Карл Юнг - Очерки по психологии бессознательного (сборник)

Как показывает мой пример с архаической идеей бога, бессознательное, по всей видимости, содержит в себе еще и нечто другое, кроме личных приобретений и вещей. Моя пациентка совершенно не осознавала происхождения «духа» от «ветра» или параллелизма того и другого. Это содержание никогда не было продуктом ее размышлений, и ее никогда этому не учили. Существенный фрагмент Нового Завета (το πνεύμα πνει ὅπου τέλει[101]) был ей недоступен, так как она не знала греческого. Речь могла бы идти (если бы это действительно было личностное приобретение) о так называемой криптомнезии[102], т. е. о бессознательном припоминании мысли, которую сновидица некогда уже где-то вычитала. Против такой возможности в данном конкретном случае я ничего не могу возразить, но я знаю довольно много других случаев – большое их число я привел в упомянутой выше книге, – когда даже криптомнезию можно с уверенностью исключить. Но даже если бы это был случай криптомнезии (что мне кажется маловероятным), то ведь еще надо бы объяснить, каким было существовавшее прежде положение вещей, благодаря которому именно этот образ закрепился в памяти, а позднее снова был (Земон) «экфорирован» (от εχφορειν – греческого слова, означающего «выносить», «уносить», лат. efferre = «производить»). В любом случае, идет ли речь о криптомнезии или нет, имеется в виду подлинный и настоящий первобытный богообраз, который вырастал в бессознательном современного человека и осуществлял там живое воздействие – воздействие, которое можно было бы рекомендовать психологу религии для размышлений. В этом образе нет ничего, что можно было бы назвать «личностным»: это полностью коллективный образ, этническое происхождение которого давно известно. Здесь этот исторический и повсеместно распространенный образ вновь актуализируется с помощью естественной психической функции. Это вовсе не удивительно, поскольку моя пациентка родилась на свет с человеческим мозгом, который предположительно и сегодня функционирует таким же образом, как у древних германцев. Мы имеем дело с реактивированным архетипом, как я обозначил эти изначальные образы в другом месте[103]. Эти древние образы вызваны к жизни первобытной, основывающейся на аналогии формой мышления, свойственной сновидениям. Речь идет не об унаследованных идеях, а об унаследованной предрасположенности к ним[104].

Принимая во внимание эти факты, мы должны допустить, что бессознательное содержит в себе не только личное, но также и безличные, коллективные компоненты в форме унаследованных категорий[105] или архетипов. Поэтому я выдвинул гипотезу, что бессознательное на своих самых глубоких уровнях несет в себе коллективные содержания в относительно активном состоянии. Вот почему я говорю о коллективном бессознательном.

II. Явления, возникающие вследствие ассимиляции бессознательного

Процесс ассимиляции бессознательного приводит к ряду весьма примечательных явлений. У одних пациентов он ведет к безошибочной и зачастую неприятной акцентуации Эго-сознания, повышенной самонадеянности; они все знают, они полностью в курсе дела относительно своего бессознательного, и они верят, что имеют абсолютно точное суждение обо всем, что исходит из глубин бессознательного. В любом случае при каждой встрече с доктором они все больше и больше воспаряют над собой. Другие, напротив, впадают в депрессию, становятся даже угнетенными содержаниями бессознательного. Уровень их самонадеянности снижается, и они с покорностью взирают на все то необычайное, что производится бессознательным. Пациенты первого вида в избытке самонадеянности берут на себя ответственность за свое бессознательное, выходящую слишком далеко за пределы разумных границ и возможностей; в то время как последние в конце концов отказываются от какой бы то ни было ответственности за себя, будучи подавлены знанием бессилия Эго перед судьбой, управляющей ими через бессознательное.

Если мы теперь подвергнем более тщательному аналитическому рассмотрению ту и другую реакцию в их крайних проявлениях, то увидим, что за оптимистической самоуверенностью первой кроется столь же глубокая или, лучше сказать, еще более глубокая беспомощность, на фоне которой сознательный оптимизм выглядит как плохо удавшаяся компенсация.

И напротив, за пессимистической покорностью реакции второго типа кроется упрямая воля к власти, во много крат превосходящая по самоуверенности сознательный оптимизм первого.

Этими двумя типами реакций я обозначил только две крайности. Более тонкие оттенки лучше соответствовали бы действительности. Как я уже отмечал в другом месте, каждый анализанд вначале бессознательно злоупотребляет вновь приобретенными познаниями в интересах своей ненормальной невротической установки, пока он в достаточной степени не освободится от своих симптомов настолько, что сможет обойтись без дальнейшей терапии. Весьма существенным составляющим фактором при этом является то обстоятельство, что все в этой стадии понимается еще на объективном уровне, т. е. без различения между имаго и объектом, так что все оказывается непосредственно привязанным к объекту. Следовательно, человек у которого в качестве объектов первостепенной важности выступают «другие люди», из любого знания о себе на этом этапе анализа будет приходить к следующему выводу: «Ага! Так вот они какие – другие люди!» Поэтому он будет считать своим долгом в соответствии со складом своего характера – толерантным или нетолерантным – раскрыть всему миру глаза. Другой же человек, который ощущает себя в большей степени объектом своего окружения, чем субъектом, будет угнетаем этим знанием о себе и, соответственно, придет в уныние. (Я, конечно, не говорю о тех многочисленных более поверхностных натурах, которых эти проблемы почти не касаются.) В обоих случаях связь с объектом усиливается: в первом – в активном смысле, а во втором – в реактивном. Коллективный момент заметно обостряется. Первый расширяет сферу своего действия, второй – сферу своего страдания.

Адлер для характеристики некоторых базовых свойств невротической психологии власти использовал термин «богоподобие». И если я здесь заимствую этот термин, взятый из «Фауста», то использую его, главным образом ссылаясь на известную сцену, где Мефистофель делает запись в альбом студенту и затем замечает про себя по этому поводу:

Змеи, моей пробабки, следуй изреченью,Подобье божие утратив в заключенье!

Богоподобие – и это очевидно – относится к знанию, познанию добра и зла[106]. Анализ и сознательное понимание бессознательных содержаний ведут к тому, что возникает определенная более высокая толерантность (терпимость), благодаря которой становятся приемлемыми даже относительно тяжело воспринимаемые порции из бессознательной характерологии. Эта терпимость может выглядеть весьма «превосходной» и мудрой, но зачастую она оказывается не чем иным, как красивым жестом, который, однако, влечет за собой всякого рода последствия. Нельзя забывать, что речь идет о трудном сближении двух сфер, которые прежде боязливо удерживались порознь. После значительного сопротивления все же удалось достигнуть объединения противоположностей, по крайней мере, во всех внешних проявлениях. Таким образом было достигнуто более глубокое понимание, а также непосредственное соединение прежде разорванного и, следовательно, очевидное преодоление морального конфликта, это дает начало чувству превосходства, которое хорошо выражает себя в форме «богоподобия». Но то же самое непосредственное соседство добра и зла может, однако, оказывать и весьма иное воздействие на другой темперамент. Не каждый чувствует себя суперменом, держащим в своих руках весы добра и зла. Может оказаться, что носитель такого темперамента может почувствовать себя беспомощным объектом между молотом и наковальней; необязательно Геркулесом на распутье, а скорее кораблем без руля и ветрил между Сциллой и Харибдой, поскольку он, сам того не ведая, пребывает в великом и древнейшем конфликте человеческой природы и, страдая, переживает спазмы коллизии вечных начал. Возможно, он чувствует себя подобным Прометею, прикованному к Кавказу, или тому другому, распятому. Это может быть «богоподобие» в страдании. Разумеется, богоподобие – не научное понятие, хотя этот термин прекрасно обозначает сам психологический факт. Я вовсе не думаю, что любой читатель тотчас же поймет специфическое состояние ума в «богоподобии». Сам термин слишком беллетристичен. Поэтому я лучше постараюсь поточнее описать то состояние, которое здесь имеется в виду. Прозрение и понимание, приобретаемые анализандом, обычно освещают для него многое из того, что прежде было бессознательным. Естественно, он применяет полученное знание к своему окружению и благодаря этому видит (или думает, что видит) нечто, чего прежде не видел. В той мере, в какой его знание оказалось для него полезным, он с готовностью предполагает, что оно будет полезным и для других людей. От этого он легко становится надменным и самонадеянным, быть может, с лучшими намерениями, но к неудовольствию и раздражению других. У такого человека поселяется чувство, будто он – обладатель ключа, открывающего многие, а может быть, даже все двери. Сам психоанализ обладает подобной наивной бессознательностью относительно своих границ, что отчетливо видно по той манере, с какой он, к примеру, пытается понять произведения искусства.