Жак Лакан - Я в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55).

в виду факт восприятия внешнего мира посредством системы чувств, — гораздо обширнее, нежели то, что может быть выстроено в качестве заранее сформированных ответов на его основные потребности.

В определенном смысле это соответствует тому, что представляет нам эта схема в качестве обобщенного чувственного слоя. Человек располагает о реальности куда большей информацией, нежели может он получить из непосредственной пульсации собственного чувственного опыта. Но ему того, что я называю заранее проложенными путями, как раз не хватает. Человек начинает с пустого места. Тому, что дерево горит и что кидаться с высоты не следует, он должен научиться сам.

Неправда, конечно, что ему приходится учиться абсолютно всему. Но что знает он от рождения? Это не очень ясно. Вполне возможно, что он чему-то обучается, но совсем не так, как делает это животное. У него уже имеются определенные ориентиры, определенное знакомство, connaissance, с реальностью — то самое знакомство, которое именует Клодель со-рождением, co-naissance, и которое представляет собой не что иное, как Gestalten, рад заранее сформированных образов. Признания такого знакомства требует не только теория Фрейда, но и соображения из области общей психологии животного — аппарат нейтральной регистрации, выстраивающий определенное отражение мира, действительно существует, и не имеет значения, будем ли мы, следуя Фрейду, называть его сознательным, или нет.

Дело лишь в том, что у человека явление это приобретает те особые черты, которые мы называем сознанием, и происходит это по мере того, как вступает в игру воображаемая функция его Я. Человек видит это отражение с точки зрения другого. Для себя самого он — другой. Именно это и создает у вас иллюзию, будто сознание прозрачно для себя самого. В нем, в этом отражении, нас нет, а находимся мы в сознании другого, чтобы оттуда это отражение наблюдать.

Как вы убедились, предложенная Фрейдом рациональная схема психического аппарата до конца не разработана, что и делает наш сегодняшний разбор ее занятием неблагодарным. Фрейд здесь всего лишь расправляет крылья. Все, что он говорит здесь, носит характер

предварительный, двусмысленный, порою избыточный, но многое из этого окажется тем не менее плодотворным.

Понятие эквивалентности, например, здесь выглядит совершенно чужеродным. Существуют потребности, говорит Фрейд, и потребности эти вызывают у человеческих существ реакции, призванные их удовлетворить. Понятие это, вовсе не виталистическое и вовсе не введенное в психо-механистическую систему насильственно, является, по сути дела, энергетическим. Предполагается наличие в самом начале определенного количества нейронной энергии. Увязанная с опытом сновидения, концепция эта приведет, как вы убедитесь, к поразительному развитию этой схемы.

Все это кажется вам, конечно, стерильным и архаичным. Но для нас важно уловить в этой схеме то, что содержит в ней зерна будущего, что позволит Фрейду развить свою схему дальше. Дело совсем не в том, что Фрейд, как пытается убедить нас Крис, заменил механистический подход подходом психологическим — это грубое представление, которое ровным счетом ничего нам не говорит. Схему свою Фрейд оставил; в своей теории сновидения он, сам не отметив и даже не почувствовав разницы, развил ее далее, сделав тем самым тот решительный шаг, который и открыл для нас психоаналитическое поле как таковое. Никакого обращения Фрейда к органо-психологическому способу мышления не было — мысль его следует все тем же путем. Метафизика его, если можно так выразиться, остается неизменной, а вот схему свою он дополняет, вводя туда нечто новое — понятие информации.

Не бойтесь мысленно задержаться на этих неблагодарных моментах, помятуя о том, что перед нами лишь первые моменты творческой мысли, развитие которой откроет нам куда более широкие горизонты.

2 февраля 1955 года.

X. От Entwurf K Traumdeutung

Энтропия в буквальном смысле. Парадоксы омеги. Все всегда налицо. Сновидение и симптом. Разговор с Флиссом.

Применение к оценке того или иного труда именно тех принципов, которыми автор в своем построении руководствуется, — вот основное правило всякой здравой критики. Так, например, Спинозу нужно постараться понять исходя из тех принципов, которые сам он выдвигает как наиболее пригодные для мышления и преобразования интеллектуальных способностей.

Другой пример — Маймонид, еще один мыслитель, подобравший для понимания мира кое-какие ключи. В трудах его мы находим прямые указания на то, каким образом следует вести исследования Применяя эти указания к работам самого Маймонида, нам удается понять, что именно он хотел в них сказать.

Таким образом, мы лишь следуем самому общему правилу, когда, читая Фрейда, пытаемся применить к его трудам те принципы понимания и осмысления, которые в них самих же и сформулированы.

1

Уже за три занятия до сегодняшнего я начал подводить вас к пониманию того, что означает в По ту сторону принципа удовольствия тот х, который именуется в ней, в зависимости от ситуации, то автоматизмом повторения, то принципом Нирваны, то инстинктом смерти. Вы помните, что я заводил речь об энтропии. Это не случайно. Фрейд и сам отмечал, что то, о чем он говорит, наверняка является чем-то именно в этом роде. Понимать его при этом буквально вовсе не нужно. Тем не менее ряд аналитиков, и не из последних, в этом деле опростоволосились.

Оказался среди них и Бернфельд — прекрасный аналитик, сумевший разглядеть подлинное детское воспоминание Фрейда за тем экраном анонимности, на который тот в своем рассказе о нем это воспоминание проецировал. Фрейд представил это воспоминание в закамуфлированном виде, приписав его одному из своих пациентов, но сам текст его — не совпадение с фактами биографии, а именно структура самого текста — позволили Бернфельду продемонстрировать, что о реальном диалоге с реальным пациентом речь в данном случае идти не могла, что имело место перемещение и что пример, как наглядно показывает сопоставление его с двумя или тремя сновидениями, описанными в Толковании…, наверняка заимствован Фрейдом из собственной жизни. Те, кто были свидетелями моего комментария к Человеку с крысами, с этим местом знакомы.

И вот этот самый Бернфельд, лет десять спустя после появления того важного для нас текста, который мы собираемся комментировать, публикует совместно с Фейтельбергом в International Journal ofPsycho-analysisза 1931 год сообщение о чем-то таком, имени чему ни в одном языке подобрать нельзя. Подано это было, однако, в форме научного исследования. Сообщение было озаглавлено ThePrincipleofEnthropyandtheDeathInstinct. Авторы его попытались изучить парадоксальную пульсацию энтропии внутри живого существа, точнее — на уровне нервной системы человека, сравнивая температуру церебральную с температурой ректальной. Им показалось, что они сумели при этом засвидетельствовать наличие парадоксальных вариаций, то есть не подчиняющихся принципу энтропии в том виде, в котором он действует, согласно физическим представлениям, в системах неодушевленных.

Читать об этом очень забавно — хотя бы потому, что перед нами наглядный пример заблуждения, в которое может ввести буквальное понимание теоретической метафоры.

Для Фрейда речь идет о том, чтобы постичь человеческое поведение. Задавшись этой целью, он спрашивает себя, нельзя ли воспользоваться для этого категорией, аналогичной тем, что применяются в физике. Вот здесь-то и вводит он измерение энтропии, реализующейся в том своеобразном акте коммуникации, который представляет собой аналитическая ситуация. И

все эти измерения нужно сохранить, если мы хотим к соображениям Фрейда прислушаться — ведь соображения эти относятся не только к живому существу, поддающемуся объективации в психическом плане, но и к значению его поведения, и притом именно в той мере, в которой это последнее оказывается вовлеченным в тот особый ряд отношений, который являют собой отношения аналитические, иначе как разновидность коммуникации просто немыслимые. Вот те рамки, в которых сравнение инстинкта смерти с энтропией имеет определенный смысл. Понимать же эту аналогию буквально, переводить ее в точные термины, имеющие хождение в физике, — напротив, совершенная бессмыслица, не менее абсурдная, чем действия обезьян-дактилографов у Бореля. К сожалению, подобные действия нам не раз еще придется наблюдать и со стороны аналитиков.

На протяжении четырех пройденных мыслью Фрейда этапов, о которых я вам уже говорил, — отмеченных, соответственно, неизданной рукописью, которую мы с вами заканчиваем комментировать — Толкованием сновидений, формированием теории нарциссизма и, наконец, работой По ту сторону принципа удовольствия, — одни и те же трудности и тупики воспроизводятся каждым заново, но уже в другой, видоизмененной конфигурации. Перед нами своего рода негативная диалектика, где в преобразованных формах настойчиво заявляют о себе все те же антиномии, — ей-то и предстоит нам последовать, чтобы предстал, наконец, перед нами в собственном своем облике тот независимый строй, который Фрейд, столкнувшись с ним, как раз и пытается формализовать.