Никколо Макиавелли - Политика для начинающих (сборник)
К несчастью, задача эта не была понята нами и к самому важному историческому моменту, когда указанная нам самим Провидением арена была еще свободна. Когда англосаксам Америки предстояло еще перейти от Атлантического океана через всю ширь своего материка, а Франция и Англия вступили в борьбу, долженствовавшую решить, которое из этих государств впредь до полного истощения вынуждено будет вращаться в орбите честолюбия своего противника, мы оказались точно распятыми на кресте нашего нерчинского недомыслия.
В одной стороне – за Тихим океаном – оторвавшаяся от государства огромнейшая творческая сила в титанической борьбе с туманами, бурями, дикарями и белыми бандитами строила эфемерную Российско-Американскую империю, т. е. выравнивала и уплотняла почву для англосаксов Америки; в другой – на полях Италии, на высях Швейцарских гор, под Шенграбеном, Аустерлицем, Прейсиш Эйлау, Фридландом и по всему кровавому пути от Москвы до Парижа доблестнейшая из всех армий собирала камни для пьедестала английскому величию…
XVIII
В течение всего этого времени превратившаяся из великого исторического пути в столь или не столь отдаленные места Сибирь, как заброшенное поле, начала прорастать сорными травами, среди которых ярче других выделился своею весьма конфузною для нашей осведомленности и государственного трезвомыслия зеленью чертополох «желтой опасности».
Не сумев войти в Китай с открывающегося на море парадного подъезда и помирившись на узенькой кяхтинской щели, мы из страха потерять и последнюю, во-первых, не решились высказать свое удивление: когда же это и каким образом ни разу не вылезавший из-за своей каменной перегородки Китай овладел цитаделью Татарии – Монголией и оказался нашим непосредственным соседом? Во-вторых, узаконив молчанием этот захват, мы точно связали себя клятвою никогда не заглядывать за новую китайскую границу и не интересоваться тем, что там происходит.
В результате получилось вот что.
В то время как наши политические исследователи с усердием семидесяти толковников целыми томами поясняли смысл загадочной строки нерчинского трактата «…далее, по тем же горам, до моря протяженным…», а Академия наук ломала голову над вопросом, куда же девались те виденные одним из ее членов Мидендорфом кучи камней, которые должны были изображать собою пограничные столбы, граф Нессельроде, основываясь в 1850 г. на донесениях селенгинского коменданта Якоби, писанных в 1756 г. (т. е. 94 года назад), и на сообщениях иеромонаха Иакинфа, докладывал государю и, как министр иностранных дел, убеждал Особый комитет не касаться Амура, в устье которого, есть большие города, крепости и целые китайские флотилии с экипажем в 4000 человек.
Сведения министра оказались на поверку ошибочными. На нижнем Амуре ни о каких городах, крепостях и флотилиях не было и помину. Невельский нашел там только одного старого маньчжурского купца, на коленях умолявшего простить его дерзость и не выдавать маньчжурским властям. Вверх по реке прозябали те же полуоседлые дауры. Выстроившийся для встречи Н.Н. Муравьева айгуньский гарнизон поражал убожеством своего вида и допотопностью вооружения. На желание генерал-губернатора почтить салютом своего гиринского коллегу последний ответил поспешною просьбою не делать этого, «потому что мы народ мирный, да и наши военные не любят выстрелов».
Все это ясно говорило, что взявший на себя роль охранителя Китая сырой маньчжурский материал разложился окончательно и что прав был Равенштейн, указывая на полную беззащитность самой Маньчжурии и на возможность для нас в любой момент с одною дивизией дойти до Печилийского залива, а при желании – и до Пекина. Его опасения были ошибочны лишь в том отношении, что, вполне довольные бескровным занятием левого берега Амура, сами мы, во-первых, недоумевали, зачем, собственно говоря, нужен нам Печилийский залив, и, во-вторых, были убеждены, что какие бы там сказки ни рассказывала история, а четыреста миллионов все-таки серьезная вещь!
Этот выросший на почве глубокой неосведомленности суеверный страх перед цифрою явился одною из причин непростительно долгого лежания под сукном Сибирской железной дороги, о постройке которой хлопотал еще Муравьев. Продолжая смотреть на Азию глазами находившихся в иных условиях и имевших еще кое-какое право не торопиться московских приказов, мы пугались созданного нашим воображением миража и не замечали следующей убийственной действительности: маленький, но управляемый большими и смелыми людьми островной народ, явясь бог знает откуда и зайдя с другого конца указывавшейся нам судьбою арены, овладел сначала Индией и безбоязненно посадил над тремястами миллионами ее семьдесят тысяч своих чиновников. Направившись затем к востоку, он без малейшего колебания подошел к четырехсотмиллионному Китаю, силою заставил его открыть на море все окна и двери, посадил в Пекине своих советников и приступил к работе по закупорке нам выхода к Печилийскому заливу.
В 1801 г. на том пути, по которому со своею сорокатысячною ордою прошел из Маньчжурии в Пекин последний северный завоеватель Нурачу, англичане заняли Ньючванг. Чтобы помочь Китаю поскорее справиться с тайпинским восстанием и сосредоточить внимание на обороне Маньчжурии, они предоставили в распоряжение пекинского правительства майора Гордона. Во время голода 1864 г. посоветовали Китаю направить из провинции Шанзи переселенцев на находившийся до тех пор под строгим запретом север. Наконец, по совету английских специалистов Китай приступил к укреплению Порт-Артура, устройству арсеналов в Гирине и Мукдене, проведению телеграфа в Айгунь и реорганизации маньчжурских войск.
Хорошо понимая всю бутафорию этих мероприятий и смеясь в душе над «желтым неразумием» людей, не могущих разобраться в том, что делается у них же под боком, английская печать, откуда мы и до сих пор черпаем всю нашу политическую мудрость, воодушевление и страхи, заблаговестила о воскресении народа, набальзамированного обычаями, одетого в общий для всех 400 000 000 мундир, повитого фыньшунем и две тысячи лет назад улегшегося в каменные гробы своих городских стен, – заблаговестила и произвела нужное ей впечатление….
Если бы не сильная воля императора Александра III, мы, вероятно, так бы и замерли в почтительном созерцании горизонта, на котором вот-вот появится отрастивший себе новые когти четырехсотмиллионный дракон!
XIX
Этот созданный исключительно нашим воображением мираж вторично остановил ход нашей истории, и когда в 1891 г. мы приступили наконец к постройке Сибирского пути, то благоприятное время для этого было упущено, и притом навсегда, ибо вслед за одними соперниками, англичанами, на великую восточную арену стремились уже англосаксы Америки.
Чтобы ускорить движение по своему материку, американцы в 1862 г., т. е. как раз в то время, когда эскадра Лесовского, стоя в нью-йоркской гавани, охраняла наших «традиционных друзей» от Западной Европы, заложили первую железную дорогу, за которой последовали вторая, третья, четвертая и пятая. В противовес Владивостоку они к северу от Сан-Франциско основали достигшие в настоящее время огромного развития порты – Сиэтл, Такома и Портланд. Скупив затем через подставных лиц акции Российско-Американской компании, они почти даром забрали Аляску и вытолкнули нас из Тихого океана, оставив пока в виде памятника былому нашему величию в этих водах Командорские острова с могилою Беринга…
Одновременно с такою материальною подготовкою американские профессора, писатели и ораторы на страницах серьезных журналов, с университетских кафедр и подмостков общественных собраний начали уяснять народу, что ни одно государство, как бы оно богато ни было, не может существовать исключительно собственными средствами. Подобно верблюду, сберегающему свой горб на случай крайности, ему нужно получать свое питание извне. Этим питанием должна служить заграничная торговля, а образцовому разрешению питательного вопроса надо учиться у англичан. Еще не виданная миром империя этого народа скована цепью, состоящею из трех звеньев: 1) огромного производства необходимых человечеству предметов; 2) облегающих земной шар морских путей с многочисленнейшим подвижным составом в виде торгового флота и 3) внешних рынков. Что внешние рынки – это залог материального благополучия, внутреннего мира и высокого умственного развития. Наконец, что ввиду всего этого первым шагом американцев к достижению внешних рынков должно быть твердое решение всего народа не допустить ни одно из иностранных государств к приобретению угольных станций на расстоянии 3000 миль от Сан-Франциско и Центральной Америки.
Согласно преподанной в такой форме директиве, поселившиеся на Кубе и Гавайях американские промышленники и торговцы подымают в 1893 г. восстание на этих островах и поддерживают его в ожидании момента, наиболее благоприятного для открытого вмешательства С.-А. Соединенных Штатов[11].
