Вильгельм Дильтей - Описательная психология
Здесь возникает одна из любопытнейших проблем в наблюдении человека. Чем ограниченнее кто-либо, тем охотнее он говорит о противоречиях в характере. Однако в определенном смысле это понятие применяется и весьма сведущим наблюдателем над людьми. Что же обозначает это выражение? Я готов сказать, что понятие о противоречиях в какой-либо индивидуальности всегда возникает из сравнения эмпирически данного с представлением о логически упорядоченной и целесообразно действующей душевной связи. Вот врач, имеющий представление о том, что полезно для здоровья, но постоянно действующий вопреки этим правилам; мы рассматриваем это как противоречие, – потому что это не соответствует нашему идеалу логической и целесообразной связи. Если мы зададим себе вопрос о том, почему мы в индивиде предполагаем целесообразную связь и в отсутствии ее усматриваем противоречие, и откуда происходит это противоречие: мы усвоим себе двусторонность понятия индивида; этим мы приближаемся к заключительному взгляду на природу индивидуальности.
Индивидуальное предрасположение заключается прежде всего в количественных мерах и соотношениях мер, отличающих одного индивида от другого. Но в структуре действует целесообразность, части этой структуры приходят в движение под влиянием импульсов, импульсы же в целом направлены к тому, чтобы при данных условиях способствовать жизни. Таким образом они постепенно приспособляются к этой цели. Упражнением вырабатываются как бы пути для ведущей к удовлетворению связи. Господствующее в личности политического деятеля честолюбие преодолевает застенчивость его повадки, которую при иных обстоятельствах трудно было бы победить. Если при наличии сильного интереса к истории память развита слабо, то пробел этот до известной степени заполняется благодаря указанному интересу. Таким образом, в индивидуальности действует принцип единства, подчиняющего силы целевой связи. Гумбольдт и Шлейермахер с полным основанием пытались это выявить в своих метафизических формулах, как ни несовершенен был способ их выражения. Здесь выясняется право на эти формулы. Но оба они не видят, что подпочва, на которой действует этот принцип, состоит в неучитываемых, отдельных, частных количественных определениях. Последние составляют как бы первовещество, претворяемое гармонически формирующим принципом, как своего рода эйдосом, в целостную индивидуальность. В таком сочетании фактических, никакой логикой не определяемых основ с целесообразно формирующей структурой, в которой они связаны, индивидуальность является образом самого мира. Здесь понятие развития приобретает новую черту; частные и случайные особенности индивидуального склада развертываются в этом развитии в единую и при данных условиях целесообразную связь.
Отсюда следует прежде всего, что во многих случаях противоречия в индивидуальности – лишь кажущиеся. Они кажутся такими, когда за контрастирующими свойствами кроется целесообразная связь, ускользающая лишь от поверхностного взгляда. Так, например, долготерпение, проявляемое какой-либо личностью, отнюдь не исключает с ее стороны взрыва бурного гнева по какому-либо поводу. Живой интерес к игре у мальчика не исключает безучастности к учению. Подлинно противоречащими друг другу являются, напротив, такие соотношения свойств, которые уничтожают логическую связь или целесообразность. Так, например, у некоторых поэтов разнузданное воображение и идеальное стремление находится друг с другом в противоречии. Реформатор воспитания Руссо своих собственных детей отдавал в приют. Густав Адольф был героем протестантизма и вместе с тем упорно преследовал интересы своего шведского государства. Напрасно было бы пытаться устранить подобного рода противоречия у великих людей, как если бы они были людьми обыкновенными; суждение, выводимое на основании наблюдения над последовательными средними людьми, неприменимо по отношению к таким широким натурам.
Если мы теперь пожелаем ближе определить приобретенный нами взгляд на природу индивидуальности и ближе заглянуть в различные формы ее, то надо попытаться очертить круг количественных различий. В общем индивиды разнятся уже по степени своей духовности; степени духовной жизненности простираются от натур духовно прозябающих до духовно творческих. В различных степенях интенсивности внутренних состояний дан уже первый круг более определенных различий. Есть люди, страдающие от силы своего собственного сострадания; в противоположность этому слишком хорошо известно, как слабо бывает сочувствие у многих людей, как у многих к впечатлению от чужого горя примешивается решительное чувство удовольствия. Дальнейшее различие заключается в продолжительности состояний. У одного лица они проявляются толчками, у других они держатся долго и обычно с умеренной силой. Так, например, у одних, при жизненных неудачах, страдание и ненависть проявляются столь бурно, что, кажется, они на себя руки наложат; на другой день все изменилось, они даже расположены развлекаться. У других вызванная жизненной неудачей депрессия протекает спокойно, но она точно сверлит и не прекращается, внезапно всплывая вновь, несмотря на новые впечатления. Далее, существуют большие различия также в быстроте восприятия впечатлений. Кроме того, возбуждения разнятся также и по глубине, на которой они зарываются, с тем, чтобы оттуда длительно влиять на все происходящее в душе. Этому соответствует распространение их по всей области душевной жизни благодаря частому возврату и вступлению во все новые соединения. Плоские натуры отдаются впечатлениям, позволяя одному вытеснять другое, тогда как в натурах глубоких впечатления утверждаются с большей силой. Плоские натуры – поверхностны, глубокие – постоянны. Однако эти и иные различия в степени, длительности, повторяемости внутренних процессов, разделяющие индивидов друг от друга, составляют лишь первое основание индивидуальности. Они находят свое выражение также в различии темпераментов. Важно прежде всего то, какие соотношения мер существуют в структуре душевной жизни между отдельными составными частями ее. Так как ядро структуры заключается в реакции на впечатление, то наиболее глубоко идущее различие должно быть между теми, у кого преобладает восприимчивость впечатлений, и теми, у кого самодеятельно реагирует воля. Натуры, подверженные впечатлениям или разряжающие впечатление в слова и жесты, совершенно отличаются от тех, которые отвечают на впечатления с самодеятельной силой и прямым волевым действием. Восприятие чувственных впечатлений также весьма различно, смотря по характеру отдельных областей внешних чувств. Здесь надо прежде всего различать прирожденные способности. Затем существуют различия в процессах воспроизведения и дальнейших интеллектуальных процессах. В области чувств выступает фундаментальное различие между дисколосом и эйколосом; в первом из них впечатления вызывают по преимуществу болезненные, а во втором – радостные душевные состояния. Из отношений импульсов и стремлений друг к другу, смотря по силе их, вытекают дальнейшие глубокие различия между индивидуальностями; так как здесь заключается средоточие душевной структуры, то большинство бросающихся в глаза различий тут и выступает наружу. И нигде незаметно с такой ясностью, как количественные различия становятся основанием для различения индивидуальностей, различения, которому мы в нашем понимании придаем характер качественный. Типы честолюбца, тщеславного, сладострастника, насильника, труса – все они лишь выражают количественные соотношения, ибо система импульсов у них у всех одна, и характерные типы происходят только от соотношений меры. Соотношение меры, в которой способность восприятия находится в душе к реакции путем волевых действий, является также основанием для дальнейших важных различений. При этом безразлично, нормируют и направляют эти волевые действия мышление или они господствуют над чувствами, или только во внешних движениях управляют внешним миром. Один раз человек во власти впечатлений; разносторонняя восприимчивость не дает возникнуть в нем прочным образованиям; вызванная впечатлениями игра чувств выражается в жестах, в смехе и плаче, в изменении душевного уклада; другой раз в противоположность анархии впечатлений – монархическое руководство жизнью, силой воли; сентиментальные натуры от этого отталкиваются, как от резкости, прямолинейности или трезвости, – в действительности же мужественное по преимуществу жизненное настроение является настроением человека творящего и формирующего, в противоположность всесторонне воспринимающему, наслаждающемуся, подвижному, охотно тешащему себя мыслью, что он глубже чувствует потому, что предоставляет своему чувству свободу. Со старанием избегнуть напряжения воли часто связывается леность, неспособность к объективной нравственной оценке себя и других вследствие преобладания резких чувств по отношению ко всякому, кто требует действия и напряжения вместо чувства; в итоге – тайное, обманчивое, скрытое стремление к выполнению побуждений чувственной жизни. Новые еще различия выступают в зависимости от того, что у одних отдельные действия в течение ряда годов или даже целого периода жизни управляются из приобретенной связи в прочных отношениях цели и средств, тогда как другие беспокойно ищут все новых решений и заново налаживают отношения новых целей к средствам. Одни действуют по плану, – мирские люди! – другие на основании правил, – нравственные, серьезные натуры! – третьи поступают демонически. Если обозреть совокупность этих последних основ, обусловливающих различия в индивидуальности, то, как мне кажется, в вышеизложенном дано доказательство общеобъемлющего положения, что упомянутые основания всюду могут быть найдены в количественных различиях, и что таким образом в этих основаниях заложено бесконечное богатство различий.
