Эрих Фромм - Душа человека
Противоположное, постулируемое детерминизмом мнение, что человек не имеет свободы выбора, что его решения в любой точке вызваны к жизни и детерминированы более ранними по времени внешними и внутренними событиями, на первый взгляд кажется более реалистичным и очевидным. Разве анализ Фрейда и Маркса не показал, как слаб человек в своей борьбе против детерминирующих его инстинктивных и общественных сил, вне зависимости от того, применяется ли детерминизм к социальным группам и классам или к отдельно взятому индивиду? Разве психоанализ не показал, что человек, который не освободился от своей материнской связи, не способен действовать и решать самостоятельно, что он чувствует себя слабым и впадает во все возрастающую зависимость от матери, пока для него не будет больше возврата? Разве марксистский анализ не показал, что если класс, например, мелкая буржуазия, потерял однажды свое достояние, культуру и социальную функцию, то его члены теряют всякую надежду и регрессируют к архаическому некрофильному и нарциссическому ориентированию?
Тем не менее ни Маркс, ни Фрейд не были детерминистами в том смысле, что они якобы верили в категоричность каузальной детерминации. Они оба верили в возможность изменения однажды избранного пути. Они оба видели обоснование этой возможности в способности человека осознавать силы, которые побуждают его действовать таким образом, что это позволит ему вновь обрести свою свободу. Они оба, как и Спиноза, оказавший сильное влияние на Маркса, были одновременно детерминистами и индетерминистами или ни детерминистами, ни индетерминистами. Оба представляли точку зрения, согласно которой человек детерминирован законами причины и следствия, однако он может создать сферу свободы и постоянно увеличивать ее посредством расширения сознания и правильных действий. Для него очень важно завоевать оптимум свободы и освободиться от цепей неизбежности. Предпосылкой освобождения для Фрейда было осознание неосознанного, — а для Маркса — осознание социально- экономических сил и классовых интересов. По мнению обоих, предпосылкой освобождения должно быть не только осознание, но также активная воля и готовность к борьбе.
Каждый психоаналитик, конечно, имел дело с пациентами, которые были готовы полностью изменить тенденции, определявшие их жизнь до сих пор, после чего они осознавали их и со всей энергией пытались вновь обрести свою свободу. Но не нужно быть психоаналитиком, чтобы проделать такой опыт. Некоторые из нас проводили подобный эксперимент над собой или над другими: им удавалось разбить цепь кажущейся каузальности, и они вступали на новый путь, который казался им "чудом", поскольку он противоречил всем трезвым ожиданиям, возможным на основе их прежнего поведения.
Традиционное рассмотрение свободы воли страдало не только от того, что в нем не отводилось должного места открытию Спинозы и Лейбница о неосознанной мотивации. Есть и другие причины. В последующем изложении я хотел бы указать на некоторые недостатки традиционного рассмотрения свободы воли.
Один из них состоит в том, что мы привыкли говорить о свободе воли "человека вообще", вместо того чтобы говорить о свободе воли определенного индивида. Я попытаюсь позже показать, что когда говорят о свободе воли "человека вообще", а не конкретного индивида, то об этом говорят абстрактно; это делает проблему неразрешимой. Отсюда следует, что один человек обладает свободой выбора, в то время как другой ее утратил. Если же мы ссылаемся на всех людей, то мы имеем дело либо с абстракцией, либо всего лишь с моральным постулатом в смысле Канта или Уильяма Джеймса. Другой недостаток традиционного рассмотрения свободы воли заключается в том, что классические авторы от Платона до Фомы Аквинского были склонны излагать проблему добра и зла в общем виде, как будто "человек вообще" имеет выбор между добром и злом и как будто он свободен выбирать именно добро. Этот взгляд внес большую путаницу в дискуссию, поскольку как раз большинство людей, если они поставлены перед выбором "вообще", решаются сделать его в пользу добра, а не в пользу зла. Но свободного выбора между "добром и злом вообще" не существует, есть только конкретные и специфические способы действия, которые являются средством для достижения добра, и способы действия, которые являются средством для достижения зла, причем всегда предполагается, что добро и зло определены правильно. До морального конфликта в отношении свободы воли дело доходит тогда, когда нам нужно принять конкретное решение, а не тогда, когда мы решаемся в пользу "добра или зла вообще".
Следующий недостаток традиционного рассмотрения свободы воли нужно видеть в том, что оно занимается проблемой свободы воли, или детерминизма, а не различной силой склонностей (Лейбниц принадлежит к сравнительно редким авторам, которые говорят о incliner sans necessiter). Как я позже попытаюсь показать, проблема свободы, или детерминизма, в действительности сводится к проблеме конфликта между различными склонностями и их интенсивностью.
Наконец, путаница господствует и в определении понятия "ответственность". Об "ответственности" обычно говорится, когда я должен быть за что-то наказан или в чем-то обвинен. При этом едва ли есть различие, даю ли я обвинить себя другим или обвиняю себя сам. Если я сам считаю себя виноватым, то я сам себя накажу, если другие находят меня виноватым, то они меня накажут. Понятие "ответственность" употребляется, однако, и в другом значении, которое не имеет ничего общего с наказанием или "виной". В этом смысле ответственность означает следующее: "Я сознаю, что я это сделал". Фактически мое действие отчуждено от меня, если я воспринимаю его как "грех" или "вину". Это сделал как бы уже и не я, а "грешник", "злой дух", "тот другой", которого теперь следует наказать, уж не говоря о том, что чувство вины и самообвинения ведет к печали, презрению к самому себе и к пренебрежению жизнью. Это прекрасно выразил великий хасидский учитель Ицхак Меир из Гера: "Кто постоянно говорит и рассуждает о содеянном им зле, не перестает думать о совершенной подлости, тот погружен в то, о чем он думает, полностью поглощен этим, и, таким образом, он пребывает в подлости: такого, конечно, невозможно обратить, поскольку его дух огрубел, сердце покрылось плесенью, и к тому же он впал в уныние. Чего ты хочешь? Как ни размешивай грязь, туда или сюда, все равно останется грязь. Согрешил не согрешил — что с того на небе? Пока я об этом размышляю, я могу все же нанизывать жемчуг на радость небу. Потому и говорится: "Отступись от зла и твори добро" — отвернись полностью от зла, не думай о нем и твори добро. Ты совершил несправедливость? Так делай в противовес этому праведное дело" (Buber М. 1949.S.826).
Это соответствует духу ветхозаветного слова chatah, которое обычно переводится как "грех", а в действительности означает "упустить возможность" (пойти по неправедному пути). В этом слове отсутствует качество осуждения, которое содержится в словах "грех" и "грешник". Точно так же в еврейском слове, обозначающем "покаяние" — teschuwah — "возврат" (к Богу, к самому себе, на правый путь), — нет ничего от самоосуждения. Талмуд использует выражение "наставник возврата" вместо "кающийся грешник" и говорит о нем, что он стоит даже выше тех, кто никогда не грешил.
Если мы условились понимать свободу выбора как две различные возможности действия, перед которыми поставлен определенный человек, мы можем начать наше обсуждение с конкретного повседневного примера: со свободного решения курить или не курить. Представим себе заядлого курильщика, который читал в прессе о вредном воздействии курения на здоровье и пришел к решению бросить курить. Он "решил с этим покончить". Это "решение" еще не есть решение. Речь идет лишь о формулировке некой надежды. Хотя он и "решил" бросить курить, но на следующий день у него слишком хорошее настроение, через день у него слишком плохое настроение, а на третий день ему не хочется оставаться "вне компании"", в последующие дни он сомневается, что сообщения о вреде курения соответствуют действительности, и так он продолжает курить, даже если "решил" покончить с этим делом. Все эти решения являются лишь идеями, планами, фантазиями, они имеют мало или вообще не имеют ничего общего с действительностью до тех пор, пока не будет принято настоящее решение. Настоящее решение он принимает лишь в тот момент, когда перед ним лежит сигарета и он должен решить, будет он курить эту сигарету или нет, позже он должен решить это в отношении другой сигареты и т. д. Это всегда конкретный акт, требующий решения. В каждой из этих ситуаций вопрос звучит так: свободен ли он не курить или не свободен?
Здесь возникает множество вопросов. Предположим, он не верит сообщениям органов здравоохранения о курении или, если он им верит, убежден, что лучше на 20 лет меньше прожить, чем отказаться от этого удовольствия. Очевидно, в таком случае для него не существует проблемы выбора. Но, возможно, проблема лишь замаскирована. Его осознанные мысли могут быть не чем иным, как рациональным объяснением его ощущения, что ему все равно не выиграть этой битвы, даже если он попытается. По этой причине он может предпочесть вести себя так, как будто и не надо выигрывать никакой битвы. Но, независимо от того, осознана или нет проблема выбора, речь, в сущности, идет о том же выборе. Речь идет о выборе между образом действия, продиктованным разумом, и образом действия, продиктованным иррациональными пристрастиями. Согласно Спинозе, свобода основывается на "адекватных идеях", которые, в свою очередь, базируются на ощущении и восприятии действительности и определяют действия, обеспечивающие самое полное развитие психического и духовного проявления человека. Человеческая деятельность, по Спинозе, каузально определяется страстями или разумом. Если человек одержим страстями — он раб, если он подвластен разуму — он свободен.
