Альфред Щеголев - Ложная женщина. Невроз как внутренний театр личности
В своем внутреннем гипнотическом театре истерическая личность, вся подчиненная режиссеру-гипнотизеру, выставляет напоказ и разыгрывает маски «больного» и «здорового», не сообразуясь с настояниями совести, но неудержимо требуя объективного признания и аплодисментов в свой адрес так же, как и в адрес своего кумира, с которым совместно и ставит весь этот спектакль-исцеление. В какой-то момент истерик действительно чувствует свою актерскую маску собственным обновленным лицом, он отождествляется с маской (вся гипносуггестия направлена на то, чтобы приладить эту маску к живому лицу невротика и заставить его забыть о существовании собственного лица), но маска эта оправдывается только в психотерапевтическом спектакле, а не в жизни, и, чувствуя это, истерик окончательно привязывается к своему режиссеру-гипнотизеру, чтобы совместно с ним увлеченно перекраивать жизнь в театр. Именно здесь кроется причина сосредоточенности истерика на своем враче, сосредоточенности, которую многие склонны рассматривать как осложнение гипносуггестивной терапии. Однако «осложнение» это возникает от того, что психотерапевт-гипнотизер сам не осознает конечного результата гипнотерапии – постановки особого драматического спектакля, в котором врач – невольный режиссер, а невротик – способный актер. В результате возникает нелепая ситуация, при которой актер, отработавший вместе с режиссером поведение своего сценического персонажа в этом спектакле, выводится затем в жизнь в той же роли, как будто сценическая условность и жизненные обстоятельства это одно и то же.
Таким образом, гипносуггестивная психотерапия является не чем иным, как театрально-клиническим представлением истерического невроза, при котором потребность в демонстративной наглядности магических преображений так созвучна вульгарной «мистике» гипнотических воздействий.
Можно ли думать, что и психоаналитическое направление психотерапии, подобно рациональной психотерапии при неврастении и гипносуггестивной психотерапии при истерии, является одним из преувеличенных, вычлененных и театрально представленных симптомов обсессивно-фобического невроза?
Вероятно, это так, хотя сам по себе психоанализ уже давно перешагнул рамки психотерапии, превратившись в уникальное мировоззрение, имеющее свои философские разветвления, свою систему миропонимания.
Что поражает в психоанализе, так это всепронизывающий детерминизм в отношении психического содержания. Сам основатель психоанализа недвусмысленно говорит об этом: «Психоаналитик отличается особо строгою уверенностью в детерминации душевной жизни. Для него в психической жизни нет ничего мелкого, произвольного и случайного, он ожидает повсюду встретить достаточную мотивировку, где обыкновенно таких требований не предъявляется. Более того, он приготовлен к многоразличной мотивировке одного и того же душевного факта, в то время как наша потребность в причинности, считающаяся прирожденною, удовлетворяется одною-единственною психическою причиною».
Психоанализ не хочет знать свободы данной личности, он ориентирован исключительно на объективную реальность, правда своеобразно трактуемую. Отбрасывая всякую мистику в попытке свести все психическое содержание человеческой личности к изначальной, первоосновной инстинктивной сфере (большею частью биологически понимаемой), он, в конечном итоге, мистифицирует биологический компонент человеческой природы.
Психоанализ открывает сферу бессознательного в душевной жизни человека, но говорит он о бессознательном так, как будто это все то же самое сознательное, а не качественно иное содержание психики. Бессознательное в психоанализе сводится, в принципе, к амнезированному, забытому, но имеющему принципиальную возможность в известной степени стать вновь осознаваемым. Фрейдовская концепция бессознательного изначально отталкивалась от психологических опытов, в которых внушенное пациенту в гипнозе действие выполнялось им как будто помимо своей воли после выхода из гипнотического состояния (постгипнотическое внушение). Пациент ничего не помнил из происходившего с ним во время гипнотического сеанса, забывал содержание сделанных ему внушений, а действие, воспроизводимое им уже в сознательном состоянии, мотивировал по-своему, не осознавая того, что действовал по внушенному, но отставленному во времени, приказу гипнотизера.
В целом, таким образом, создавалось впечатление некой бессознательной силы, действующей в глубинах подсознания и ищущей выхода в сознание, которое, в свою очередь, как-то видоизменяло характер этой силы.
В этих опытах, однако, можно было заставить пациента вспомнить об истинной причине его поведения, он с трудом, но припоминал приказ гипнотизера совершить то или иное действие после пробуждения.
Если спящий или загипнотизированный человек видит страшный сон, вызывающий у него беспокойство, то избавить его от кошмара можно лишь одним способом – разбудить, то есть довести до его сознания мнимость испытываемого им страха; сознание вводит человека в объективную реальность и снимает субъективное напряжение.
Вот, по сути дела, упрощенная модель психоанализа. Предположить же, что в происхождении невротической симптоматики действует образное внушение или самовнушение, отставленное во времени, представляется таким образом логически естественным и допустимым.
Внушение (самовнушение) хорошо внедряется и закрепляется на почве эмоциональной нестабильности, неуверенности, а такое состояние предполагает аффективное реагирование, сужающее поле сознания. Психотравмирующая ситуация, ведущая к аффективному реагированию, не осознается или неадекватно осознается человеком, и цель психоанализа – подвести пациента к осознанию психотравмирующей ситуации, ведущей в неосознанном варианте к формированию невротической симптоматики.
Психоанализ представляет собой интереснейшую попытку преодоления невротизма в самом его корне.
Он возник из отвержения гипноза в психотерапии.
Гипноз, выражаясь на наш лад, активно навязывает невротику новую роль, он, по сути, способствует видоизменению формообразования невротических симптомов, изображающих теперь уже не «болезнь», а «здоровье» . Гипноз не выводит человека из невротизма, но лишь меняет форму его выражения. Он сам по себе – ничто без невротизма, поскольку это его питательная почва и поскольку сам он есть по преимуществу магический невротизм (гипнотизер болен магией). Психоанализ более радикален в отношении невротизма, он хочет уничтожить его в самом зачатке, а не видоизменить его; он прослеживает корни невротизма до их врастания в сферу бессознательного и, оставаясь в привычном русле сознания, невольно просвечивает темное бессознательное светом сознания, однако в этих глубинах нет отчетливых отражений – они бездонны и бесконечны и потому свет сознания не находит в них ничего, кроме... самого себя, а это слабая опора. Примечательно, однако, само обращение психоанализа к бессознательному как главному источнику невротизма, чрезвычайно интересна его интерпретация бессознательной активности.
Основание невротизма – в раннем детстве человека, когда его сознание слишком слабо развито для того, чтобы осознавать объективную реальность, а субъективное переживание достаточно действенно, что приводит ребенка к символическому принятию внешней реальности (сказка ему понятнее, чем действительная жизнь). Именно здесь, в раннем детстве (до пяти лет), психоанализ пытается отыскать причину формирования невротических комплексов развивающейся личности, имеющих решающее значение в ее дальнейшем жизненном становлении. Невротический комплекс базируется на психотравме раннего детства, но объективное содержание психотравмы амнезируется (и становится бессознательным), и приходится лишь по ассоциативным связям с настоящей ситуацией догадываться о подлинной психотравмирующей ситуации раннего детства, причем основными психическими травмами раннего детства являются, как утверждают психоаналитики, те, что связаны с проявлениями детской сексуальности.
Сексуальность вообще представляется в психоанализе наиболее существенной, наиболее интимной и глубокой областью психики, он готов свести к ней почти все содержание бессознательного.
В сущности, психоанализ тонко чует половую проблематику невротизма, но объясняет ее как проблематику исключительно сексуальную.
Контакт невротика с психоаналитиком способствует проявлению театрального феномена психотерапии, поскольку невротик получает возможность обрести в своем аналитике и режиссера, и публику одновременно. Однако, в отличие от рациональной психотерапии и, особенно, психотерапии гипносуггестивной, где психотерапевт является активным режиссером, в психоанализе психотерапевт имеет более пассивные режиссерские функции и более активные функции публики; он является созерцательным соучастником невротического представления; он, подобно женщине, не только не мешает невротику «быть мужчиной» (а для невротика это всегда проблема), но и ждет от него проявления принципиально мужского свойства: стремления самому сознательно разобраться в причинах, породивших данное душевное состояние.
