Арнхильд Лаувенг - Бесполезен как роза
Так было и со мной. Скучные, бессмысленные каждодневные труды, час за часом, от которых, кажется, не было ни малейшего прока, причем я даже сама не понимала, что и для чего я делаю. И затем в один прекрасный день меня вдруг озарило, и я поняла, ради чего я старалась. Я нашла баланс. Поймала ритм. Я почувствовала свободу.
Привет, одуванчик!
Ты знал всегда, чего ты хочешь сам.Тебя топтали,Травили ядом.Выдрали с корнем,Бросили на помойку.Покрыли землю, где ты рос, асфальтом,Глумились над тобой, что ты ненужный сорняк.
Но ты возвращался.Снова и снова.Что мы ни делаем, ты снова тут!Радостный, с поднятой головой и открытой душойТы улыбаешься солнцу.
Я иду на службу обычным утромПолучив на дорожкуВорох разных смертей.Каждые полчаса в новостяхДеловито и спокойноТебя информируютО том, что погибли сотни людей.Слезы детей,Кровь матерей —Не причина, чтобы повышать голос.
Газеты по-прежнему черно-белые,И хотя спорт порой представлен в красках,Эти новости такжеСухи, бесцветны, спокойны,И хлебцам моим не придают неприятного привкуса.Все кричащие голоса надежноУпакованы в свежую типографскую краскуИ словесную шелуху.
Так отчего же мне словно бы холодноИ пусто,И уныло на сердце,Когда я иду на автобусОбычным июньским утром?Неужели все на свете не так?И тут ты! Стоишь себе на обочине.Радостный, с поднятой головой, с открытой душой,Устоявший, как мы ни старались тебя уничтожить,И не потемневший лицом от перенесенных обид.
Ты говоришь мне, что жизнь по-прежнемуНеукротимо горит желтым цветом, вопреки всем новостям.Ты так хорошо знаешь, чего хочешь сам,И никогда не сдаешься.Ты стоишь на обочинеИ улыбаешься солнцу.
Во время своей болезни я узнала, что окружающим трудно бывает помнить о том, что люди с психическими заболеваниями иногда могут болеть и физическими недугами. Мне приходилось сталкиваться с тем, что боль в ухе или воспаление сухожилия принимали за искаженное представление и соматизацию психических симптомов и применяли к ним соответствующие способы лечения. Но психотерапия и нейролептики не помогают от воспаления среднего уха. И вот снова произошло нечто подобное. Пообедав в кафе блюдом из курятины, я почувствовала рези в желудке, тошноту, затем началась диарея. Все это никак не проходило, а так как дело было на Пасху, то к своему лечащему врачу я не могла попасть. Прекрасно зная, что этого бы лучше не делать, я все же отправилась в дежурную амбулаторию, хотя и догадывалась, какой диагноз мне поставят, просмотрев мою карточку. Моя догадка подтвердилась. Я не была в унылом настроении, не была подавлена, у меня не было ни искаженных представлений, ни галлюцинаций. Единственное, что меня мучило, это мой желудок. Тем не менее, мне тут же поставили диагноз — «шизофрения», и тут уж спорить было бесполезно. Ведь первым признаком психоза является как раз непонимание пациентом собственного болезненного состояния, и только этим могло объясняться мое упорное несогласие с диагнозом, который поставил врач. Его улыбка ясно показала мне, что спорить с ним не имеет смысла, тем более что я была не в том состоянии, чтобы затевать такие споры. Я отправилась домой, махнула рукой на его совет начать прием медикаментов, побольше спать и избегать стрессов. Вместо этого я стала пить «Фаррис» и яблочный сок, держалась поближе к ванной и так продержалась несколько дней, остававшихся до конца пасхальных каникул, после чего я попала к своему лечащему врачу.
Он определил у меня острый сальмонеллез и назначил лечение, соответствующее этой болезни, чему я была очень рада. Хорошо, что у меня был этот врач! Но в то же время я почувствовала свою беззащитность и ясно осознала собственную беспомощность. Никакая правота не имеет значения, если тебя не считают человеком, заслуживающим доверия.
Кстати, мне потом еще раз довелось побывать в той же дежурной амбулатории. На этот раз я обратилась туда с высокой температурой и заложенным носом, без проблем получила освобождение от работы, рецепт на микстуру от кашля и антибиотики. Ни о какой соматизации не заходило речи. Возможно, причина была в том, что я попала к другому врачу, возможно, помог случай, возможно, помогло то, что в графе «профессия» я написала не «получатель пособия», а «психолог».
В то время, когда я возвращалась в мир обычных людей, я несколько раз сталкивалась с тем, что люди вели себя со мной как-то странно или относились хуже, чем я от них ожидала. Иногда на моем пути попадались люди, которые отказывали признавать за мной законные права или не верили моим объяснениям, хотя не было никакой причины сомневаться в их истинности. В тех аргументах, которые они приводили в обоснование своего решения, я не могла найти никакой логики. Я не раз оказывалась в ситуации, когда другие люди делали какие-то нелогичные выводы или начинали задавать вопросы по поводу таких вещей, которые обычно не вызывают вопросов. В таких случаях у меня оставалось отчетливое ощущение того, что они знали о моем прошлом, и что все, что тут говорилось и делалось, было связано с диагнозом, о котором, однако, никто не упоминал вслух. Они ничего не говорили, а я не спрашивала. Потому что на такие вопросы не бывает удовлетворительного ответа, и если бы я вздумала спрашивать, это было бы воспринято только как лишнее подтверждение моей болезни, как паранойя и преувеличенная обидчивость. Поэтому я, как правило, предпочитала не связываться. Однако в некоторых случаях информация выходила на поверхность сама собой, и, к моему ужасу, я очень часто оказывалась права. Выяснялось, что они знали о моей болезни, и из-за этого боялись иметь со мной дело: поручать мне какие-то дела, связанные с общественной или академической жизнью, или взять меня на работу. Это было досадно, иногда очень обидно, но порой даже полезно. Я действительно была раньше сумасшедшей, но и окружающий мир не всегда вел себя настолько нормально, чтобы стоило на него обижаться. Теперь мне предстояло самой разобраться, что к чему, а для этого мне нужно было навсегда отделаться от привычки смотреть на реальный мир сквозь очки психиатрического диагноза.
Хорошая сторона диагноза состоит в том, что он дает приемлемое объяснение действительности. Исследователь Шефф (Scheff) описал это еще в 1966 году «Теория навешивания ярлыков при психических заболеваниях». При этом он исходит из толкований действительности, свойственных тому или иному обществу или той или иной культуре, и социальных норм, возникающих как естественное следствие этого толкования. Принятое в данном обществе понимание действительности может быть правильным, но это не является обязательным условием. В прежние времена большинство людей единодушно придерживались мнения, что наша Земля — плоская. И хотя это было неправильно, все, однако, придерживались нормы, предписывающей не заплывать за край земли. Однако в обществе всегда находится кто-то, кто поступает по своему разумению. Колумб совершил кругосветное путешествие, а пациенты, страдающие теми или иными страхами, боятся выходить из дома, несмотря на отсутствие опасности. Подобные нарушения правил требуют объяснения и толкования, для того чтобы их мог осмыслить сам пациент и все остальное общество. Шефф выдвинул теорию, что нарушение установленного в обществе порядка может быть истолковано либо как нормальная реакция на экстремальные жизненные обстоятельства, либо как болезнь, свойственная самому нарушителю. От выбранного толкования зависит то, какой подход будет избран для разрешения сложившейся ситуации. Бесполезно менять существующие условия, если дело в том, что человек болен, если же дело в том, что действия данного лица были естественной реакцией на сложности повседневной жизни, то самым лучшим выходом было бы исправить ситуацию так, чтобы она больше подходила для человеческой жизни. Если меня вырвало, потому что я была в напряженном состоянии и страдала паранойей, то лучше всего попытаться меня успокоить, если же меня рвет из-за заражения сальмонеллой, то нужно бороться с инфекцией. В сущности, это не так уж и трудно — действовать в соответствии с тем или иным объяснением, главная трудность в том, чтобы разглядеть разницу.
Одна старая загадка, которая до сих пор сохраняет свою актуальность, звучит приблизительно так: Отец провожает сына в школу, но по дороге мальчик попадает под автомобиль. Он серьезно пострадал, и его отвозят в больницу. Отец сопровождает сына туда и остается ждать в приемной, мальчика же сразу везут в операционную. Подходит хирург, которому предстоит делать операцию, но, увидев мальчика, восклицает: «Это же мой сын!» Вопрос, конечно, заключается в том, как такое может случиться, и ответ, конечно же, гласит, что хирургом была мать мальчика. По сути дела, в загадке нет ничего трудного, ведь у всех детей есть два биологических родителя, а раз это не мог быть отец, то остается только один кандидат. Тем не менее, загадка работает, во всяком случае, срабатывала до наших дней, потому что очень уж непривычна была мысль о том, что хирургом может быть женщина. Разумеется, нельзя сказать, чтобы это было физически невозможно, но для большинства людей мысль об этом была так непривычна, что они не замечали самого правильного ответа. Предрассудок, гласящий, что «хирург — это мужчина», заставляет людей забывать самую простую истину, что у ребенка есть отец и есть мать, и придумывать самые фантастические альтернативы, вроде искусственного оплодотворения или о том, что отцы — это однояйцевые близнецы, женатые на одной и той же женщине. Они забывают о простом решении, потому что забыли сосредоточиться на самом существенном. Они не видят ситуацию, потому что голова у них забита предубеждениями. Подобно врачу из дежурной амбулатории, не узнавшему отчетливо выраженных симптомов пищевого отравления из-за того, что он ожидал увидеть психоз. В этом заключается опасность диагнозов, в особенности серьезных. Они так удобны для объяснения различных явлений, что их можно использовать как объяснение всего, чего угодно, даже таких вещей, которые не имеют никакого отношения к болезням. Ими может пользоваться общество, и может пользоваться сам человек.
