Петр Люкимсон - Фрейд: История болезни
Однако действительно ли Фрейд использовал гипноз во время сеансов психоанализа, неизвестно, а ортодоксальный психоанализ, апеллируя к словам Фрейда, категорически отвергает гипноз даже как сопутствующий метод. Тем не менее цитировавшийся выше Леон Шерток убежден, что отношение самого Фрейда к гипнозу было неоднозначным. Он напоминает, что один из учеников Фрейда Зиммель во время Первой мировой войны применял гипноз для лечения военных неврозов солдат и офицеров немецкой армии, и Фрейд полностью одобрил этот его опыт.
* * *Как видим, внешняя канва жизни Фрейда в конце 1880-х годов хорошо прослеживается, но на самом деле в ней остается немало загадок.
К этому времени его быт вошел в некую наезженную колею. Его распорядок дня включал в себя ежедневный прием пациентов, визиты к ним, работу в Институте детских болезней и — как отдушину — регулярные походы в гости к старому другу Йозефу Панету, где обычно собирались для игры в тарок и другие его приятели — Оскар Рие, Людвиг Розенберг, Леопольд Кёнигштейн.
Иногда, впрочем, место сбора менялось: друзья собирались у Рие или Кёнигштейна, но почти никогда у самого Фрейда — Марта не очень любила гостей, да и присутствие маленьких детей не способствовало гостеприимству. Фрейд явно предпочитал встречаться у Панета: ему не очень нравилась еврейская кухня в доме Рие и Кёнигштейна, и на следующий день после их посещения он жаловался на запоры и боли в желудке. Психоаналитик вполне может увидеть в этом очередное подтверждение еврейского комплекса, «несварения еврейства» Фрейдом, желания «запереть» его в себе. Именно это, а отнюдь не особенности еврейской кухни, возможно, и вызывало фрейдовские запоры.
В любом случае за карточным столом во время таких посиделок не только играли, но и обсуждали последние новости, новинки литературы и, само собой, новые идеи в самых различных областях знаний. Не исключено, что именно в кругу этих четверых друзей Фрейд «обкатывал» приходившие ему в голову мысли, учитывая их контрдоводы и заодно проверяя, как эти идеи могут быть встречены научными кругами и широкой публикой.
То, что Фрейд не спешил домой, видимо, тоже было показательно. В 1889 году у него родился второй сын, названный в честь Шарко Жаном Мартеном, и Марта, занятая детьми и хлопотами по дому, всё больше напоминала ему обычную еврейскую матрону, «мадам еврейку». Период нежных писем остался позади, и хотя влечение к ней сохранилось, он уже не видел в супруге той романтической девушки, с которой хотелось делиться самыми сокровенными мыслями и планами.
Вдобавок, отказавшись под влиянием Фрейда от религиозного образа жизни, Марта, видимо, всё же соблюдала в какой-то степени еврейские законы ритуальной чистоты. Как известно, эти законы запрещают супружескую близость не только в период месячных, но и еще как минимум семь дней после них. Возможно, Марта придерживалась также и укоренившегося среди евреев предрассудка, по которому такая близость запрещена в первые 40 дней после рождения мальчика и в течение 80 дней в случае рождения девочки. Всё это, безусловно, обедняло сексуальную жизнь молодой семьи и не могло негативно не сказываться на настроении Фрейда и его взаимоотношениях с женой.
Оказавшись в Нанси, Фрейд пишет письма уже не Марте, а свояченице Минне, вновь, как это было и в Париже, рисуя себя скучающим и одиноким. «Да, мое утро проходит очень приятно, ибо если я не просыпаю, то позволяю себе окунуться в чудеса внушения. Но дни здесь скучны», — констатирует он.
Но говорит ли Фрейд в данном случае правду и только правду? Ряд исследователей сильно в этом сомневаются, особенно когда вспоминают, что одновременно с Фрейдом в Нанси — якобы исключительно для того, чтобы лечиться у того же Бернгейма — появилась Анна фон Либен. Посещая Бернгейма, она тем не менее продолжила лечиться и у Фрейда, и тот… ежедневно навещал фон Либен в ее номере.
Для фрейдофобов и вообще для исследователей, сомневающихся в высоких нравственных устоях Зигмунда Фрейда, всё в данном случае кажется очевидным. Почему, собственно говоря, 33-летнему симпатичному врачу не сблизиться со своей сорокалетней богатой, ухоженной и вдобавок привлекательной пациенткой? К тому же в июле Марта была на пятом месяце беременности, и, возможно, это затрудняло их физическую близость…
С этой точки зрения поездка в Нанси к Бернгейму представляется ловкой уловкой, позволившей любовникам провести наконец время без оглядки на супругов. А если учесть, что Фрейд ежедневно проводил по несколько часов в номере Анны фон Либен; что в письмах Флиссу он называл ее «своей примадонной» и «учительницей» (в чем — не в вопросах ли секса?!); что, по утверждению самой фон Либен, только с Фрейдом ей удавалось «по-настоящему расслабиться и освободиться от эмоционального напряжения», а у других врачей это не получалось, то вообще всё сходится!
Пол Феррис, не высказывающий прямо этой версии, но и не отвергающий ее до конца, обращает внимание на то, что именно случаю Анны фон Либен, которому Фрейд уделял так много внимания, в «Этюдах об истерии» отводится совсем мало места. «Было бы неудивительно, — пишет он, — если бы его посещения Анны фон Либен создали бы между ними некие эмоционально-интимные отношения с оттенком эротики, с которой он не мог справиться».
Вслед за этим возникает следующий вопрос, с которым мы еще не раз будем сталкиваться: изменял ли Фрейд своей Марте и если изменял, то с кем? Что вообще происходило между ним и пациентками в таинственной комнате с кушеткой?!
Но защитники чистоты образа Фрейда тут же приводят множество доводов в пользу того, почему между Фрейдом и фон Либен не могло быть интимных отношений. Возможно, говорят они, эти двое и в самом деле испытывали влечение друг к другу, но они были слишком скованы как буржуазными представлениями о нравственности, так и — еще больше — своим еврейским воспитанием, ужесточавшим эти представления до предела. Над Фрейдом вдобавок дамокловым мечом висела врачебная этика, категорически запрещающая врачу сексуальные контакты с пациентами. Таким образом, если между Фрейдом и фон Либен действительно пробежала искра страсти, то они поспешили вытеснить, загасить ее, чтобы ни в коем случае из искры не возгорелось пламя. Это, вне сомнения, лишь усугубило невроз, которым Фрейд страдал не в меньшей степени, чем его пациентка.
Кто в данном случае прав, а кто нет, наверняка уже сказать нельзя. Нам остается лишь строить гипотезы. Не исключено, что правы те, кто утверждает, что и к Фанни Мозер, и к Анне фон Либен Фрейд относился не более чем к очередным подопытным кроликам, призванным поставить ему материал для статей и книг, которые должны были принести ему вожделенные славу и богатство.
Глава вторая
ДРУЗЬЯ И ВРАГИ
1890–1895 годы стали для Фрейда периодом семейных забот, попыток укрепить свой авторитет в медицинском мире и — самое главное — накопления экспериментального материала, который он будет потом на протяжении еще многих лет использовать для доказательства справедливости теории психоанализа.
О событиях того времени нам известно прежде всего из его писем Флиссу. Летом 1890 года, когда Марта была беременна их третьим ребенком — Оливером, он встретился с Флиссом в Зальцбурге. Оливер появился на свет в феврале 1891 года, а в июле Марта снова была беременной. К этому времени квартира на Рингштрассе явно стала мала для разросшейся семьи, и Фрейд — возможно, не без настойчивых постоянных напоминаний Марты — стал подумывать о переезде.
Согласно легенде, проходя однажды по улице Берггассе, Фрейд увидел на доме 19 объявление: «Сдается внаем», — и видимо, будучи утомленным упреками жены и желая решить проблему как можно быстрее, просто вошел в подъезд и подписал договор.
20 сентября Фрейды переселяются в этом дом, в котором они и жили вплоть до своей вынужденной эмиграции в июне 1938 года. По видимости, аренду квартиры на Рингштрассе оплачивал всё тот же Брейер, и долг Фрейда другу все эти годы продолжал расти.
Теперь же средства позволяли ему не только самому снимать большую квартиру, но и нанять горничную и кормилицу. Спальня Фрейда и Марты, детские комнаты и гостиная размещались в квартире на втором этаже, а апартаменты на первом этаже Фрейд приспособил для работы. Здесь размещались приемная, где пациенты ждали своей очереди, и два кабинета: один — для приема больных и другой — для работы над статьями и книгами, за которой Фрейд также засиживался обычно до глубокой ночи.
Результатом его научной деятельности того периода стала обширная статья «Психическое лечение» в вышедшем в 1890 году сборнике «Здоровье: сохранение, расстройство, восстановление», изданном под редакцией Р. Коссмана и Ю. Вейсса, а также вышедшая в 1891 году монография «О понимании афазий: Критическое исследование», которую он посвятил Йозефу Брейеру. Эта книга, посвященная афазиям (нарушениям речи) и детским параличам, была весьма высоко оценена в медицинских кругах, но при этом почему-то не вызвала восторга у Брейера. Но главное внимание Фрейда уже в те годы было посвящено всё тем же больным неврозами и попыткам проникнуть в механизм их заболевания. По словам биографов, он тщательно отслеживал мельчайшие нюансы и, если верить Шандору Ференци, мог часами лежать на полу рядом с пациенткой, бьющейся в припадке.
