Жан Делюмо - Ужасы на Западе
Цель исследования народных волнений в этой книге несколько отличается от исторического видения проблемы, во всяком случае, не затрагивается сложный вопрос классовой борьбы и зависимости жестокости повстанцев от социального и материального неравенства.
Вопрос поставлен так: какую роль в бунтах играл страх в период до развития капитализма? При этом проводится сравнительный анализ различных видов страха, влекущих за собой бунт.
С точки зрения биологии вопрос о человеческой агрессивности спорен: является ли она врожденной, присущей человеку, или же это качество приобретенное? Существует ли инстинкт борьбы или же в жизни возможна библейская ситуация, когда волки сыты и овцы целы.
Историк изучает проблему документально, а исторические документы подтверждают, что большинство бунтов в Европе XIV–XVIII вв. представляли собой защитную реакцию, мотивированную страхом перед реальной или вымышленной (иногда полностью) опасностью, которая, конечно, воспринималась как реальная.
Так, студенческие волнения, прокатившиеся по всей Франции в 1968 году, могут быть объяснены двумя разновидностями страха: первый из них мотивирован ситуацией, второй — менее обусловленный, но более глубокий. Первая разновидность страха была связана с проблемой завтрашнего дня. В связи с тем, что число слушателей в университетах постоянно увеличивалось, росло также число студентов, не прошедших конкурсный или экзаменационный отбор. Молодежь стала понимать, что некоторые профессии для нее практически недостижимы. Не случайно волнения начались в конце учебного года. Охваченные паникой, студенты потребовали отмены системы конкурсов и отбора, «лотереи» выпускных экзаменов, с тем, чтобы контроль знаний осуществлялся в течение учебного года. Студенты также требовали разделения потока на группы и введения оценок на письменных зачетах. Они хотели, чтобы преподаватели им оказывали больше помощи, были ближе к ним, учили их учиться. Наконец, студенты требовали участия в управлении университетами. Требования были поддержаны всеми студентами, даже теми, кто был далек от политики. Это была их реакция на чувство неуверенности в будущем, и родители студентов тоже были этим обеспокоены.
Но был и другой страх, менее отчетливый и конкретный, который постепенно становился все более ощутимым. Во всем мире молодежь осознала раньше, чем кто-либо другой, опасность производства ради производства, а не ради людей. Более других заинтересованная в завтрашней и последующей судьбе человечества, она показала, что наша цивилизация стоит на ложном пути, что техника и счастье не являются синонимами, что города непригодны для жизни, а загрязнение окружающей среды задушит жизнь на Земле, что технократическая организация и цивилизация подавляют человека. Таким образом, к обеспокоенности по поводу распределения и карьеры добавился глобальный страх за будущее всего человечества. Осознание этих двух проблем вызвало во Франции в 1968 году панику и волнения в студенческой среде.
Бурное майское противостояние 1968 года сопоставимо с бунтами прошлых эпох не только по своим причинам, но и по протеканию событий. В обоих случаях имели место насилие и праздничное ликование (и то, и другое из-за относительного вакуума власти), потоки речей, прожектерство, неожиданность бунта, которого никто не ожидал, невиданные скопления митингующих, быстрый распад толпы уставших от событий людей и, наконец окончание короткой эпопеи, ставшей мифом и породившей долго не проходящий страх.
Как видно, поверхностный рационализм нашей цивилизации замаскировал, но не разрушил коллективные рефлексы, которые проявляются при первом благоприятном случае. Исследования городских слухов и «уток» XX века подтверждают это положение. В 1946 году японская колония на Гавайях в течение года пребывала в твердой уверенности, что американцы проиграли войну в Азии, но правительство США всеми средствами пытается скрыть правду. В 1959 г. во многих французских городах, в частности в Орлеане, ходили слухи, направленные против владельцев магазинов женской одежды, в основном еврейских переселенцев. По слухам, в этих магазинах шла торговля не только одеждой, но и живым товаром. В 1975 г. в Доль-де-Бретань за торговлю наркотиками был арестован ученик парикмахера. Этот арест стал причиной массовых бредней: владельца мебельной фабрики, дела которого быстро пошли в гору, обвинили в том, что в ножки столов и стульев он закладывает наркотики и таким образом продает их. Банки срезали ему кредиты, покупатели отвернулись от него, а поставщики перестали иметь с ним дело, ожидая разъяснений. Сто двадцать рабочих фабрики, под угрозой ожидавшей их безработицы, вынуждены были устроить демонстрацию протеста против этих слухов.
Социологическое исследование слухов в Орлеане в 1959 году показывает, что этот фактор необходимо учитывать и в отношении событий прежних времен.[7] Слухи и бунты почти всегда связаны между собой. За слухом обязательно следует страх. Местный слушок представляет собой лишь поверхностный слой мифа, который, по сути, не случаен, не изолирован и отражает события совсем не местного значения. Его истоки скрыты в недрах подсознания. По силе убеждения слушок становится страшной угрозой. Он прельщает и отталкивает, не требует подтверждения фактов, обрастает подробностями и проникает во все слои общества без социальных, возрастных, половых и прочих различий. Хотя следует признать, женская часть населения более восприимчива к слухам. Пройдя стадию "о.б. с", слух обретает статус достоверного факта и становится обвинением в самых гнусных преступлениях. Раздавленный, наконец, неопровержимыми доказательствами, слух распадается на мини-слухи и микромифы, но не исчезает совсем. Затаившись в тени, он ждет своего часа, чтобы вновь появиться на свет, нацепив на себя по случаю другую маску.
Третий тип социологических исследований, который приемлем в отношении бунтов прошлого времени, касается получившей распространение в XIX–XX вв. идеи "тысячелетнего царства и второго пришествия", в результате чего будет создано сообщество счастливых людей, живущих на счастливой земле. Заряд агрессивности этой идеи может быть различен в зависимости от поставленной цели: революционном или реформаторском преобразовании общества. Беспорядки могут быть мотивированы неустойчивым положением внутри страны или факторами извне, а участники событий могут принадлежать либо к различным социальным группам (в случае умеренного движения), либо к низшим слоям общества, изгоям. Хотя с точки зрения психологического механизма в обоих случаях есть много общего.
В 70-е годы прошлого века на юге Тосканской области зародилось мессианское движение под предводительством Давида Лазаретти. Местные крестьяне, в основном мелкие землевладельцы, страдали от нововведений, нарушивших их спокойствие. Итальянское единение принесло им новые налоги, рыночные отношения в реализации сельхозпродуктов, новую сеть путей сообщения. Неурожайные годы окончательно разрушили и разладили социальные отношения. В этой обстановке Лазаретти создал под названием "Общество христианских семей" хорошо организованные сельскохозяйственные сообщества. Он становился все более агрессивным по отношению к итальянскому государству и официальной церкви. Считая себя боговдохновенным королем, он объявил приближение конца света и с тремя тысячами единомышленников пошел на штурм близлежащего города, с тем чтобы создать там царство Божие. После короткого сражения он был убит солдатами (в 1878 г.).
В XIX и XX вв. в Бразилии мессианское движение было еще более распространено, чем в Италии. Это можно объяснить тем, что, возникнув в сельскохозяйственных районах, мессианство было направлено на реорганизацию крестьянских общин. Чем неустойчивее была их структура и организация, тем больше было шансов для зарождения мессианского движения. Впрочем, бразильские деревни всегда были социально разобщены.
В качестве примера можно привести также секту, созданную в США после кризиса 1929 года, которая существует и в настоящее время. Сектанты приносят своему черному предводителю "свои деньги, мысли и любовь". Взамен они получают в своем царстве бесплатную еду и одежду. В этом земном рае запрещено читать газеты, слушать радио и смотреть телевизор. Начальный успех секты заключается в том, что она оказала материальную и духовную поддержку простым людям в момент, когда их жизнь была разбита в результате экономического кризиса 1929 года. Секта продолжает свое существование потому, что продолжается исход деревенских жителей из сельской местности и негров с юга страны. Беженцы ищут защиту в секте, которая дает им пристанище и критически настроена по отношению к обществу, их отвергшему.
Наибольшего сходства с прежними временами идея тысячелетнего царства Божия достигла у современных аборигенов Папуа. Насаждение новой политики и экономических отношений, а также мессианство вызвало у местного населения настоящий шок. Его последствием были переосмысление своей личности и неприязнь к колонизаторам. Этим объясняется эпизодически возрождающийся миф о "грузовом судне", которое должно доставить угнетенным народам оружие, еду и другие земные блага. Кораблем будут управлять их предки, и это будет день спасения и мести. Слух о возможном прибытии корабля нагнетает атмосферу ожидания. Предвкушая освобождение от гнета, люди нарушают моральные табу, навязанные им извне. Прибытие чудо-корабля должно ознаменовать начало долгого периода счастья, победу другой морали и равенства между подданными нового царства.
