Дональд Винникотт - "Пигля": Отчет о психоаналитическом лечении маленькой девочки
Я перешел в центр комнаты, и мы заняли исходные позиции. Я сделал вид, что не уверен в том, как надо играть, и она показала мне, как катать скалку взад и вперед. Когда скалка ударила меня по коленям, я упал, убитый, и тогда началась игра в прятки. Я стал это записывать, а она сказала: "Ты всегда пишешь". Я сказал, как я веду записи, чтобы помнить все, что происходит, в деталях.
Я: Я помню все и без записей, но не могу уловить детали, а я хочу помнить все, чтобы потом это обдумать.
Мы играли в догонялки со скалкой, а потом в прятки, начиная с того, что она меня убивала. А потом я ее убивал и прятался, чтобы она меня искала. Я сказал: она сообщает мне, что забывает меня и что я забываю ее, когда мы расстаемся или уезжаем на отдых, но на самом деле мы знаем, что можем найти друг друга.
Вскоре Габриела закончила выражение тех мыслей, которые хотела передать языком игры в прятки, и вернулась к игрушкам. Затем она сделала совершенно преднамеренный обольстительный жест. Она взяла маленькую электрическую лампочку с нарисованной на ней рожицей и приставила ко рту, многозначительно поглядывая на меня, а затем подняла юбку и приложила ее к штанишкам. Это было похоже на кафешантанное приглашение. Заодно сказала, что знает озорной пересказ сказки про доброго короля Венцесласа, которую рассказывает ее мать.
Габриела:
Добрый король Венцеслас выглянул в окошко,
На пир Стефана взглянуть, ну совсем немножко.
Но снежок попал ему прямо на сопатку
И скривил ее совсем, просто без остатку;
Хоть светила в ту ночь яркая луна,
Королю было невмочь, было не до сна,
Еле выждал до утра и лишь на заре
Прибыл доктор ко двору на своем осле...
В течение этого эпизода, выражавшего какое-то обобщенное волнение, я нарисовал собачку, в сотрудничестве с ней. Начал ее рисовать с копирования рожицы на лампочке.
Габриела: Я покажу тебе, что могу нарисовать. Еле-еле нарисовала уши. У него длинные волосы, прекрасные волосы — смотри, они перешли на другую бумагу и на стол. Это какие-то каракули...
Тут я сказал, что она сделала такой рисунок, как будто хотела показать мне сон, и часть этого сна перешла в явь. Казалось, это было именно то, что она хотела, так как теперь она рассказала мне сон, и получалось так, что это было именно то, ради чего она и приехала.
Габриела: Мне приснился про тебя сон. Я постучала в дверь твоего дома. Я увидела доктора Винникотта в бассейне в его саду. И я туда нырнула. Папа увидел, как я в бассейне обнимала и целовала доктора Винникотта, и тогда он тоже нырнул. Потом нырнула мама, потом Сусанна [она перечислила всех других членов семьи, в том числе четырех дедушек и бабушек]. Там были рыбы и все. Вода была сухая и мокрая. Мы все вылезли и пошли по саду. Папа выбрался на берег. Это был хороший сон.
Я понял, что она все перевела теперь в перенос и таким образом перестроила свою жизнь, исходя из опыта позитивных отношений с субъективным образом психоаналитика и его внутренним миром.
Я: Бассейн здесь, в этой комнате, где все и произошло и где все вообразимое может произойти.
Она что-то сказала насчет того, что у нее мокрые руки, потому что она плавала.
Габриела: Я сейчас нарисую то, что могу, на лампочке.
Сейчас она была совершенно счастливой и спокойной и высыпала все маленькие игрушки и части игрушек. Пела на тему "Вместе".
Габриела: Какой беспорядок у тебя на полу!
Мне надо было починить крюк. Она много говорила, пока пускала в ход все игрушки. Потом взяла фигурку отца (сантиметров восемь длиной, очень похожую на него, сделанную на основе трубочиста) и принялась истязать ее.
Габриела: Я выкручиваю ему ноги [и т.д.].
Я: Ой! Ой! [в порядке интерпретации принятия уготованной мне роли].
Габриела: Я выкручиваю его еще — да, теперь его руку.
Я: Ой!
Габриела: Теперь его шею!
Я: Ой!
Габриела: Вот, ничего не осталось — всего выкрутила. Сейчас еще тебя повыкручиваю. Давай, плачь.
Я: Ой! Ой! У-у-у-у-у!
Она была очень довольна.
Габриела: Теперь ничего не осталось. Все скручено, и нога у него оторвалась, а сейчас и голова оторвалась, вот и плакать не можешь. Я тебя просто-напросто выбрасываю. Никто тебя не любит.
Я: И Сусанне я так и не достанусь.
Габриела: Все тебя ненавидят.
Теперь она взяла похожую фигуру мальчика и повторила операцию.
Габриела: Я выкручиваю мальчишке ноги [и т.д.].
В разгар всего этого я сказал: "Так, Винникотт, которого ты выдумала, был целиком твой, а теперь с ним покончено, и он никогда никому больше не достанется".
Она требовала, чтобы я еще плакал, но я возразил, сказав, что у меня уже больше нет слез.
Я: Все выплакал.
Габриела: Никто к тебе больше не придет. Ты доктор?
Я: Да, я — доктор и мог бы быть доктором Сусанны, но Винникотта, которого ты выдумала, больше нет.
Габриела: Я тебя сделала.
Она возилась с поездом (издавая типичные для поезда звуки).
Габриела: Я хочу его отцепить.
Я: Он не отцепляется.
На самом деле она знала, что трактор прицеплен к повозке с сеном и его нельзя отцепить.
Габриела: Ай, боже мой, не отцепляется.
Затем она сказала, что все видит голубым, оказалось, что она взяла две глазные ванночки "Оптрекс" и смотрела на все через них. Спросила, как их привязать к глазам. Это давало ей ощущение, что она плавает или находится под водой. И вот мы сощурились друг на друга. Я удерживал ванночки своими глазничными мускулами, и после небольшой тренировки она тоже смогла одну удерживать.
Габриела: Я хотела бы взять их с собой домой.
Потом она стала рассказывать об обломках керамики, найденных у дороги во Франции, и при этом высказала мне свое детское представление об археологии, т.е. о находках, которые относятся к далекому прошлому. Затем исследовала коробку с цветными мелками и нашла или вновь открыла "Секкотин" (клей). Именно это она и хотела и начала свою последнюю игру (но ей еще надо было кое-что сказать — получил ли я письмо, которое она мне послала? И так далее).
Она взяла лист бумаги и поставила посредине "Секкотин", а также квадратную рамку. Она хотела знать, сколько еще больных я приму.
Я: Ты последняя перед моим отпуском.
Габриела: Совсем скоро мне будет пять.
Она дала понять, что хотела приходить ко мне на прием, чтобы получать это лечение — Винникотт закончил его, когда ей было еще четыре года.
Я: Я тоже хотел бы закончить с тобой, чтобы я мог быть Винникоттом во всех других случаях, а не только выдуманным тобой Винникоттом для этого особого лечения.
Я видел, что из "Секкотина" она делала нечто вроде надгробия или памятника тому Винникотту, который был уничтожен и умерщвлен. Следуя ее намеку, я взял листок бумаги и нарисовал на нем Габриелу. Потом я стал выкручивать ее руки, ноги и голову и спросил Габриелу, было ли больно. Она засмеялась и ответила: "Нет, щекотно!"
Она разрисовала все вокруг "Секкотина", в том числе и красным цветом. Это можно было взять домой, Сусанне будет приятно.
Габриела: Нужно добавить немножко голубого.
Листок сложился, весь "Секкотин" кончился и мне пришлось помочь ей проделать дырочку, чтобы привязать бечевку. Получился змей.
Габриела: Надо пойти к папе и попросить красивых плиток, на которых изображен мальчик-весельчак.
Оставив меня присматривать за змеем, она пошла и принесла две старинные плитки (с изображением мальчика-весельчака), купленные ее отцом, которые были завернуты в бумагу, вроде бы для подарка — предположительно для матери. Я вынул их и принялся рассматривать.
Она продолжала объяснять отцу.
Габриела: Он весь вышел. Никто не хочет на прием к Винникотту. Весь вышел. Я порвала его на части. Я сделала это, как подарок для Сусанны. Он воняет, ужасно — я использовала весь "Секкотин". Тебе придется еще купить, здесь больше нет.
Я добавил, что надо вынуть затычку, чтобы указать на фекальное значение разломанных мужских фигур и мемориальную доску. Это ей понравилось.
Габриела: У меня все руки в этом. Я играю с ужасным, вонючим, липким веществом. Как оно называется? Ах да, "Секкотин", ужасное название, ужасный запах. Мы-то используем "Юху", та совсем не пахнет...
