Фрейд и психоанализ - Юнг Карл Густав
[303] Но вернемся к нашему случаю. Возникает следующий вопрос: если старая травма не имеет этиологического значения, то причину очевидного невроза, очевидно, следует искать в задержке аффективного развития. Посему мы должны считать неправдоподобным утверждение пациентки о том, что ее сумеречные состояния спровоцированы испугом, вызванным лошадьми, хотя этот страх стал отправной точкой ее манифестной болезни. Данный опыт просто кажется важным, не будучи таковым в действительности. Подобная формулировка верна для большинства других травм: те или иные переживания только кажутся значимыми, ибо дают повод для манифестации анормального состояния, в скрытом виде существовавшего уже давно. Анормальное состояние, как мы уже объяснили, состоит в анахронической персистенции инфантильной стадии в развитии либидо. Пациенты продолжают цепляться за формы применения либидо, от которых им давно следовало отказаться. Эти формы невозможно перечислить, ибо они необычайно разнообразны. Самая распространенная и присутствующая почти всегда, – это чрезмерная активность фантазии, характеризующаяся бездумным завышением ценности субъективных желаний. Чрезмерная активность фантазии всегда является признаком неправильного приложения либидо к реальности. Вместо того чтобы служить цели адаптации к реальным обстоятельствам, либидо застревает в фантазиях. Состояние, когда либидо используется для поддержания фантазий и иллюзий вместо приспособления к реальным условиям жизни, мы называем частичной интроверсией.
[304] Регулярным спутником этой задержки аффективного развития является родительский комплекс. Когда либидо не используется в целях адаптации к реальности, оно всегда более или менее интровертировано[97]. Материальное содержание психического мира состоит из воспоминаний, то есть из материала индивидуального прошлого (помимо фактических ощущений). Если либидо частично или полностью интровертировано, оно инвестируется в области памяти, в результате чего эти воспоминания приобретают жизненную силу, которая им уже не принадлежит. Такие пациенты в большей или меньшей степени живут в мире прошлого. Они борются с трудностями, когда-то игравшими определенную роль в их жизни. Они беспокоятся о вещах, которые давно должны были утратить свою актуальность. Они забавляются или мучают себя фантазиями, которые в детстве могли быть важными, но для взрослого не имеют никакого значения.
[305] Среди вещей, имеющих первостепенное значение в инфантильный период, наиболее влиятельную роль играют личности родителей. Даже если родители давно умерли и потеряли (или должны были потерять) всякое значение, ибо положение пациента с тех пор изменилось, они все еще присутствуют в его памяти и так же важны, как живые. Любовь, восхищение, сопротивление, ненависть и бунтарство пациента по-прежнему сопряжены с их образами, искаженными привязанностью или завистью и часто имеющими мало сходства с прежней реальностью. Именно этот факт побудил меня говорить не об «отце» и «матери», а использовать вместо них термин «имаго»: эти фантазии касаются уже не реальных отца и матери, а субъективных и часто очень искаженных их образов, которые ведут смутное, но тем не менее активное существование в разуме больного.
[306] Комплекс родительских имаго, то есть вся ткань представлений, относящихся к родителям, представляет собой важное поле для деятельности интровертного либидо. Мимоходом упомяну, что комплекс сам по себе ведет лишь призрачное существование, если он не наделен либидо. В соответствии с более ранним употреблением, выработанным мной в «Исследованиях словесных ассоциаций», слово «комплекс» обозначало систему идей, уже наделенных либидо и активированных им. Но эта система также существует in potentia, в любой момент готовая к действию, даже если временно или постоянно не наделена либидо.
[307] В то время, когда психоаналитическая теория еще опиралась на концепцию травмы и, в соответствии с этой точкой зрения, искала causa efficiens[98] невроза в прошлом, мы видели в родительском комплексе, как называл его Фрейд, «ядерный комплекс». Роль родителей представлялась настолько мощным фактором, что мы были склонны винить их во всех последующих осложнениях в жизни пациента. Несколько лет назад я затронул данный вопрос в своей статье «Значение отца в судьбе индивида»[99]. Здесь мы снова позволили себе руководствоваться тенденцией пациента возвращаться к прошлому, следуя направлению интровертированного либидо. На этот раз, разумеется, уже не внешний, случайный опыт или событие производили патогенное действие; скорее это был психологический эффект, очевидно, возникающий из трудностей адаптации индивида к условиям семейной среды. Дисгармония между родителями, с одной стороны, и между родителями и ребенком – с другой, по всей видимости, особенно часто порождала в ребенке психические токи, несовместимые с его индивидуальным образом жизни.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})[308] В вышеупомянутой статье я привел несколько примеров, почерпнутых из обширного материала, собранного мной по этой теме. Эффект явно родительского влияния не ограничивается бесконечными обвинениями со стороны их невротических отпрысков, которые возлагают вину за свою болезнь на семейные обстоятельства или плохое воспитание, но распространяется на фактические события в жизни пациентов, где такого определяющего воздействия нельзя ожидать. Живое подражание, которое мы находим как у первобытных людей, так и у детей, может вызвать у особенно чувствительного ребенка своеобразное внутреннее отождествление с родителями, психическую установку, настолько сходную с их, что его реальная жизнь даже в малейших подробностях будет напоминать личный опыт родителей[100].
[309] Что касается эмпирического материала, то я вынужден сослаться на соответствующую литературу. Тем не менее я бы хотел напомнить вам, что одна из моих учениц, доктор Эмма Фюрст, получила ценные экспериментальные доказательства по этому вопросу. Я уже упоминал о ее исследованиях в своих лекциях в Университете Кларка[101]. Применяя ассоциативный тест, д-р Фюрст установила выраженное сходство в реакциях между всеми членами одной семьи. Проведенные ею эксперименты свидетельствуют о бессознательной согласованности ассоциаций между родителями и детьми, которую нельзя объяснить иначе, как интенсивным подражанием или идентификацией. Результаты исследований указывают на параллелизм биологических тенденций, который объясняет поразительное сходство в судьбах некоторых родителей и детей. Наши судьбы, как правило, определяются нашими психологическими тенденциями.
[310] В свете вышеизложенного нетрудно понять, почему не только пациенты, но и теории, построенные на этих исследованиях, склонны усматривать причину невроза в характерологическом влиянии родителей на детей. Кроме того, это предположение находит подтверждение в феномене, лежащем в основе всякого обучения, – а именно, в пластичности детского разума, который обыкновенно сравнивают с мягким воском, впитывающим и сохраняющим любые отпечатки. Мы знаем, что первые впечатления детства сопровождают нас на протяжении всей жизни и что некоторые педагогические влияния способны всю жизнь удерживать людей в соответствующих пределах. В этих обстоятельствах неудивительно, что между личностью, сформированной педагогическими и другими влияниями инфантильной среды, и собственным индивидуальным стилем жизни нередко возникают определенные конфликты. С такими конфликтами сталкивается всякий, кто стремится вести независимую и творческую жизнь.
[311] Ввиду важнейшей роли, которую детство играет в последующем развитии характера, невроз часто приписывают непосредственно воздействию инфантильной среды. Должен признаться, что мне известны случаи, когда любое другое объяснение казалось менее правдоподобным. Действительно, встречаются родители, которые в силу собственной противоречивой природы обращаются со своими детьми так неразумно, что их заболевание представляется неизбежным. По этой причине среди специалистов по нервным болезням принято по возможности удалять невротичных детей из опасной семейной атмосферы и помещать их в более здоровую среду, где они чувствуют себя лучше без всякого медицинского вмешательства. Многие пациенты страдают явным неврозом с детства. В таких случаях изложенная выше точка зрения представляется в целом обоснованной.