Искусство быть (сборник) - Эрих Зелигманн Фромм

признание, удовольствие от самой работы. Примеров этого достаточно: наиболее очевидным является труд ученых, деятелей искусства и т. д.: их выдающиеся достижения мотивируются не стимулом материальной выгоды, а совокупностью разных факторов: главным образом интересом к выполняемой работе, но также и гордостью за достижения или желанием славы. Однако каким бы очевидным ни казался этот пример, он не так уж убедителен, поскольку можно сказать, что эти выдающиеся люди могли бы прилагать выдающиеся усилия именно в силу своего выдающегося таланта, а потому не могут служить примером реакции среднего гражданина. Такое возражение, впрочем, не покажется столь уж важным, если мы рассмотрим стимулы деятельности людей, не обладающих необыкновенными качествами великих творцов. Какие усилия прикладываются во всех видах спорта, ради многочисленных увлечений, где отсутствуют какие бы то ни было материальные стимулы! До какой степени стимулом может служить сам по себе рабочий процесс, было впервые ясно показано профессором Мэйо в его классическом исследовании на Хоторнских заводах Западной электрической компании в Чикаго[10]. Сам факт того, что неквалифицированные женщины были заинтересованными и активными участницами эксперимента по изучению производительности их труда, привел к росту производительности труда и даже улучшению состояния их здоровья.

Проблема видится еще яснее, когда мы рассматриваем более старые формы общества. Всем известны эффективность и неподкупность традиционной прусской гражданской службы, хотя зарплата там была очень низкой; в этом случае мотивацией эффективной работы служили такие понятия, как честь, лояльность, долг. Еще один фактор проявляется при рассмотрении до-индустриальных обществ (таких как средневековая Европа или полуфеодальные государства начала XX века в Латинской Америке). В них плотник, например, желал заработать достаточно, чтобы обеспечить свой традиционный образ жизни, и отказался бы работать больше, чтобы заработать сверх того, что было ему необходимо.

Во-вторых, фактом является то, что от природы человек не ленив; напротив, он страдает от бездеятельности. Люди могут стремиться не работать месяц или два, но потом огромное большинство станет умолять о работе, даже если она не будет оплачиваться. Данные о развитии детей и о психических заболеваниях представляют достаточно свидетельств этого; необходимы только их систематизация и анализ с точки зрения «лень как болезнь»; новые исследования дают дополнительные данные.

Если деньги не являются главным стимулом, тогда работа в ее технических или социальных аспектах окажется достаточно привлекательной и интересной, чтобы перевесить неудовольствие, связанное с бездеятельностью. Современный отчужденный человек испытывает глубокую скуку (обычно бессознательно) и потому желает предаваться лени, а не проявлять активность. Впрочем, эта жажда сама по себе является симптомом нашей «патологии нормальности». Несомненно, неправильное использование гарантированного дохода через короткое время прекратится, так же как люди через несколько недель перестанут объедаться сладостями, за которые не нужно платить.

Еще одно возражение заключается в следующем. Сделает ли человека в самом деле более свободным исчезновение страха голода, учитывая, что те, кто зарабатывает достаточно, скажем, 15 000 долларов в год, так же боятся потерять работу, как и те, для кого безработица означала бы потерю средств существования? Если это возражение основательно, то гарантированный доход увеличит свободу большинства населения, но не среднего и верхнего классов.

Чтобы в полной мере понять это возражение, нужно рассмотреть дух современного индустриального общества. Человек превратился в homo consumens[11].

Он ненасытен, пассивен и старается компенсировать собственную внутреннюю пустоту постоянным и все возрастающим потреблением (существует множество клинических примеров этого механизма: переедание, ненужные покупки, алкоголизм как реакция на депрессию и тревожность) – он потребляет сигареты, спиртные напитки, секс, кинофильмы, путешествия, как и образование, книги, лекции и искусство. Он выглядит активным, «увлеченным», но глубоко внутри он страдает от беспокойства, одиночества, угнетенности, скуки (скука может быть названа состоянием хронической депрессии, которая с успехом компенсируется потреблением). Этот новый психологический тип, homo consumens, порожден индустриализмом XX века в первую очередь по экономическим причинам, то есть потребностью в массовом потреблении, которое стимулируется и направляется рекламой. Однако тип характера, однажды созданный, также влияет на экономику, в результате чего принципы все возрастающего удовлетворения потребностей начинают казаться рациональными и реалистическими[12].

Современный человек испытывает ненасытное стремление ко все большему и большему потреблению. Поскольку алчности нет предела и в обозримом будущем никакая экономика не сможет произвести продукции в таком количестве, чтобы каждый член общества мог потреблять неограниченно, «изобилие» (в психологическом смысле) недостижимо, пока доминирует структура характера homo consumens. Для алчного человека всегда имеет место нехватка, поскольку ему всегда мало того, что он имеет, как бы богат он ни был. Более того: он завидует и состязается со всеми вокруг; поэтому он чувствует себя изолированным и испуганным. Он не в состоянии по-настоящему наслаждаться искусством и другими культурными ценностями, поскольку в основе своей остается жадным. Это значит, что люди, экономический статус которых остается на уровне гарантированного дохода, будут чувствовать себя разочарованными и не имеющими ценности, а те, кто зарабатывает больше, останутся пленниками обстоятельств, так как будут бояться потерять возможность максимального потребления. По этим причинам я полагаю, что гарантированный доход без изменения принципа максимального потребления разрешит только некоторые экономические и социальные проблемы, но не окажет того радикального воздействия, которое должен был бы произвести.

Что же тогда следует сделать для введения гарантированного дохода? Вообще говоря, мы должны изменить свою систему так, чтобы перейти от максимального к оптимальному потреблению. Это означало бы следующее.

Резкий переход от производства продукции, предназначенной для индивидуального потребления, к производству объектов общественного пользования: школ, театров, библиотек, парков, больниц, общественного транспорта, жилищ; другими словами, упор должен делаться на производство тех предметов, которые служат основой для раскрытия внутренней продуктивности и активности индивида. Можно показать, что алчность homo consumens направлена в основном на индивидуальное потребление того, что он «ест» (поглощает), в то время как пользование бесплатными общественными услугами, позволяющими человеку наслаждаться жизнью, не предполагает жадности и прожорливости. Такой переход от максимального к оптимальному потреблению потребует радикальных изменений в схеме производства, а также резкого сокращения возбуждающей аппетит, промывающей мозги рекламы[13]. Все это должно сопровождаться значительными переменами в культуре: возрождением гуманистического отношения к ценности жизни, продуктивности, индивидуализму и т. д. в противовес материализму «человека организации» и манипулированию обитателями «человеческого муравейника».

Эти соображения ведут к необходимости рассмотрения других проблем: существуют ли объективно валидные критерии для проведения различий между рациональным и иррациональным, между хорошими и плохими потребностями, имеют ли разные субъективно ощущаемые потребности одинаковую ценность? (Под хорошими потребностями здесь понимаются те, которые усиливают живость, бодрость, продуктивность, восприимчивость, а под плохими – ослабляющие или парализующие человеческий потенциал.) Следует помнить, что в случаях наркомании, переедания, алкоголизма все мы проводим такое