Владимир Леви - Я и Мы
Он сам не знает, чего хочет. Грубость и физическая сила — единственное, чему он поклоняется. Интеллектуализм, беззащитность вызывают у него рефлекторный садизм. Он животно-труслив, но в опасной ситуации способен на истерическое геройство. В кречмеровскую шкалу он не влезает.
Психиатр не решается признать его ни больным, ни здоровым. Копаясь в его психике, он обнаруживает какое-то глубинное чувство неискупимой вины: эти люди презирают себя и самоутверждаются в насилии, жестокости; они словно ищут наказания, словно мстят самим себе за то, что живут на свете.
Здесь еще и чудак, или причудливый тип, — человек, ушибленный жизнью, явный шизоид или шизофреник-параноик, графоман, непризнанный гений. Он руководствуется вселенскими принципами, предрассудок входит в его бредовую систему: они проникают всюду, захватывают весь мир… Мистическая война крови. Он организует конспиративные секты фанатиков, наподобие ку-клукс-клана. Фантастически эрудирован…
Наконец, здесь, пожалуй, и самая опасная личность — функционер-манипулятор, психологический прототип политика типа Гиммлера.
Тусклое детство. Много приятелей и ни одного друга. Читает порядочно, не особенно любит драться. Аккуратен, но без особого рвения. Все равно, чем заниматься, но во всем интересует принцип устройства, взаимодействие частей. Разобрал будильник. Вскрыл лягушку.
Постепенно вызревает трезвейший рассудок, соединенный с эмоциональной выхолощенностью, сверхреализм и сверхпрактичность при пустоте чувств. Самодостаточная логика техницизма. Единственный принцип — организация. Божество — метод. Толковый инженер, бизнесмен, администратор. Непреклонная последовательность. Пристрастие к классификациям: классифицирует все, вплоть до женских ножек, до самых интимных вещей.
Для него важна не цель, а средство, методика, она становится целью. Абсолютный цинизм игрока, но это не горячий, а холодный игрок. Он ведет игру с реальностью, он проверяет свое понимание объективных законов.
Враг не вызывает у него ненависти: это просто объект, который необходимо привести в состояние аннигиляции или нейтрализации. Он может даже уважать врага за способности, трудолюбие: «они вкалывают». Расправляться предпочитает тотальными методами, без личных контактов.
Националистический предрассудок для него лишь статья дохода, функция, которая должна работать, и, если завтра интересы системы потребуют иного подхода, он перестроится без внутреннего ущерба. В общем он даже философ, он верит в победу естественных сил и стремится им в этом способствовать. У него полнейшее единство теории и практики. «Войны? Будут всегда. Негры?.. Природа создала разные расы, и они, естественно, враждуют. Но поскольку есть только два пути решения проблемы, придется, возможно, обратиться к гитлеровским методам».
По шкале Кречмера, это, пожалуй, здоровый шизотимик, а может быть, и средний тип, вряд ли циклоид.
Таковы типы современных американцев, которые Адорно назвал потенциально-фашистскими. Мы начинаем видеть, как тонко и сложно, от уровня к уровню, работает психосоциальный отбор. Можно со многим не согласиться, но, во всяком случае, тут есть о чем подумать. В хороших руках и при хорошей голове тест — серьезная сила. На отрицательном полюсе Ф-шкалы наряду с «легкой натурой» потенциально-демократические типы, но о них как-нибудь в другой раз.
ИСПОВЕДЬ ГИПНОТИЗЕРА
Глава четвертая, с отступлениями и вкраплениями.
НАШИ НАЧАЛА ТАК ДАЛЕКИ
Никакой я не гипнотизер. То есть, конечно, гипнотизер в том смысле, что владею гипнозом и занимаюсь им. Лечу кое-кого, получается, правда, не всегда так, как хотелось бы. Но если меня представить как профессионального гипнотизера, я оскорблюсь или, может быть, сделаю вид, что оскорблен, как и любой мой коллега-психотерапевт. Что я вам, эстрадник? Ни в коем случае, хоть и провожу иногда массовые сеансы.
Вспоминаю злой рассказ Аверченко и говорю, что гипноз для нас, психотерапевтов, только один из методов, далеко не всегда уместный и эффективный. Что здесь нет ничего сверхъестественного, все по науке. Но вот стыд какой, я чувствую при этом, что мне не очень хочется говорить всю правду, что какой-то частью своего существа, не очень высокой, я поддерживаю иллюзию, подыгрываю предрассудку. Надо, надо, и тем живем. Немножко магии, немножко волшебства.
И еще страннее и страшнее, быть может, то, что и тем, кто спрашивает: «А когда вы обнаружили у себя этот дар?» — этим восхищенным вовсе не хочется, пусть бессознательно, но не хочется получить ответ, что никакого дара-то нет, что все дело в психологической технике, а если есть дар, то он не таинственнее, чем музыкальный, и тайна гипноза не во мне, а в них: нет тайны гипноза, есть тайна внушаемости.
Многие соглашаются, но с каким-то разочарованием, другие просто не верят, полагая, что их успокаивают: понятно, все можно объяснить, но не все имеет объяснение… И, черт возьми, я хотел бы, чтобы это меня огорчало сильнее, чтобы мелкий бес шаманства умолк совершенно.
Зачем рубить сук, на котором сидишь? — нашептывает искуситель, враг совести, интеллекта. К чему это саморазвенчивание?
Явление держится на неведении и вере если не на 100, то по крайней мере на 50 процентов. Людям необходимо чудо, необходимо необъяснимое, понятное не уважается. Они не верят, что ты не маг, ну и не разочаровывай их, оставь при своем мнении. Они же твоя опора против вон тех, непробиваемых, которые обязательно сидят в каждой аудитории, которые, не веря своим глазам, считают тебя шарлатаном, а когда ты работаешь с сомнамбулами, кричат, что это подставные лица.
О тайнах сокровенных с невежами молчи и бисер знаний ценных пред ними не мечи. Работай, демонстрируй искусство, потрясай — это ведь так нужно, так мало осталось в жизни человечески чудесного, кругом одна техника да наука, а здесь живое, личное чудо… А самое главное — ежели чуда нет, то что делать пациенту? Подумай!
И потом, разве тебе самому так уж все ясно? Разве не ощущаешь ты на каждом сеансе дыхание тайны, даже целиком управляя ею? Разве всегда она дается тебе в руки?
Ты видишь, как внушения твои переходят в образы, действия, воспоминания, ты перевоплощаешь личность, но разве ты целиком отдаешь себе отчет в том, как это происходит? Разве ты сам не во власти подсознательных импульсов, когда, не понимая как, чувствуешь, что вот здесь и сейчас пойдет, а здесь не пойдет? Ты просто используешь имеющийся таинственный механизм.
А телепатоидные явления? Все, что есть в так называемой парапсихологии более или менее достоверного, гнездится вокруг гипноза… Помнишь пациентку, которая, находясь в гипнотическом сне, знала твои перемещения по корпусу клиники? Это было похоже на ясновидение…
Да, бес поет многое, но если он в чем-то прав, если тайна все-таки есть, то это прежде всего тайна общения.
КАК ГИПНОТИЗИРУЮТ ТЕЛЕВИЗОР
Так когда же я обнаружил у себя этот дар?
В биографии оккультной личности — гипнотизера ли, телепата ли — обязательно должно быть нечто роковое. Идет он по улице, заходит в магазин за кефиром и вдруг начинает читать мысли, одну за другой. И пошло… Или едет в трамвае без билета, и вдруг контролер. Он лезет в карман, достает пустую бумажку, подает контролеру, смотрит на него и говорит железным голосом: «Это мой билет». И тот ни звука. Идет себе дальше. (За сумасшедшего принимает.)
Было ли у меня что-нибудь подобное?
Ну конечно же.
Я ничего не знал о гипнозе, пока двоюродная сестра не сказала как-то, что у меня гипнотический взгляд. Так прямо и сказала. Я учился тогда, если не ошибаюсь, в пятом классе или в шестом. У меня была глупая привычка поднимать брови и шевелить ушами. В то время я любил забавляться с приятелями игрой в гляделки: уставимся друг на друга, и кто первый моргнет, тому щелчок по лбу.
Я не знал тогда, что эта игра — обезьяний атавизм, и обычно выигрывал, вероятно, потому, как теперь понимаю, что роговая оболочка глаз у меня хорошо увлажняется, не скоро пересыхает, и моргать приходится редко. Это наследственная особенность. Я и не замечал, что гляжу на человека, приподняв брови, расширив веки и не мигая. И вдруг оказалось, что это гипнотический взгляд.
Ну что ж, гипнотический так гипнотический. Попробуем употребить это в мелких корыстных целях У меня по английскому стоит «пара» за невыполнение задания, а сегодня я все знаю.
Б. А., как всегда, сосредоточенно хмурясь, устремляет глаза в журнал. А я на нее.
Напряженная тишина… Стоит только взглянуть одним взглядом на эти физиономии… или хотя бы прислушаться, в каких углах затаилось дыхание…
Но Б. А. водит глазами по журналу вверх и вниз бесконечно и прислушивается к своему внутреннему голосу. В руке у нее обкусанная синяя ручка. Ну же… ну же… меня!..
