Xoce Антонио Марина - Поверженный разум. Теория и практика глупости
Попытаемся составить первую картограмму разума. Мы должны выделить в ней два уровня:
1) структурный разум: базовые способности, которые, как мы понимаем, измеряются тестами, определяющими уровень интеллектуального коэффициента. Для того чтобы подчеркнуть операционный характер данного уровня, определим его как вычислительный разум;
2) использование разума: это разум в действии или, иначе говоря, то, что человек делает со своими способностями. На сегодняшний день не существует способа измерить его.
И между этими двумя уровнями мы должны поместить некий фактор искажения, определенные эпистемологические, аффективные и оперативные деформаторы. Я настаиваю на принятии следующего допущения: то, что я назвал структурным разумом, состоит из ряда механизмов, способностей, способов реагирования, действующих на подсознательном уровне. Нам неизвестно, как именно они действуют, мы видим лишь некоторые результаты этой активности. В нашем сознании всплывают мысли, образы, желания, слова, и мы не отдаем себе отчета в том, почему так происходит.
Я не знаю, откуда берутся эти строки. Я сел перед компьютером, послал некий смутный сигнал моему вычислительному разуму — „я должен писать книгу“ — и ждал. Самое большее, что мне пришлось сделать, — отобрать нужные из внезапно посетивших меня мыслей или использовать некоторые из них для разъяснений или внесения изменений в содержание. Анри Пуанкаре, великий математик, пришел к выводу о том, что все математические доказательства были выработаны неким чрезвычайно способным „подсознательным математиком“. Прав был Э.М. Форстер[4], говоря: „Как я могу знать, что я думаю, если я этого еще не сказал?“ То есть мой вычислительный разум уже знает содержание этой книги, то содержание, с которым я знакомлюсь лишь по мере того, как пишу. И поэтому я иду от открытия к открытию.
Представляется, что механизмы разума формировались в процессе длительной биологической эволюции, причем часто случайным образом. Они работают как некие модули с определенной степенью взаимной независимости. Механизмы зрения не зависят от механизмов волевого контроля, ибо в противном случае мы видели бы то, что нам хотелось бы видеть, например — море вместо кастильских суходолов, и это было бы крайне непрактично, так как мы бы занялись рыбной ловлей, вместо того чтобы выращивать томаты. Мы не можем полностью избежать иллюзий восприятия, хотя осознаем, что это именно иллюзии. Также нам довольно трудно избежать заблуждений в оценках. Тот, кто однажды пожертвовал чем-либо (деньгами, временем, усилиями) ради того, чтобы чего-то добиться, продолжает приносить жертвы и в дальнейшем, несмотря на то что это сулит больше потерь, чем приобретений. Почти все мы хотя бы раз в жизни платили деньги за то, чтобы посмотреть фильм, оказавшийся в итоге плохим. Любопытно, как часто мы отказываемся встать и уйти. Нам кажется, что, оставшись, мы сможем как-то оправдать трату наших денег, хотя нам до тошноты скучно. Эта ошибка, называемая „упрямство инвестора“, — к ней я обращусь чуть позже, — объясняет, в частности, сохранение многих браков. „Я столько вложила в него, что должна и дальше нести это бремя только ради того, чтобы оправдать прежние вложения“. Подобная модель поведения приводит к краху многих биржевых игроков.
Автономные модули предлагают очень конкретные решения очень конкретных задач. Страх — прекрасный тому пример. В животном мире опасность в зависимости от своей природы влечет за собой одну из трех возможных реакций: бегство, оцепенение и атаку. Это модель взведенного курка, когда выстрел производится, едва лишь появляется повод. Но человеческий разум упорно стремится соединить этот набор запрограммированных с доисторических времен модулей для того, чтобы приспособить их к более сложным задачам. В случае страха мы создали новый сценарий: не дать страху включить программу автоматической реакции. Теперь нам нужно не бегство, оцепенение или нападение, а анализ того, реальна ли опасность, стоит ли встретить ее лицом к лицу или надо постараться избежать столкновения. У этого сценария есть свои достоинства и свои недостатки.
Можно легко доказать, что существуют убеждения, обычаи, поступки, которые представляются упрятанными в броню и находятся вне сферы нашего контроля. Простой пример: страх полета. Тот, кто испытывает его, знает, что доводы разума в данном случае бесполезны. Ознакомление с убедительными доводами статистики в пользу безопасности полетов не сделает путешествие более спокойным. Приведу другой набивший оскомину пример. Отношения между полами управляются древней системой эмоциональных проявлений, которая плохо сочетается с современными обстоятельствами. Изначальная ситуация состояла в том, что женщина, будучи физически более слабой и чрезвычайно уязвимой (частые беременности, выкармливание младенцев и так далее), нуждалась в защите со стороны мужчины. Мужчина, таким образом, играл роль отца, защитника и судьи. Женщина искала гарантий на будущее для себя и своих детей и поэтому так старалась установить с ним эмоциональную связь. Сейчас же, когда женщина стремится к независимости и утверждению своей самодостаточности, этот тип эмоционального поведения, созданный для иного образа жизни, может превратиться в огромное препятствие — прежде всего потому, что архаичные эволюционные механизмы очень трудно изжить.
Эмоциональные модули могут вступать в противоречия друг с другом. Человек одновременно является эгоистом и альтруистом, независимым и социальным, пылким и рациональным. Для того чтобы облегчить нам задачу выживания, эволюция произвела некое организующее воздействие на этот хаос разрозненных механизмов. Появляются большие объединяющие системы: речь, рассудок, способность планировать и принимать решения. Но эти надстроечные структуры чрезвычайно молоды и должны взаимодействовать с древними модулями, которые остаются в неизменном состоянии. Так зарождается процесс согласования, перекомпоновки, который и определяет в конечном счете разумное поведение. Он может достигать своих целей — и тогда побеждает, или не достигать их — и тогда терпит поражение. Из всего этого рождается то, что я называю исполнительным разумом, задача которого — осуществлять запуск, управление и контроль в том, что касается действий вычислительного разума. Приведу пример: я уже говорил, что механизмы зрения являются автоматическими. Я стою лицом к своему огороду и вижу то, что вижу. Но, не меняя фокуса зрения, я могу поставить перед собой поэтические цели, которые позволяют мне увидеть все это иначе. Я ищу и нахожу сходства. Артишок превращается в воина в доспехах, а кочаны капусты начинают примерять юбки. Исполнительный разум управляет выдумками вычислительного разума, задав ему цель. Сказанное позволяет сделать промежуточный вывод:
Причина ошибки разума — вмешательство не подходящего к ситуации модуля, который приобрел чрезмерное влияние из-за сбоя в работе исполнительного разума.
Вот очень простой случай. Ярость — эмоциональный модуль, который приводит к агрессии. Я только что прочел в газете, что в приступе гнева мужчина плеснул в свою жену кипящим маслом из сковороды, а затем, испугавшись, бросился вниз с балкона. Во всех случаях ошибок разума, которые я намерен проанализировать и которые отличаются большим или меньшим драматизмом, присутствует один из следующих элементов. Речь может идти либо о неадекватности модуля, возникающей по причине упрямства, устаревших привычек, отрицания опыта, нежелания продолжать жить, либо о недостаточной эффективности исполнительного „я“, связанной с излишним автоматизмом его работы или чрезмерным эмоциональным возбуждением. Мы никуда не денемся от Сартра, который в своей крайне сложной, но и обязательной для чтения книге „Идиот в семье“ утверждает, что глупость — это мысль, превращенная в безжизненную материю, мышление, превращенное в механизм. Его соотечественник Пьер Жане, великий психиатр, который, к сожалению, оказался в тени своего слишком знаменитого современника Фрейда, говорил, что причина всех аномальных видов поведения кроется в разрыве связей, обеспечивающих гармоничное взаимодействие различных ментальных модулей. Он назвал это психастенией[5].
3Существуют, таким образом, разум торжествующий и разум поверженный. Достаточно ли разуму достичь своих целей, чтобы мы сказали, что он преуспел? В теории так оно и есть. Много лет тому назад меня удивило утверждение американца Герберта Саймона, лауреата Нобелевской премии в области экономики и отца искусственного разума, человека, которым я искренне восхищаюсь. Он говорил в своей книге „Природа и предел человеческого разума“, что „человеческий разум не только инструмент для моделирования мироустройства в его целостном единстве, для создания всеобщей модели, принимающей во внимание все варианты, но прежде всего инструмент разрешения проблем и удовлетворения нужд, частичных и специфических“. Достаточно скромная функция. Он добавлял: „Разум исключительно инструментален. Он не может выбрать наши конечные цели. Он не может указать нам, куда идти, в лучшем случае он может показать нам, как туда добраться“. Это здравое утверждение — минное поле. Мы можем взлететь на воздух, если вторгнемся в данную область. Эффективность превращается в основной критерий. Верно использовать разум означало бы использовать его эффективно. Этот критерий правилен, но недостаточен. При германских княжеских дворах в XVII веке использовался педагогический прием, неэффективность которого не нуждается в доказательствах. Наказания, заслуженные монаршими детьми, несли вместо последних дворянские дети из их свиты, называвшиеся мальчиками для битья. Разумеется, наказания „за того парня“ не могли привести ни к чему хорошему. Когда этот метод попытались применить во Франции, Генрих IV отказался утвердить его. В письме, датированном 14 ноября 1607 года, он пишет: „Повелеваю, чтобы дофин всегда наказывался за совершение дурных поступков или плохое поведение; я на собственном опыте знаю, что ничто так не идет на пользу ребенку, как хорошая взбучка“. Нельзя отрицать: совершать очевидно бесполезные поступки глупо, но и высокая эффективность каких-либо действий не является критерием их разумности. В своей книге „Теория созидательного разума“ я уже критиковал то определение разума, которое используют информатики, возглавляемые Алленом Ньюэллом, коллегой Саймона; для них разум — это информационное приложение к достижению целей. Мне представлялось ошибочным исключение выбора целей из сферы разума. Изобретать цель — одно из главных свойств человеческого разума. И если он путается в целях, то он путается во всем остальном. Разум служит не столько для разрешения проблем, сколько для их постановки. Дискуссия о том, какого пола ангелы, не позволяет в полной мере проявить блестящие интеллектуальные способности, она скорее является образцом риторического искусства или силлогистического фехтования. Смутная или ошибочная цель сама искажает и разрушает все построения, ведущие к ней. Здесь мы сталкиваемся с принципом, речь о котором пойдет в этой книге далее. Провозглашать принципы — великое искушение для каждого философа, это известный факт. С большим удовольствием я предлагаю вашему вниманию звучный „принцип иерархии уровней (или рамок)“:
