Сергей Юрченко - Я. Философия и психология свободы
Фундаментальная физическая причинность требует психического раздвоения личности. Самосознание тоже оказывается квантовым. Память, на который базируется личность, позволяет самосознанию ожидать будущего. Если предмет, который самосознание ожидало почувствовать холодным, но активный субъект «прочитал» его горячим, то «услышал» это уже пассивный субъект. Именно он после короткой «невменяемости» между двумя дхармами и реагирует, отдавая команду на ожог: рука отдергивается, а на месте прикосновения появляется волдырь. Поэтому пассивный субъект есть реактивная часть самосознания.
Конечно, реальные предметы оказываются холодными для нас и не вызывают реакцию на ожог в силу физических законов, но в каком-то патологическом состоянии наше самосознание могло бы сделать все горячим, и тогда мы «обжигались» бы о столы и стены и ходили бы по вполне прохладному миру в волдырях. Можно сказать, что расстояние между раем и преисподней укладывается в одну дхарму. А экзистенциалист тут мог бы добавить: как ни одна из сторон личности (активная и реактивная) не остается в одиночестве, так рай и ад сопровождают сущность (Л) по обе стороны ее существования (ПС). Грань между разумностью и безумием так же тонка, как грань между наслаждением и болью.
Так что есть личность? Это – тот, кто говорит, или тот, кто слушает? Безусловно, полноценная личность состоит как из своего активного субъекта, так и реактивного. Но факты говорят о том, что личность – это в большей степени именно реактивный субъект. Личность есть личность лишь в той мере, в какой она не просто воспринимает нечто, а реагирует на это нечто. Если ударить палкой по фарфоровой собаке, она может расколоться, но фарфор лишь воспринимает. Он – не реагирует. Реагирует живая собака. При этом в обоих случаях действуют одни и те же физические законы. Еще одним величайшим психофизическим заблуждением является идея, что восприятие – свойство исключительно живой природы, и оно не применимо к «мертвым» телам. Именно поэтому в биологии возникает неоправданная лакуна: в органической химии сложных молекул еще нет ничего, а в одноклеточном организме уже есть все – и восприятие, и реакция.
Нейронауке необходимо принять идею анимизма (и даже корректного панпсихизма). Следует согласиться с тем, что мертвой природы как таковой нет (она не умирала), материя тоже воспринимает, как и живая клетка. Различие между ней и простейшей жизнью заключается в способности к реакции на восприятие. Физика и физиология должны договориться в этом пункте. И квантовая физики в каком-то смысле уже приняла идею анимизма в коллапсе волновой функции, а нелокальный мир квантовых корреляций уже близок и к панпсихизму. «Вселенная, создаваемая наблюдателем» Дж. Уилера, как и «вселенная-соучастница» Гейзенберга, изображают реальность как результат кванто-дхармового взаимодействия. Шаг навстречу осталось сделать только физиологии, признав, что концепт «восприятие» применим к атомам и молекулам.
Тогда что же отличает нас от живой собаки, которая одинакова по восприятию со своим фарфоровым двойником и разнится с ним лишь наличием реакции? В принципе – ничто не отличает нас от живой собаки. В качественном смысле – наша более сложная реакция. Наш мозг отличается от мозга собаки способностью к обучению посредством языка. Но это ничто иное как лингвистическая процедура. Если экзистенциалистская сущность есть величина переменная, то она же как личность есть величина лингвистически внушаемая. Это внушение ей дает активный субъект, который воспринимает мир как язык, считывая лингвистическую информацию с внешнего мира.
Именно поэтому, кстати сказать, совершенно бессмысленными оказываются панпсихические в своем основании заклинания мистиков и шаманов на материальный мир, который подчиняется лишь физическим законам восприятия. Но порча как нейролингвистическое внушение в отношении человека может иметь эффект, благодаря, в конце концов, все тем же физическим законам, обеспечивающим доставку и деструктивное воздействие на психику языковых сообщений – слов, звуков, знаков, эмоциональных посылов. Выслушать проклятия и угрозы в свой адрес всегда болезненно для самосознания, вырабатывающего в своем мозгу ферменты удовольствия, ибо жить в гармонии с собою – это естественное и здоровое состояние психики. Именно поэтому никакой крестный ход жреца или пляски шамана не вызовут дождь. Это лишь спекуляция на всемогущем Творце, к тому же – совершенно непочтительная в своей сути, ибо предполагает, что человеку лучше, чем всезнающему богу, известно, что ему, ничтожному и малоумному существу, необходимо. Обращение к богу есть теологическая ересь. Она в этом смысле и бесполезна. Но вот молитва как самовнушение, как медитативное состояние может иметь успех в воздействии человека на собственный организм. Можно ли излечиться молитвой? Пожалуй – да. Это осуществимо в той же мере, в какой психика способна обеспечить телу ожоги в прохладном мире.
Механизм самовнушения, который практикует, например, йога, строится именно на том, что самосознание всегда находится в самоотчуждении (благодаря чему узнает себя в зеркале), и поэтому естественное состояние личности есть лингвистическое раздвоение личности. Возможно, наличие в мозгу двух полушарий и доминантная асимметрия мозга связаны именно с этим раздвоением. Зачем «природе» дублировать орган? Быть может, затем, чтобы создать полноценное дуалистическое самосознание. Возможно, в коммуникации этих полушарий (активного и пассивного) хранится наше субъективное ощущение времени, которое мы явственно осознаем, но не может схватить.
В самой сути самосознания заложены основы его социализации и нравственности. «Способности понимать самих себя и других людей тесно взаимосвязаны. Для полноценного существования человеку необходимо обладать обоими качествами», – говорит психолог Т .Хизертон. Это несомненно. Общество начинается внутри человека. Первый посторонний, которого младенец узнает в своей жизни, есть он сам. И это происходит в первой же паре дхарм его потока самосознания, в котором существование всегда опережает сущность:
ПС = D + D +…
В первой дхарме своего бытия самосознание являет себя миру, но эта дхарма есть лишь элемент невменяемости сущности, которая узнает себя и становится собственно самосознанием уже во второй дхарме. «Большую часть времени мы проводим, витая в своих мыслях, – мы думаем о том, что происходило с нами, или о своем отношении к другим людям. Все это включает в себя наш собственный образ», – говорит Хизертон. Но разве не очевидно, что размышлять о своих отношениях с другими, иметь о себе образ, значит уже воспринимать себя так же отчужденно, как и остальных? Существо, не способное на самоотчуждение, не может иметь нравственность в принципе. Такое существо вообще не способно думать о себе – ни плохо, ни хорошо. Возможно, именно это и отличает нас от собаки.
Как же тогда человек не путает себя с другими людьми, переплетаясь с ними не только социально, но оказываясь таким же отчужденным от себя, как и все остальные, в собственном самосознании? Действительно! Я могу указать пальцем на любого человека, но точно так же я могу указать пальцем и на себя. Я сам себе посторонний! И тогда зачем мне нянчиться с этим существом: кормить его, поить, оберегать, брать на себя столько хлопот. Да пусть делает что хочет. Пусть умрет, в конце концов! Но вместе с ним умру и я! Кто я? Ведь это – Оно, постороннее существо, которое я вижу в зеркале. Я – не я! Так кто же я?
Именно для этого в мозге человека существует сложный механизм, который постоянно напоминает ему об собственной личности, отмечая мысли о себе самыми значимыми маркерами и делая таким образом самоидентификацию привилегированной гормональной структурой. Можно забыть, как зовут соседа, но очень трудно забыть свое имя. Ведь собственное имя доставляет мозгу нейрофизиологическое удовольствие. А полное самозабвение мы называем слабоумием. Возможно, именно этот механизм является эволюционным инстинктом выживания. И если мы, критически рассматривая свое лицо в зеркале, находим свою внешность скорее привлекательной, чем отталкивающей, и почти всегда кажемся себе красивыми, то только потому, что чувствовать себя как Квазимодо не естественно для нашей гормональной системы. Самодовольство – вот естественное состояние для любого живого существа, вплоть до амебы (если можно говорить, что амеба имеет чувства).
Этот нейрогормональный нарциссизм лежит в основе инстинкта выживания. Пребывая в полном пренебрежении к себе, живой организм не долго бы просуществовал. Чистое Сознание (Я) в первой же дхарме новорожденного становится самосознанием (Оно), но только благодаря такому самоотчуждению это взятое в кавычки Сознание оказывается способно позаботиться о себе. Даже в абсолютной младенческой беспомощности оно проявляет нарциссическую заботу о себе криком и плачем. Конечно, если рядом не окажется никого, такая инициатива не спасет детеныша. Но именно поэтому природа (Сознание) позаботилась о том, чтобы вложить в живых существ еще и инстинкт к размножению и сложный механизм сострадания, нейробиологической основой которого являются «зеркальные нейроны» в мозге.
