Эрнст Кречмер - Строение тела и характер (главы из книги)
Следовательно в жизни результирующая картина бесконечно сложна, но нужно всегда иметь в виду скрывающийся в ней фактор восприятия красок и форм в его конституциональном сродстве. Даже перекрещиваясь с другими факторами, он естественно остается основной составной частью для создания личного мировоззрения, для эстетических и научных направлений дарований и для всех вопросов личного вкуса.
Что касается феноменов расщепления, то они как господствующий центральный фактор стоят выше больших групп экспериментального поведения. Особенно обращают на себя внимание параллели к блейеровскому учению о шизофрении. В эксперименте по психологии мышления мы опять встречаем здорового шизотимика, особенно лептозома, в качестве "хорошо расщепляющего", который в состоянии удержать в своем сознании несколько отдельных параллельных рядов, дать функционировать одновременно нескольким раздельным частичным установкам. Как показали Ван-дер-Горст и Киблер, здоровый лептозом и тут ведет себя как
[175]
больной шизофреник в таком же эксперименте. Этим расщеплениям сознания у здорового шизотимика, происходящим при обычных интенционных напряжениях повседневного мышления и внимания, соответствует "образование комплексов" под влиянием аффекта в смысле Блейрера. Под действием аффекта расщепление усиливается, доходит до "комплексов", т.е. до отщепления более ли менее самостоятельно функционирующих насыщенных аффектами групп представлений, динамические действия которых часто скрещиваются с тенденциями оставшегося в центре ядра личности. Наконец, в шизофренических психозах, получивших название от "расщепления", оно достигает часто такой степени, что уже не остается никакого центрального ядра личности, что "я" данного лица распадается на известные частичные личности, говорящие, стремящиеся и действующие наряду друг с другом и друг против друга и часто обозначаемые больным различными именами.
Эта психологическая склонность к расщеплению сознания, проходящая сквозь весь шизотимный круг как один из господствующих признаков, конечно не свидетельствует о том, что у здорового шизотимика или у шизоидного психопата расщепление неспособно к обратному развитию, когда, как при шизофренических психозах, они могут достигнуть степени проградиентного, непоправимого распада личности. Уже в другом месте, на примере эндокринного гормона или алкоголя, я разъяснил, как биологический фактор, продолжительно действующий в легкой степени, может вызвать определенные нормальные или психопатические признаки личности, тогда как тот же фактор, только усиленный количественно, приводит к разрушению личности в смысле непоправимого повреждения мозга. Я хотел бы предотвратить этим то постоянно возникающее недоразумение, будто приходится отказаться от прогрессирующего характера шизофрении, если признать многочисленные соединительные линии между шизотимным и шизофреническим в самых разнообразных пунктах, связи, могущие быть учтенными в цифрах и постоянно бросающиеся нам в глаза как в физическом, так и в психологическом отношении. Впрочем, "способность к расщеплению" у лептозомов и родственных им конституциональных групп даже экспериментально так выступает на первый план, что только на основании этого факта можно было бы с полным правом назвать ее "шизотимной", если бы даже совсем не существовало психоза "шизофрения".
Параллельно клиническому и экспериментальному поведению шизофреников, описанному в классических исследованиях Блейера и Юнга (Jung), являются еще многие черты в экспериментальном поведении здоровых лептозомов и родственных им конституциональных групп. Я упомяну здесь большую частоту косвенных, бессмысленных и сверх ценных ассоциаций, странных скачков мысли в ассоциативном эксперименте, затем большую частоту фантастических и нереальных толкований при Роршахе, наконец, статистическое отношение к интраверсии и экстрверсии, которое выработал Роршах, присоединяясь к учению Юнга.
Подобные отношения мы видим между экспериментальным поведением здоровых пикников и маниакально-депрессивных, в особенности - более легких маний. Прежде всего обе группы обычно одинаково реагируют на одинаковые эксперименты (Ван-дер-Горст, Киблер, Энке). Но можно провести многочисленные параллели и между экспериментальным поведением и повседневным клиническим наблюдением. Во многих отношениях поведение здоровых пикников при эксперименте похоже на сильно ослабленную копию известных признаков ассоциативного типа маниакальных. Обоим свойственно почти исключительно прямое ассоциирование (ассоциативные опыты), затем недостаточное различение между существенным и несущественным и склонность к непосредственному реагированию на не
[176]
проработанное чувственное явление, что особенно обнаруживается при тахистоскопических опытах. Далее мы видим любовь к конкретным деталям (Роршах) и более легкую отвлекаемость посредством мешающих раздражений (опыт со световой доской).
С другой стороны, получается полное совпадение результатов эксперимента и описательного наблюдения над здоровыми, прежде всего эксперимента и нашей прежней описательной статистике над обыкновенными здоровыми и гениальными. При этом эксперимент помогает нам острее и определеннее понять некоторые явления. В обычной жизни и в умственной продукции пикник, как мы знаем, обнаруживает ту же самую конкретную предметность образа мышления, ту же любовь к живым деталям, то же широко экстенсивное комплексное восприятие, тот же недостаток анализа, острого логического расчленения и абстракции. Реализм, конкретный "здравый человеческий смысл", широкая бесформенность описания основаны как на аффективных, так и на элементарных факторах психологии мышления, которые мы узнали экспериментально как меньшую способность пикников к расщеплению.
В противоположность этому мы уже раньше описали более абстрактный, аналитический, игнорирующий все побочное, более интенсивно формирующий характер здоровых лептозомов, так сильно обнаруживающийся в эксперименте. В эти рамки легко можно включить отдельные черты, выясненные нами, например, в литературной и научной продуктивности лептозомов. Кажущийся таким сложным кардинальный признак личности (аутизм, идеализм и пр.) можно тем не менее с двух сторон свести к элементарным, простым, основным факторам. Одна из этих сторон, аффективная, обозначенная нами как психэстетическая пропорция, - это отрицательное эмоциональное отношение к внешнему миру, происходящее вследствие чрезмерной ранимости и частичной тупости. Другой корень аутизма находится на стороне психологии мышления, а именно, в том, что мы теперь экспериментально более подробно изучили как способность к расщеплению. Если мы на место производящего опыт поставили кататимное стремление самого шизотимика, которое побуждает его видеть вещи по определенному желательному выбору и в соответствующем освещении, то эта кататимная установка окажется в состоянии совершенно так же, как руководитель опыта извне, вызвать расщепление реального общего явления на желательные частичные факторы, ярко освещаемые и воспринимаемые сознанием, и на мешающие раздражения, которые отстраняются и подавляются уже при возникновении. У шизотимика эта способность к расщеплению, способность абстрагировать все, что не входит в его кататимную жизнь, чрезвычайно благоприятствует аутизму, отрешению от конкретной действительности. Напротив, наблюдаемый в среднем реализм пикника происходит вследствие неспособности к этому сильному расщеплению. Следовательно теперь мы вправе сказать: психэстетическая пропорция и способность к расщеплению создают аутизм совместно, как переплетающиеся элементарные факторы.
Наконец, что касается феноменов персеверации, обнаружившихся при тахистоскопических и ассоциативных опытах, то бросается в глаза параллель между здоровым лептозомом и тождественными явлениями у шизофреника. Они и здесь действуют как очень ослабленное отражение известных шизофренических феноменов. То же самое относится к их противоположному полюсу, склонности к причудливой скачкообразности некоторых ассоциаций. Мы уже раньше в нормальной психологии шизотимика описательно-статистически выработали эту полярность между понятиями "тягуче" и "скачкообразно". Мы видели там, что эта персеверирующая тягучесть и эта причудливая скачкообразность являются в той же мере и
[177]
интеллектуальными стигмами шизотимика и факторами, определяющими основным образом строение его характера, его аффективность и волю. Дело касается здесь постоянных признаков в "психическом темпе" шизотимика, тогда как, наоборот, отсутствие их обусловливает относительную текучесть, непостоянство, податливость циклотимика в эксперименте.
РЕЗЮМЕ
1. Чисто математическое изображение физическо-психических корреляции (индекс строения тела - цифра эксперимента) оказалось при соответствующих предпосылках технически вполне возможным.
