Филлис Тайсон - ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ РАЗВИТИЯ
Ребенок, находящийся в стадии более позднего латентного периода, стремится уйти от поглощенности фантазированием к объектам в реальном мире. Важный аспект этого сдвига проявляется в социальных отношениях, которые становятся намного более важными в ходе латентного периода. «Мир игрового интереса наполняет ребенка новыми надеждами, новыми разочарованиями и удовлетворениями», – говорит Пеллер, который отмечает, что в этих обстоятельствах ребенок начинает отождествляться со своими ровесниками, вдобавок к родителям и учителям (1954, стр. 191).
Равные по положению однополые группы обеспечивают возможности для укрепления половой идентичности, для замещения связанных с эдипальным объектом конфликтов и для дистанцирования от эдипальных объектов. Буксбаум в поисках интрапсихического объяснения двух ясно различимых периодов группового формирования в детстве – в начале латентного периода и в подростковом периоде – пришел к выводу, что «по мере того, как маленький ребенок находит в группе поддержку для своей новооткрытой физической независимости от матери, подросток находит опору для своей моральной независимости от дома» (1945, стр. 363). Буксбаум отмечает, что ребенок, вступающий в латентный период, готов к формированию новых взаимоотношений, в особенности потому, что он нуждается в нахождении новых источников либидного удовлетворения. Групповые действия (как и школа) (Peller, 1956) делают это смещенным или сублимированным образом. Кроме того, группа часто может дозволять ослабление стандартов Суперэго; Сэр Уильям Голдинг драматически изображает принятие группой запрещенных действий, таких как явное выражение садистских импульсов, в своем романе «Повелитель мух» (1955). Социально приемлемой формой групповой формации латентного периода являются командные игры, часто с детальным вниманием к тому, кто в какой лиге играет.
Объектные отношения в подростковый период
Блос (1967) описал основные задачи объектных отношений в отрочестве как процесс «вторичной индивидуации», который включает в себя два взаимопереплетенных процесса – отделение и отказ от родителей как главных объектов любви и нахождение заместителей вне семьи. Катан (1951) называет это высвобождением и «перемещением объектов». «Отказ» также требует, чтобы подросток отказался от родителей (прошлого и настоящего) как от властных фигур. Хотя два эти процесса отчетливо переплетены, мы будем обсуждать здесь первый из них и отложим полное обсуждение второго до тех пор, пока не дойдем до развития Суперэго.
Важнейшим аспектом процесса вторичной индивидуации является деидеализация репрезентаций родительских объектов, сформированных в более ранние годы детства, возможно, десять или более лет тому назад. В то время мыслительные процессы ребенка были эгоцентрическими, и он воспринимал родителей как чудесных и идеальных фигур вследствие той центральной позиции, которую они занимали в его жизни. Даже когда он держится за идеальный образ этих всецело любящих, все исполняющих идеальных инфантильных объектных репрезентаций, подросток резко критикует своих родителей, которых он склонен рассматривать теперь как неадекватных, приносящих разочарование и несправедливых людей. Возникающий в результате внутриличностный раздор заставляет подростка ощущать потерю внутренней поддержки и чувство опустошенности, сопровождаемые ощущением болезненного отчуждения и объектного голода.
Подросток поворачивается к своим сверстникам вследствие своей потребности во взаимоотношениях для удовлетворения влечения, для освобождения от чувства опустошенности и для укрепления чувства собственного достоинства, по мере его продвижения вперед к психической независимости. Группа сверстников обеспечивает неосуждающую поддержку, когда подросток пытается разрешить внутренние конфликты, связанные с ранними инфантильными объектными связями. Нюансы в отношениях сверстников и в групповых взаимоотношениях обладают «тренировочным» качеством, так как близкие отношения, устанавливаемые в это время, не требуют постоянной связанности; подросток свободен поэтому экспериментировать с другими людьми и с самим собой в новых ситуациях с возрастающим чувством независимости. Эта независимость сохраняет «условность» до тех пор, пока подросток не сможет прийти к согласию с идеализациями своих родителей. Взаимоотношения с группой ровесников также могут быть изменены, когда чувства романтической любви приводят пару, которая сохраняет это взаимоотношение, к смещению части своей агрессии на эту группу (Kernberg, 1980b, стр. 33).
В виде некоего вторичного сближения подросток пытается разрешить ранние инфантильные связи. Служа прогрессивным целям, регрессивное возрождение инфантильных объектных взаимоотношений может возбудить напряженность амбивалентности, напоминающую первоначальную фазу воссоединения. Блос (1967) отмечает, что возрожденная амбивалентность характерным образом создает у подростка массу лабильных противоречий в аффектах, импульсах, мыслях и поведении. Колебания между крайностями любви и ненависти, активностью и пассивностью, мужественностью и женственностью, очарованностью и отсутствием интереса, регрессивным стремлением к зависимости и стремлением к независимости целиком соответствуют данному возрасту. Поэтому следует понимать характерный негативизм подростка не только как выражение враждебности, но и как необходимое средство защиты Эго от «пассивной капитуляции» (A. Freud, 1958), давая ему возможность сделать необходимый шаг в процессе индивидуации.
В пятнадцатилетнем возрасте Жан вызывал озабоченность своих родителей вследствие явно выраженного интереса к наркотикам, открытого неповиновения их власти и все ухудшающейся успеваемости, несмотря на присущий ему высокий уровень интеллекта. Когда они условились с психиатром о встрече для обследования, он убежал из дома, и его не могли разыскать в течение нескольких дней. Отец Жана, наконец, обнаружил его спящим на дереве в глубине двора. К удивлению родителей, он позволил им сопроводить себя к психиатру. Он приходил на последующие сессии и по мере развертывания аналитической работы уяснил, что хотел самостоятельно решать, когда приходить и по каким причинам. Он не рассказал своим родителям о своих все более тяжелых ночных кошмарах и о приступах тревожности, по поводу которых он искал помощи, но относительно которых также полагал, что должен быть в состоянии справиться с ними самостоятельно.
Подросток также воспринимает себя как несовершенного, что приводит его к переоценке собственного идеального образа себя. Часто возникает болезненная внутрипсихическая борьба между соревнованием с идеализированным образом родителя и не столь совершенным образом себя в ходе процесса деидеализации. Один семнадцатилетний подросток рассказал о том, как он писал сочинение. «Вначале слова приходили легко, но затем вошел отец (профессор колледжа); он может писать так чудесно! Затем я начал злиться все сильнее и сильнее; я ненавидел его! С сочинением ничего не получалось – я не мог его закончить!» Относительно данного процесса Блос пишет: «Действительно, я склонен полагать, что процесс деидеализации объекта и себя представляет собой крайне тяжелый и мучительный аспект взросления» (1979, стр. 486).
В той мере, в какой подросток способен отличать всемогущие идеализированные объектные репрезентации своего младенчества от своих реальных родителей, он будет также способен устанавливать «дружеские» уважительные отношения со своими родителями и все же ощущать себя независимым от них. Ранние идентификации с родителями, которые формируют основу Суперэго, утрачивают затем часть своей значимости и влияния, и подросток теперь может отождествлять себя с отдельными аспектами своих родителей, и, делая это, он видоизменяет идеальный образ себя в нечто более реалистичное. Однако, эти идентификации связаны в большей мере с Эго, чем с Суперэго. Действительно, как заметил Фрейд: «К тому времени, когда Эдипов комплекс уступает место Суперэго, они (родители) являются чем-то очень величественным; но, впоследствии, они утрачивают большую часть этого великолепия. Затем также происходит идентификация с родителями в более поздний период, и, действительно, они постоянно вносят важный вклад в формирование характера; но в этом случае они воздействуют лишь на Эго, не оказывая более влияния на Суперэго, которое было определено самыми ранними родительскими образами» (1933, стр. 64).
Нам кажется, что часто недооценивается важное значение процесса вторичной индивидуации. Жалоба взрослого человека на то, что его родители были не отвечающими требованиям и неэмпатическими людьми, когда он был ребенком, часто отражает его неудачу деидеализировать инфантильные объекты, и, таким образом, завершить подростковую индивидуацию. Как только этот процесс завершен, обычным путем или с помощью психотерапевтического вмешательства, человек часто начинает воспринимать своих родителей как «достаточно хороших», или, по крайней мере, начинает проявлять некоторую терпимость к их недостаткам.
