Карен Прайор - Не рычите на собаку!
— Где же мне взять опытных, высококвалифицированных исследователей, которые будут педантично кормить цыплят? Доктор М. Вильярд, ученик Скиннера, разработал систему дрессировки небольших обезьян в качестве помощников для людей с параличами конечностей. Обученные при помощи положительного и отрицательного подкрепления, обезьяны по словесной команде научились включать и выключать свет, переключать каналы на телевизоре, переворачивать страницы, приносить некоторые предметы, ставить и вынимать кассеты в плейере и даже кормить с ложки больного. Они берут в доме все, что угодно, весь день активны и могут сами улечься спать ночью. Услужливость обезьян, в отличие, скажем, от собак-поводырей, связана не с длительным разведением, направленным на отбор служебных качеств, а с действенностью обучения с подкреплением. (При этом между инвалидом и обезьяной-нянькой могут возникнуть истинная привязанность и доверие). В данный момент мы, как мне кажется, даже не можем предугадать, какие еще животные могут начать взаимодействовать с нами в следующих десятилетиях и какие у них могут быть выработаны полезные навыки. Одно из преимуществ подкрепляемого обучения состоит в том, что вам не надо выдумывать какое-либо действие за животное, а потом обучать его выполнению; вы можете подкреплять все, что животное случайно продемонстрирует, и посмотреть, что при этом выйдет. Никто и в мыслях не имел, что обыкновенные тюлени могут «разговаривать», но в аквариуме Новой Англии дрессировщики заметили, что спасенный людьми тюлень Гувер как будто бы подражает звукам. Подражание звукам человеческой речи было сформировано с помощью подкрепления, и вскоре Гувер уже «говорил» не сколько фраз.
— Поздоровайся с дамой, Гувер.
Гувер (гортанным басом, но очень отчетливо):
— Привет, дорогая, как поживаешь?
Это забавно слушать, и, кроме того, представляет неподдельный научный интерес для зоологов и биоакустиков.
Для меня как биолога, занимающегося поведением, наиболее ценными удивительным аспектом подкрепляемого обучения является то окно, которое оно приоткрывает в разум животного. Десятилетиями было модно отрицать наличие у животных разума и чувств, и в этом, возможно, был некоторый смысл: это позволило нам избавиться от множества суеверий, переоценок («Моя собака понимает каждое мое слово») и неверных истолкований. Но затем появились этологи во главе с Конрадом Лоренцем, которые показали, что у животных есть внутренний мир — они испытывают гнев, страх и т. д. — и что он проявляется в очень четких позах, выражениях и движениях, которые можно узнать и истолковать.
Когда вы с животным можете видеть друг друга, а каждый из вас защищен от неожиданного физического столкновения и травм (допустим — животное находится в клетке или загоне, а вы снаружи), то животное вольно проявлять любые внутренние состояния, вызываемые дрессировочным взаимодействием. Часто животные начинают проявлять по отношению к дрессировщику социальное поведение — от знаков приветствия до вспышек раздражения. Ничего не зная о данном виде, но зная, как любое из животных склонно реагировать на различные дрессировочные ситуации, можно за полчаса тренировки узнать о природе социальных сигналов данного вида больше, чем за месяц наблюдения за тем, как животное взаимодействует со своими собратьями. Например, если я вижу, что дельфин выпрыгивает из воды и со страшными брызгами плюхается обратно в группу других дельфинов, я могу только спекулятивно рассуждать на тему о том, почему он это делает; но если на одном из занятий я забуду подкрепить то, что ранее всегда подкрепляла, и дельфин выпрыгивает из воды и плюхается так, что вымочит меня с ног до головы, я могу говорить с достаточной определенностью, что хотя бы в некоторых случаях прыжки с брызгами, по-видимому, являются проявлением агрессивности... и вдобавок очень эффективным. Можно сказать даже больше. Вовлекая дикое животное в некоторую несложную процедуру обучения, можно получить беглое, но поразительное впечатление о том, что может быть названо видовым темпераментом — о том как не только данный индивид, но и все представители данного вида склонны реагировать на вызовы, бросаемые им окружающими условиями. Преподавая дрессировку смотрителям Национального Зоопарка, я демонстрировала приемы на многих различных видах. Я стояла по одну сторону загородки, используя в качестве условного сигнала свисток я перебрасывая пищу через ограду; животные на своей стороне передвигались почти свободно. Белые медведи оказались невероятно настойчивыми и упорными.
Один медведь, который случайно получил подкрепление в то время, как он сидел неподвижно, принял это за предложение «сидячего» ответа; с текущими по морде слюнями и не отрывая взгляда от дрессировщика, он мог неподвижно сидеть по полчаса и более, ожидая подкрепления. Возможно, что для животного, которое подкрадывается по плавучим льдам к тюленям, такое упорство и терпение имеет важное значение для выживания. Я даже и не предполагала войти внутрь загона для слонов в Национальном Зоопарке, несмотря на то, что с теми, кто за ними постоянно ухаживает, они ведут себя очень послушно. Но с помощью смотрителя Джима Джонса я провела пару занятий по «свободной» дрессировке через прутья ограды с молодой индийской слонихой по имени Шанти. Я решила обучить ее бросать фризби, и начать с того, чтоб она его возвращала. Шанти тут же придумала 101 игру с фризби, в большинстве своем шумные (Джим сказал мне, что слоны любят шуметь). Шанти держала фризби в хоботе и хлопала им о стенку, проводила им по решетке, наслаждаясь получавшимся при этом треском, как ребенок, играющий палочкой, или водила ею взад-вперед ногой по полу. Она меня очень позабавила. Шанти быстро обучилась приносить мне фризби в ответ на звук свистка и лакомство из ведерка. Она также быстро научилась останавливаться каждый раз чуточку подальше; так чтоб мне приходилось тянуться дальше в загон, чтоб взять фризби. Когда я не поддалась на это, она шлепнула меня по руке. Когда мы с Джимом оба накричали на нее (отрицательное подкрепление, отражающее неодобрение, к которому слоны очень чувствительны), она начала возвращать фризби старательнее, но притворилась, что забыла, как брать морковку. Целую минуту она ощупывала хоботом морковку в моей руке, многозначительно поглядывая на ведерко, чтобы дать мне понять, что она предпочитает яблоки и батат, которые лежали в нем же. Когда я проявила понятливость и покладистость на этот счет и начала давать предпочитаемые подкрепления, она тут же продолжила использование того же самого приема — ощупывая хоботом висячий замок на двери ее клетки и бросая на меня красноречивые взгляды, она пыталась меня заставить открыть его. Слоны не просто находчивы, слоны сверхъестественно находчивы.
Во время дрессировочных занятий выявляется видовой характер у очень многих видов животных. Когда я случайно не дала подкрепление гиене, то вместо того чтоб разозлиться или перестать работать, она превратилась в само очарование, уселась передо мной, улыбаясь и хихикая, как меховой Джони Карсон. Обучая волка обходить вокруг куста, росшего в его вольере, я допустила ту же оплошность, пропустила подкрепление, которое должна была дать. Волк оглянулся, посмотрел через плечо мне в глаза долгим осмысленным взглядом, затем побежал, сделав круг вокруг куста, и заработал при этом сразу все содержимое моего кармана; он «просек» ситуацию, возможно, решив, что я продолжаю игру, поскольку я за ним наблюдаю, и решил попробовать угадать, что же сработает. Волки — настоящие игроки. Если гиены — комедианты, то волки — викинги. Иногда животные прекрасно понимают значение подкрепления. Мелани Бонд, заведующая отделом человекообразных обезьян в Национальном Зоопарке, начала подкреплять шимпанзе Хэма за разнообразные виды поведения. Однажды он, вместо того, чтоб есть лакомства, стал их собирать, чтобы, как предположила Мелани, съесть их на улице. Однако, когда Хэм увидел, что Мелани пошла, наконец, открывать дверцу, чтобы выпустить его, он знал, что надо делать: он протянул ей стебель сельдерея. Я могу симпатизировать биологам, которые стремятся наблюдать естественное поведение животных, не нарушая и не вмешиваясь в него каким-либо способом, и тем самым отвергают такое сильное вмешательство, как дрессировку. Я могу понять экспериментальных психологов, которые избегают любых предположений, построенных только на основании наблюдений за животными и не подтвержденных измерениями, хотя не симпатизирую им. Но я остаюсь убежденным приверженцем того, что дрессировочные занятия представляют богатую почву для соединения обоих подходов и что полевые и лабораторные исследования, которые не могут использовать или не используют этот инструмент, значительно проигрывают. Искусно примененные формирование поведения и под крепление могут иметь огромное значение для того, чтобы добраться до внутреннего мира тех людей, к которым других подходов просто нет.
