Карл Юнг - Структура души
Поскольку я не мог разгадать пяточный симптом, обращаясь непосредственно к сознанию пациента, то снова вернулся к прежнему методу — анализу сновидений. Пациент рассказал мне, что однажды ему приснился сон, в котором змея укусила его в пятку и он сразу же оказался парализованным. Сновидение прямо предлагало интерпретацию пяточного симптома. У него болела пятка, потому что именно туда его ужалила змея. Это очень странное содержание, и осмыслить его рационально нам не удается. Мы могли бы сразу понять, почему болело его сердце, но то, что у него еще и пятка должна при этом болеть, выше всяких пределов разумного ожидания. И пациент оказался полностью мистифицированным.
В таком случае, здесь мы имеем дело с содержанием, которое в своеобразной форме проталкивается в бессознательную зону и которое, по всей видимости, происходит из более глубокого слоя, недоступного рациональному пониманию. Самой близкой аналогией этому сновидению служит, очевидно, сам невроз. Когда девушка бросила нашего пациента, она тем самым нанесла ему рану, парализовавшую и сделавшую его больным. Дальнейший анализ сновидения высветил еще кое-что в предыстории пациента, которая теперь и ему самому стала ясна с самого начала. Он был любимцем своей несколько истеричной матери. Она жалела его, восхищалась им, — и так избаловала, что он никогда должным образом не успевал в школе, поскольку был слишком изнежен. Позже, он неожиданно "переметнулся" на мужскую сторону и пошел в армию, где ему удалось скрыть свою внутреннюю слабость ценой показного "ухарства". Таким образом, некотором смысле, мать тоже искалечила его.
Очевидно, мы имеем здесь дело с тем же змеем-искусителем (= дьяволом), который был любимым другом Евы. "И вражду положу между тобою и между женою, и между семенем ТВОИМ и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту", — гласит строфа в Книге "Бытие"[6] — отголосок гораздо более древнего египетского церковного гимна. который раньше декламировали или пели для того, чтобы вылечить человека от змеиного укуса:
Уста Бога[7] дрожали от старости.Слюна его капала на землю,И все, что он выплевывал, падало на землю.Тогда Исида смешала это с землей, что была там,И вылепила червя, похожего на копье.Она не обвила живую змею вокруг своего чела,А бросила ее, свившуюся в кольцо, на дорогу.По которой великий Бог любил бродить,Наслаждаясь двумя своими царствами.Величественный Бог шествовал и своем великолепии,И другие боги, служившие Фараону, сопровождали его,Он шел впереди, как делал это всегда, —И тут благородный червь ужалил его…Его челюсти застучали,Он задрожал всем телом,И яд вторгся в его плоть,Как Нил вторгается в его владения
(Adolf Erman, Life in Ancient Egypt, translated by H. M. Tirard (London. 1894), p. 265–267, modified.).
Сознательное знание Библии пациентом было ничтожно малым. Вероятно, он когда-то слышал о змее, кусающей в пятку, но потом быстро забыл об этом. Но нечто глубокое в его бессознательном услышало эту историю — и не только не забыло, но, более того, вспомнило ее в подходящий момент. Эта часть бессознательного любит выражать себя мифологически, потому что такой способ выражения согласуется с ее природой.
Какому же складу ума (mentality) соответствует символический или метафорический способ выражения? Он соответствует ментальности дикаря, в языке которого отсутствуют абстракции, но есть лишь естественные (natural) и "неестественные" ("unnatural") аналогии. Эта первобытная ментальность так же далека от души, которая вызывает боли в сердце и создает ком в горле, как бронтозавр от скаковой лошади. Сон о змее обнаруживает фрагмент психической активности, не имеющей ничего общего со сновидцем как современным человеком. Эта психическая активность осуществляется, скажем так, на каком-то более глубоком уровне, и только ее результаты поднимаются в вышележащий слой, где находятся вытесненные аффекты, причем, результаты эти так же чужды им, как сновидение бодрствующему сознанию. И как определенная разновидность аналитической техники требуется для понимания сновидения, так знание мифологии необходимо для того, чтобы схватить смысл содержания, полученного из более глубоких слоев души.
Разумеется, мотив змеи не был индивидуальным приобретением пациента, ибо сны про змей чрезвычайно распространены даже среди городских жителей, которые настоящей змеи, скорее всего, никогда и не видели.
Можно было бы возразить, что змея в сновидении — это не более чем наглядная конкретизация образного выражения, широко используемого в нашей речи. Говорят же о некоторых женщинах, что они вероломны как змеи (snakes), коварны как дьявол (= змей: serpent). Говорят и о змее искушения (the snake of temptation) и т. д. В данном конкретном случае это возражение не кажется мне справедливым, хотя это и было бы трудно Доказать, поскольку змея и в самом деле является общеупотребительной риторической фигурой. Более надежное доказательство стало бы возможным лишь тогда, когда нам удалось бы отыскать случай, в котором мифологический символизм не был бы ни традиционным образным выражением, ни фактом криптомнезии; иначе говоря, должна быть исключена возможность того, что сновидец когда-то видел, слышал или читал о том, что составляет мотив сновидения, потом забыл, а через какое-то время бессознательно его вспомнил. Такое доказательство, будь оно найдено. имело бы огромное значение. Оно означало бы, что рационально объяснимое бессознательное, состоящее из материалов, сделанных бессознательными, так сказать, искусственно, образует лишь верхний слой, а под ним лежит абсолютное бессознательное, которому никогда не стать достоянием нашего личного опыта. Это абсолютное бессознательное было бы тогда психической активностью, протекающей независимо от сознательного ума (mind); более того, такая активность была бы независимой даже от верхних слоев бессознательного и не затронутой (а, возможно, и в принципе не затрагиваемой) личным опытом. Она была бы разновидностью надиндивидуальной психической активности, коллективным бессознательным, как я ее назвал, чтобы отличить от поверхностного, относительного или личного бессознательного,
Но прежде чем заняться поисками этого доказательства, я хотел бы, ради придания завершенности, сделать еще несколько замечаний по поводу сна о змее. Складывается такое впечатление, как будто наш гипотетический, более глубокий слой бессознательного, — то есть коллективное бессознательное, как я буду его теперь называть, — перевел личный опыт пациента в отношениях с женщинами в сновидение о змеином укусе и, чем самым, превратил его в формальную мифологему. Причина — или, вернее, цель — этого перевода с первого взгляда не совсем понятна. Но если вспомнить фундаментальный принцип терапии, а именно, что симптомалогия болезни одновременно представляет собой естественную попытку исцеления — боли в сердце, например, являются попыткой вызвать эмоциональный взрыв, — то тогда и пяточный симптом мы должны также рассматривать как попытку исцелиться. Как показывает сновидение, не только недавние разочарования с любви, но вместе с ними и все другие неприятности, — например, в школе или где-то еще, — поднимаются этим симптомом до уровня мифологического события, как если бы это каким-то образом могло помочь пациенту.
Наверное, все это может казаться совершенно неправдоподобным. Но древнеегипетские жрецы-целители, исполнявшие речитативом гимн змее-Исиде против змеиного укуса, вовсе не находили это предположение неправдоподобным; и не только они, но и весь мир верил, как еще и сегодня верят примитивные народы, в магию посредством аналогии или, по-другому, "симпатическую магию"[8].
В таком случае, мы имеем здесь дело с психологическим феноменом, лежащим в основе магии через посредство аналогии. Не следует считать это древним суеверием, которое мы давно переросли. Если внимательно читать латинский текст Мессы, то постоянно наталкиваешься на знаменитое "sicut"[9] с помощью которого всегда вводится аналогия, посредством которой должно совершаться изменение. Другой замечательный пример аналогии — разжигание огня в Великую Субботу. В прежние времена новый огонь высекался из камня, а еще раньше — добывался трением (возникающем при "сверлении" деревянного бруска), что было прерогативой храма. Поэтому в молитве священника говорится: "Deus, qui per Filium tuum, angularem scilicet lapidem, claritatis luae fidelibus ignem contulisti productum ex silice, nostris profuturum usibus, novum hunc ignem sanctifica" ("Боже, Ты, который через Сына Своего, зовущегося краеугольным камнем, принес огонь света Своего верующим, освяти этот новый, высеченный из кремня огонь, для нашего пользования"). Через аналогию Христа с краеугольным камнем, простой кремень поднимается до уровня самого Христа, который опять же зажигает новый огонь.
