возрасте? — искренне удивился я.
— Вы малость отстали, Валерий Александрович, — снисходительно усмехнулся подросток, — сейчас об этом все знают еще во втором классе!
Даже если дядя Федор в разговоре со мной ради красного словца слегка подзагнул насчет второго класса, пример этот, по-моему, достаточно красноречив. Поэтому, откровенно разговаривая с нашими повзрослевшими детьми на “скользкие” темы, мы отнюдь не сообщаем им нечто безнравственное (это безнравственное они, как правило, уже не раз слышали из иных источников, причем в самом вульгарном и похабном виде), а еще раз даем им понять, что считаем их достаточно взрослыми, ответственными, заслуживающими доверия.
Кроме того, это отличная возможность дать то, чего подростки наверняка не получают на улице и в школьных туалетах, — внятно объяснить, почему та или иная вещь считается безнравственной, почему она отвергается или порицается обществом. В чем, наконец, ее опасность для здоровья физического или душевного. Откровенно разговаривая с подростком о любых наших страхах и опасениях, связанных с его жизнью, важно не только прямо их назвать, но и объяснить их причину. Важно потому, что без такого объяснения очень многие вещи, бесспорность которых подросток, в общем, признает искренне и безоговорочно, оказываются не воспринятыми на конкретном, ситуативном уровне. Скажем, легко соглашаясь с тем, что наркотики — в принципе зло, многие подростки весьма смутно представляют себе, чем конкретно может обернуться это зло применительно к ним лично. Отсюда печально знаменитое: “Попробую один раз, просто чтобы представлять, что это такое. И больше никогда в жизни…”. Итак, прямо, подробно и откровенно о том, чего вы опасаетесь и почему.
