Герой: эволюция, или Как мы стали теми, кто мы есть - Чайлд Ли

Вот они, опасности классического образования. Сейчас ничему подобному уже не учат, но учили на протяжении доброй пары веков до моего рождения. Любой образованный человек в Европе получал солидные знания в области классических языков. Конечно же, был с ними знаком и тот, кто изобрел слово addict. Думаю, не будет преувеличением сказать, что латынь и греческий были известны в любом доме, где имелись хоть какие-то книги помимо Библии. А если владелец такого дома еще и проучился какое-то время в университете, то к накопленным знаниям о классических языках добавлялась и культура народов, которые на них говорили, их истории, мифы и легенды. Несомненно, и Габриэль Фаллопий был со всем этим знаком. И Фридрих Сертюрнер, конечно же, знал о греческом боге грез (и, скорее всего, не отказался бы потратить 45 минут на дискуссию о том, почему это бог именно грез, а не сна). В Германии XVIII–XIX веков любой человек, имевший квалификацию фармацевта, конечно же, знал такие вещи.

Это относится и к Феликсу Хоффману. Итак, почему же он назвал открытое им вещество героином?

Еще до того, как я узнал, что это действительно так…

Еще до того, как я узнал, что это действительно так, я всегда смутно предполагал, что «герой» — древнегреческое слово. Мне казалось, что у него подходящее звучание. Кроме того, еще я смутно предполагал, что и в нынешнее время это слово может обозначать что-то сложное, значимое и до сих пор отдаленно актуальное для современного греческого наследия. Поэтому я наивно решил, что нашел доказательство своей правоты, когда впервые прибыл в Нью-Йорк в 1974 году. Я тогда питался в греческих столовых с пышными классическими названиями наподобие «Парфенон» или «Акрополь», а также в греческих уличных лавках, зачастую не имевших вообще никакого названия. Тем не менее в меню любого из таких заведений имелись hero sandwiches[14]. «Видимо, это дань уважения традиции, — решил я, — наподобие сине-белых стаканчиков для кофе навынос[15], и заодно веление культурного наследия, нечто вроде ритуального коленопреклонения». Хотя, скорее всего, это просто рекламный ход, что-то вроде: «Съешь этот великолепный сэндвич — и ты тоже станешь легендарным героем, которого будут прославлять тысячи лет». Как слоган «Завтрак чемпионов» в рекламе хлопьев Wheaties.

Ничего подобного! Как выяснилось, слово hero было всего лишь нью-йоркским вариантом произношения греческого gyro[16] Сэндвич-герой оказался просто сэндвичем с начинкой из мяса, которое срезали тонкими ломтиками с большого куска, медленно вращающегося на вертеле над жаровней. То же самое появилось в Британии несколько лет спустя под названием «кебаб» — может быть, действительно значимое для современной культуры явление, но не имеющее никакого отношения к античному наследию.

Тем не менее «герой» — все же действительно древнегреческое слово. И несомненно, как и в слове «варвар», стоящая за ним концепция определена — а точнее, бессознательно вылеплена в мельчайших подробностях — нуждами, заботами, желаниями, предрассудками, стремлениями и страхами, характерными для этой древней культуры. У всех историй есть свое предназначение, и чем история старше, чем больше испытаний она прошла, тем ее предназначение ближе к каким-то базовым понятиям. Определить, в чем именно оно состоит, может быть затруднительно. Воображение — странное изобретение человечества. Совместить его с беспощадной логикой эволюции не всегда просто.

Сегодня нам известны потрясающие вещи о происхождении человека. Когда я был студентом-юристом, моя подруга (а впоследствии и поныне моя жена) Джейн параллельно изучала первобытную историю и археологию. Юриспруденция, кажется, никогда не была особенно популярным предметом, а вот ее область исследований в то время переживала небывалый подъем. Вот-вот должны были найти «Люси» — окаменелые останки Australopithecus afarensis[17], представителя семейства гоминидов женского пола. «Люси» была двуногой прямоходящей, полностью сформировавшейся женской особью 12 лет. Возможно, она погибла, упав с дерева.

Почему-то эта находка захватила воображение людей. Совершенно не похожая на нас, «Люси», находясь в своем отдаленном первобытном прошлом, тем не менее чем-то была нам созвучна.

Как выяснилось, ее прошлое было не таким уж и отдаленным. Все сорок с чем-то лет после окончания нами университета представляли собой непрерывный шквал открытий и исследований. Я до сих пор живо интересуюсь всем этим и стараюсь, насколько могу, оставаться в курсе новостей. Возраст самого древнего общего предка, которого мы разделяем со всеми остальными видами, составляет около семи миллионов лет. С тех пор мы эволюционировали уже самостоятельно, поколение за поколением, в непрерывной борьбе. Сперва наша продолжительность жизни была короткой, как у животных, но постепенно она росла, дойдя до современного уровня, когда за время существования одного поколения считают период около 25 лет. Таким образом, арифметика здесь представляет собой, так сказать, движущуюся мишень, и какие-либо точные подсчеты затруднительны. Но можно с достаточной уверенностью предположить, что за время самостоятельной эволюции нашего вида сменилось 400 тысяч поколений.

Я представляю себе: вот стоит моя мать, за ней — моя бабушка, которая во многом на нее похожа, дальше — прабабушка, тоже не очень сильно от них отличающаяся… И далее бесконечный ряд из 399 997 других женщин, стоящих друг за другом, — каждая очень похожа на свою соседку спереди и сзади. Однако постепенно изменения накапливаются, уходя к маленькой обезьяноподобной фигурке в самом конце. «Люси» в этом ряду должна находиться примерно под номером 200 тысяч, если она, конечно, вообще относится к нашей ветви. (Есть мнение, что это не так.) Этот ряд, в целом и по отдельности, представляет собой поразительный, невероятный репродуктивный успех: каждая из этих 400 тысяч женщин выжила, успела родить дочь, и ее дочь тоже выжила и родила дочь. И эта последовательность продолжалась на протяжении миллионов лет — через ледниковый период, засухи, голод, эпидемии, пока в конце не появилась моя мать. На этом женская линия, длившаяся семь миллионов лет, внезапно прервалась: хотя моя мать выжила и родила четверых детей, все они оказались мальчиками. Ничего особенного. Так происходит сплошь и рядом. Но тем не менее думать об этом грустно: после 400 тысяч поколений внезапно не оказалось женщины, которая бы встала перед моей матерью, чтобы принять эстафету.

Эти семь миллионов лет прошли не очень-то весело. Они вовсе не были неудержимым триумфальным шествием к той точке, где мы находимся сейчас. По большей части мы находились в самом низу пищевой цепочки. Ранние останки древнего человека чаще всего находят в логовах гиен и других подобных местах, куда затаскивали альфа-хищники, чтобы расправиться. Мы были слабыми, медлительными, часто ослабленными из-за голода и ран. В целом мы никуда особо не двигались. А потом произошло нечто непредвиденное.

Вся эволюция основывается на случайных мутациях. Каждая из этих 400 тысяч женщин похожа на свою предшественницу и последовательницу, но они не являются копиями. Чаще всего мутации проявляются в виде незначительных, не слишком-то и важных, почти незаметных изменений, сменяющих друг друга. Некоторые мутации ослабляют вид — они быстро исчезают. Другие оказываются благоприятными — такие мутации широко распространяются и благодаря более перспективной генетике могут задержаться на сотни поколений. Некоторые крайне успешны, ввиду чего распространяются еще быстрее. Именно это, по-видимому, произошло с мутацией нашего мозга: внезапно он стал увеличиваться в размерах. Хотел бы я лично понаблюдать за ранними стадиями этого развития! Некоторые из наших предков, должно быть, вели себя как настоящие бандиты. Их генетическое развитие оказалось настолько ошеломляющим, что на протяжении какой-то секунды — с нашей отдаленной точки зрения — наш мозг, согласно археологическим свидетельствам, стал просто огромным.