Эдвард Эдингер - Эго и Архетип
ГЛАВА V
Христос как парадигма индивидуирующего эго
«Я обращаюсь не к счастливым обладателям веры, а к тем многим людям, для которых погас свет, исчезла тайна, умер Бог. Для боль шинства из них нет возврата в прошлое, поэтому мы не знаем, является ли возвращение в прошлое лучшим выходом из создавшегося положения. По-видимому, психологический подход является единственным средством, с помощью которого мы в настоящее время сможем достичь понимания религиозных вопросов Поэтому я беру те формы мыслей, которые закостенели в процессе исторического развития, подвергаю их плавке и вновь вливаю их в формы непосредственного опыта».
К.Г Юнг
1. ПРИНЯТИЕ ОТЪЕДИНЕННОСТИ
Образ Христа и богатая символическая палитра, сконцентрированная вокруг Его личности, позволяют провести немало аналогий с процессом индивидуации. Действительно, внимательное исследование христианского мифа в свете аналитической психологии неизбежно приводит к заключению о том, что основной символ христианства состоит в поиске индивидуации.
Уникальность мифа об Иисусе Христе состоит в утверждении парадоксальной двойственности Его природы. Он—Бог, но Он и человек. Как Иисус он является человеком, который живет в определенную историческую эпоху, ограниченную временем и пространством. Как Христос он—"помазанник Божий", царь, Логос, изначально существовавший за пределами времени и пространства, вечное божество. С психологической точки зрения это означает, что Христос одновременно символизирует и Самость, и идеальное эго. Юнг подробно исследовал идею Христа как символа Самости. Обстоятельства рождения Христа, его чудотворство, различные изображения "царства небесного", второе имя "Сын Человеческий", отождествляющее Христа с первозданным Антропосом или первочеловеком, окружающие его символы всеобщности, к числу которых относятся четверо евангелистов, двенадцать учеников, "альфа и омега" и символизм креста—все это относится к феноменологии Самости. Хотя Юнг и высказал несколько интересных замечаний по этому предмету, он никогда подробно не останавливался на идее Христа как символа эго. В этой главе я попытаюсь вкратце рассмотреть этот предмет. Следует отметить, что мои замечания являются лишь предварительными указаниями к будущей психологии христианского мифа.
Природа исторического Христа всегда составляла проблему для ученых и теологов. В евангельских рассказах личностный элемент и архетипический образ настолько тесно переплетаются, что почти невозможно установить между ними различие. И, тем не менее, несмотря на неопределенность деталей, в Евангелиях раскрывается вполне определенная историческая личность с удивительной психологической интуицией. По-видимому, Иисус был незаконнорожденным ребенком. В нем, несомненно, проявились характерные особенности индивида, который не имел личного отца. Когда отсутствует личный отец, и особенно когда он абсолютно неизвестен, как это нередко бывает с незаконнорожденными детьми, тогда отсутствует и слой личностного опыта, выполняющего роль посредника между эго и нуминозным образом архетипического отца. В психике остается своего рода прореха, через которую проникают мощные архетипические содержания коллективного бессознательного. Такое состояние чревато серьезными опасностями. Динамические силы бессознательного могут поработить эго, вызывая дезориентацию и потерю связи с внешней реальностью. Если же эго способно преодолеть опасность, тогда "прореха в психическом" превращается в окно, позволяющее заглянуть в глубины бытия.
По-видимому, Иисус соответствует вышеприведенному описанию. Он поддерживал непосредственную связь с небесным (архетипическим) отцом и описал природу царства небесного (архетипической психики), используя множество ярких символических образов. Из его проповедей явствует, что он глубоко сознавал реальность психического. В отличие от Закона Моисея, который признавал только реальность деяний, Иисус признавал реальность внутренних психических состояний. Например:
"Вы слышали, что сказано древними: "Не убивай; кто же убьет, подлежит суду". А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду...'м Кроме того:
"Вы слышали, что сказано древними: "Не прелюбодействуй". А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем".
Эти фрагменты имеют важное психологическое значение. Они отражают переход от незрелой бихевиористской психологии к такой психологии, в которой учитывается реальность психического как такового, без конкретных деяний.
В евангельских рассказах содержится немало и других важных психологических открытий. За две тысячи лет до появления глубинной психологии Иисус сформулировал концепцию психологической проекции: "И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазене чувствуешь?"
Он сознавал опасность психического отождествления с родителями и семьей. В настоящее время аналитики все еще встречают ссылки на ветхозаветную заповедь о необходимости чтить отца и мать своих как оправдание состояния бессознательной идентичности с родителями. Иисус достаточно ясно высказался по этому вопросу:
"Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч; ибо я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку домашние его".
Враги человеку— домашние его, потому что он наиболее склонен к бессознательной идентификации с теми, кто ему наиболее близок. Такие идентификации подлежат устранению, так как сознание полной отъединенности составляет предварительное условие индивидуации.
Разделяющий аспект того, что олицетворяет Иисус, более ясно выражен в высказывании, записанном в гностическом "Евангелии от Фомы": "17. Иисус говорит: "Люди думают, что Я пришел принести мир на землю. Но они не знают, что Я пришел принести на землю разлад, огонь, меч, войну. Действительно, если в доме находятся пятеро (человек), они станут трое против двоих и двое против троих—отец против сына и сын против отца—и станут они отъединенными".
В конце этого фрагмента ясно выражена цель провоцирования разлада. Она состоит в достижении отъединенности, независимого существования индивида. Такое состояние достигается только через отъединение от бессознательной идентификации с другими. На начальных стадиях отъединение (сепарация) воспринимается как проявление враждебности и тягостного несогласия. Объектами бессознательной идентификации чаще всего становятся родители и семья. Из них Иисус особо выделяет отца:
"И отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который
на небесах".
Родители только потому имеют власть над взрослыми детьми, что дети продолжают проецировать архетипических родителей на своих личных родителей. Заповедь "отцом себе не называйте никого на земле" предполагает устранение всех проекций отцовского архетипа и обнаружение его во внутреннем мире индивида. Иисус требует верности Самости, которая выходит за пределы верности любым личным родственным связям:
"Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня". Здесь содержатся истоки идеи подражания Христу, идеальному человеку (эго), жизнь которого составляет образец, достойный подражания. Эта идея содержится в Евангелии от Матфея (16:24-26): "Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною; ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее; какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?"' Для правильной передачи смысла переводчики были вынуждены перевести одно и то же слово двумя различными терминами: "душа" и "истинная душа". Если воспользоваться психологической терминологией, тогда фразу можно перевести следующим образом: "...кто потеряет эго свое ради меня, тот обретет Самость".
С психологической точки зрения, крест можно рассматривать как судьбу Христа, модель его уникальной жизни, которую необходимо реализовать. Заповедь "возьми крест свой" предполагает признание и сознательную реализацию индивидом своей модели целостности. Попытка буквального и конкретного подражания Христу свидетельствует о наличии в понимании символа конкретистского заблуждения. С символической точки зрения, жизнь Христа служит парадигмой, которую необходимо рассматривать в контексте уникальной реальности самого индивида. Она не есть нечто, достойное рабского подражания. Юнг достаточно ясно высказался по этому предмету:
