Надежда Фёдоровна Калина - Лингвистическая психотерапия
Качества, конституирующие пансемиотического субъекта – это языковая интуиция и отточенный логико-лингвистический анализ, вкупе с лингвистической компетентностью образующие неординарную языковую личность. Последняя в качестве активного субъекта языковой системы традиционно понимается как создатель и интерпретатор текстов разной степени сложности. Различные типы дискурса и порождаемые ими тексты являются основной формой объективации психической реальности субъекта, а свойство пансемиотичности обуславливает специфический характер той системы дискурсивных практик, которую я называю лингвистической психотерапией. Описание форм и способов объективации психической реальности и будет задачей следующей главы.
2.3. Объективация психической реальности субъекта в дискурсе.
В качестве системы представлений о действительности субъективная психическая реальность опосредует все формы взаимодействия человека с миром и самим собой. Любой акт личностной активности (деятельность, познание, общение, созерцание) является также и актом объективации ее модели (концепта) действительности. Универсальный характер репрезентативной функции языка, в качестве первичной моделирующей системы определяющего категоризацию явлений действительности, делает сферу речевой (дискурсивной) практики основной формой объективации психической реальности. Полученный в результате текст (дискурс) обретает статус ее эпистемологической модели.
Такая онтологизация дискурса, достаточно необычная для отечественной психологической традиции, является устойчивой чертой современного гуманитарного знания. Осуществленный в философии второй половины ХХ столетия лингвистический поворот фактически был сменой парадигмы. Новое постметафизическое мышление, отказавшееся от принципа тождества бытия и рефлексивного cogito, сакрализовавшего теоретический образ жизни, является более универсальным и прагматичным благодаря использованию метода рациональной реконструкции интуитивного, дотеоретического знания компетентных субъектов речи и действия. Классическая декартова рациональность, выделяя в качестве основного отношение человеческого сознания к чему-то такому во внешнем мире, что можно отобразить в представлении и чем можно манипулировать, рассматривала язык как нечто второстепенное, удобную систему средств представления и обобщения. В новой постмодернистской концепции коммуникативной рациональности (Ю.Хабермас) область символического, занимающего промежуточное положение между мышлением и миром, приобретает самостоятельное значение. На смену анализу субъект-объектных отношений приходит исследование отношений между языком и миром; конституирование мира приписывается уже не мышлению и логике, как у Декарта, Гегеля и Канта, и не трансцендентальной субъективности, как у Гуссерля, а грамматическим структурам (Витгенштейн). Место с трудом поддающейся проверке интроспекции занимает реконструктивная работа лингвиста.
В традиционных психологических исследованиях новые веяния захватили прежде всего сферу феноменологии социального. Утверждающая себя ныне в отечественной науке школа социальных конструкционистов декларирует следующий принцип: "Осмысление социопсихологической реальности не равнозначно “физическому знанию“ и требует принципиально иной эпистемологической модели. С этой точки зрения, научная истина не тождественна знанию о мире как он есть, которым располагает объективный наблюдатель. Соответственно, научная теория не может быть сведена к описанию этой истины избранными исследователями. Теория и истина представляют собой специфические формы дискурса, которые отражают социально-практическую локализацию своих носителей, побуждая всех членов данного социального сообщества принять вполне определенные формы социальной жизни. Критерием оценки социопсихологической теории служит не степень ее соответствия подлинному миру, а ее социальная интеллигибельность и способность генерировать новые поведенческие феномены, которые утверждают истину, проецируемую теорией" (54, с.9). Как видим, и здесь дискурс имеет приоритетный гносеологический статус.
Понятие дискурса, речи, погруженной в жизнь, одно из центральных в постмодернистской философии и ключевое для понимания процессов объективации психической реальности, заслуживает подробного рассмотрения. Подобно другим модным терминам, таким, как "ментальность" или "эпистема", это понятие часто становится жертвой произвольного словоупотребления, а широта контекстов, в которых оно фигурирует, исключает возможность интуитивного понимания его смысла. На русский язык discours переводилось как "речь", "тип речи", "то, что образует текст". Дискурс есть способ говорения и возможность сказать нечто определенным образом. Говорить могут не только люди и тексты, эта семиотическая способность закреплена также за объектами материального мира (дискурс вещей у Ж.Бодрийяра), эмоциональными состояниями (дискурс любви Ю.Кристевой), и вообще, самыми различными проявлениями человеческой природы (например, дискурсы власти, сексуальности и безумия, исследованные М.Фуко). Иногда это тип говорения – "метафорический дискурс", иногда тип дискурса устанавливается предметной областью (психотерапевтический дискурс), стилем речи (академический дискурс), художественным мировоззрением и эстетическим каноном (дискурс кэмпа у С.Зонтаг).
В строгом смысле слова дискурс – это речь, рассматриваемая вкупе с экстралингвистическими (неречевыми – психологическими, социокультурными, прагматическими) факторами ее функционирования; говорение в качестве социального акта или процесса, формы взаимодействия людей и их сознаний. Дискурс неотделим от конкретных жизненных ситуаций (светская беседа, экзамен, газетный репортаж, допрос, любовное признание), личностных и социально-психологических особенностей их участников (дискурс студента не таков, как дискурс экзаменатора; профессор Х на лекциях велеречив и многословен, а доцент У – предельно краток). В лингвистике синонимом слова "дискурс" является понятие функциональный стиль, т.е. особый тип текстов со специфической грамматикой и лексической системой. Ю.С.Степанов предлагает такое определение: "Дискурс – это "язык в языке", но представленный в виде особой социальной данности. Дискурс реально существует не в виде своей "грамматики" и своего "лексикона", как язык просто. Дискурс существует прежде всего и главным образом в текстах, но таких, за которыми встает особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса, особая семантика, в конечном счете – особый мир. В мире всякого дискурса действуют свои правила синонимичных замен, свои правила истинности, свой этикет. Это – "возможный (альтернативный) мир" в полном смысле этого логико-философского термина" (56, с.676). Мироустроительный, миросозидающий статус дискурса здесь выводится из его лингвистических свойств, однако ими, как будет показано далее, не исчерпывается.
Всеобъемлющий характер феномену дискурса придал постмодернизм. Эта философская традиция, образовавшаяся "по краям" доминирующего культурного опыта, отчетливо уловила и обозначила в качестве центральной проблемы современности тот недостаток реальности (peu de realite), который вызван к бытию расширением сферы человеческих возможностей. Господствующее положение, которое ныне занимают в универсуме логос и технэ по сравнению с архэ и физис, иначе говоря – наука, познание, искусство и техническое производство по отношению к исконным основам человеческой сущности, естественной природной жизнедеятельности, оборачивается неумолимым ускользанием реальности. Это ускользание реальности, коренящееся в массированном подчинении когнитивных моделей целесообразности наилучшего возможного исполнения, видный теоретик постмодерна Ж.-Ф.Лиотар описывает следующим образом: "Мы обладаем идеей мира (тотальности сущего), но не обладаем способностью показать какой-либо ее пример. Мы обладаем идеей простого (неразложимого на части), но не можем проиллюстрировать ее таким чувственным объектом, который был бы ее случаем. Мы можем помыслить абсолютно великое, абсолютно могущественное, но всякое представление того или иного объекта, предназначенного для того, чтобы "дать увидеть" эти абсолютные величину и мощь, кажется нам до боли недостаточным. Это – такие идеи, представление которых невозможно, они, следовательно, не дают никакого познания реальности (опыта), они налагают запрет на свободное согласование способностей... Их можно назвать непредставимыми" (30, с. 317).
Недостаток реальности компенсируется ее созиданием в процессах речи. Повседневные коммуникативные практики утверждают легитимные формы дискурса, претендующие на особый статус по отношению к другим формам описания. "Дискурс легитимации" есть попытка обоснования и оправдания определенных типов концептуализации действительности, ставящая остальные в починенное, зависимое положение. Так происходит неявное "узаконивание" определенной системы представлений не только в качестве истинных, но и в качестве справедливых, эвристичных; тем самым задается основа социальных конвенций в обществе и его отдельных установлениях и институтах. Эта социальная прагматика, представленная сложным переплетением дескриптивных (описательных) и прескриптивных (предписывающих) правил, в конечном счете определяет коллективный способ восприятия и понимания социальной действительности. Необходима особая "постмодернистская чувствительность" (термин Ж.Дерриды), чтобы уловить смысловые нюансы, привносимые легитимизирующим дискурсом в лингвистическую репрезентацию действительности.
