Мэдсен Пири - Железные аргументы. Победа, даже если ты не прав
(Ну хорошо, это тяжелая работа. Итак, является ли она достойным занятием?)
Краткое, но, как правило, успешное появление igпoratio eleпchi можно наблюдать всякий раз, когда человек, будучи обвиненным в том, что он действительно сделал, с готовностыо начинает отрицать нечто другое. Эта ошибка занимает центральное место во всех случаях, когда пересекаются журналистские и политические круги, здесь ее использование приобрело почти ритуальное значение. Происходит ли дело в студии, под светом мощных прожекторов, на улице, под стаккато фотовспышек, разыгрываемая сцена не меняется: заинтересованные представители прессы торжественно обвиняют великого человека в чем-то одном, а он с неменьшей торжественностью доказывает, что не совершал другого.
— Правда ли, господин министр, что в реальном исчислении вы допустили снижение материального состояния бедноты?
— Что мы действительно сделали, так это увеличили на 3,7 % пособие для женщин с одним ребенком, получающих помощь от государства, и на 3,9 % пособие для вдов с двумя детьми, и оба эти результата значительно превышают все, чего нашим противникам удалось добиться за единственный год их пребывания в должности.
В более расслабленной атмосфере студийного интервью великий человек зачастую позволяет себе, окончательно отбросив всякий стыд, предварять свой ignoratio eleпchi шествием герольдов и трубачей:
— Ну, Джон, на самом деле ведь это все неважно, не правда ли? Что действительно имеет значение, так это то, что мы сделали…
(Вы можете быть уверены: то, что вы услышите дальше, действительно не имеет значения.)
Как легко понять, этот софизм удобно применять для защиты на ближней дистанции. Ваша аудитория будет настолько впечатлена всеми теми вещами, которых вы гарантированно не совершали, что ее внимание может совершенно отвлечься от того, что вы сделали. Чем более трудоемкими и детализированными будут ваши доказательства, тем меньше шансов, что кто-нибудь вспомнит о том, в чем, собственно, состояло обвинение.
Вы также можете прибегать к данному софизму в целях нападения, доказывая с его помощью все что угодно, кроме того, что имеет отношение к делу. Можно рассказать множество интересных вещей об атомной энергии, охоте на животных и рафинированном сахаре, которые абсолютно никак не касаются основного предмета дискуссии на тему: следует ли запрещать другим делать то, что вы не одобряете.
Публичные пробежки должны быть запрещены. Существуют исследавания, доказывающие, что это только увеличивает опасность для здоравья граждлан, вместо того чтобы уменьшать ее.
(Даже если это правда, может ли это служить доводом в пользу запрещения публичных пробежек? Похоже на то, что вредоносному воздействию в данном случае подверглось не здоровье совершающих пробежки, а совесть оратора.)
Tu quoque
(«И ты тоже»)
Этот софизм состоит в приведении в качестве возражения на какое-либо утверждение довода, что утверждающий сам виновен в том, о чем говорит. При этом меняется предмет разговора: вместо сделанного утверждения начинает обсуждаться обвинение против того, кто его высказал. («Вы обвиняете меня в том, что я злоупотребляю своим положением, но это ваша служебная машина постоянно маячит, припаркованная возле ограды местного ипподрома!»)
В несколько более·завуалированном виде софизм tи quоque может быть использован для снятия обвинения путем дискредитации обвиняющего.
А теперь о том, что касается обвинения миссис Грин, будто бы я намеренно ввел нашу компанию в заблуждение относительно моих личных интересов в данной фирме. Позвольте вам напомнить, что это обвинение исходит из уст той самой миссис Грин, которая хранила полное молчание когда ее зять наживался на нашем решении насчет земельных излишков. Согласитесь, едва ли это тот человек, который имеет право выдвигать подобные обвинения.
(Подозреваю, что он добился своего.)
Софизм tи quoque возникает из-за того, что говорящий не делает никаких попыток разобраться с обсуждаемым предметом, вводя вместо этого новый предмет, а именно личное дело одного из участников обсуждения. Истинность или ложность утверждения не имеет никакого отношения к прошлому того человека, который его выдвигает. Свидетельства за или против суждения нисколько не изменяются благодаря тому, что становятся известны детали предыдущей деятельности говорящего.
Еще один вариант софизма tu quоque пытается обесценить высказанное утверждение, показывая, что оно не соответствует предыдущей точке зрения того, кто его высказывает.
Почему мы должны принимать во внимание доводы Брауна в защиту новой автопарковки, когда всего лишь год назад он выступал против этой идеи?
(Для начала, если какие-то доводы заставили его изменить точку зрения, возможно, к ним следует прислушаться. К тому же, вероятно, с тех пор появилось больше машин.)
Если даже кто-то выступал против идеи прежде, это нисколько не мешает его аргументам в ее защиту быть вполне убедительными. Тем не менее в поддержку этого софизма выступает наше внутреннее стремление выглядеть последовательными везде, где только можно. (Новый мэр находит затруднительным со всей искренностью доказывать в этом году необходимость того же самого служебного лимузина, против которого он столь громогласно возражал, когда речь шла о его предшественнике.)
«Час вопросов», во время которого в британском парламенте премьер и министры отвечают на вопросы парламентариев, представляет собой настоящий заповедник такого рода софизмов. В самом деле, мастерство в области ведения диалога зачастую оценивается исключительно по той сноровке, с которой отвечающий владеет этим конкретным приемом. Вот почему ответы на вопросы, касающиеся настоящего и будущего, неизменно начинаются с фразы:
Я хотел бы напомнить моим многоуважаемым коллегам…
(Напоминает он своим противникам, разумеется, о том, что они сами делали то же самое, причем чаще, дольше, глубже, громче и хуже. Вот почему их нынешние фальшивые обвинения должны быть отвергнуты.)
Софизм tu quоque легко применять, поскольку мы все время от времени бываем непоследовательными, и лишь немногие могут похвастаться незапятнанным прошлым. Всегда можно сказать, что любой, кто изменил свое мнение, тем самым доказал, что может быть неправ по крайней мере иногда и что сейчас, вполне возможно, как раз такой случай. Если вам никак не удается ничего найти, что дискредитировало бы вашего оппонента, даже сам этот факт можно использовать в попытке обесценить его доводы. Ведь у всех остальных есть свои слабости, почему же у него их нет?
Что до обвинений в том, что я время от времени позволял себе запускать руки в общую копилку, чтобы справиться с мелкими затруднениями, то все, что я могу сказать: а вы поглядите на этого мистера Непорочного, он, может, еще почище вас будет!
(Вполне возможно, что он действительно гораздо чище вас.)
Апеллирование к эмоциям
Мы жили бы в странном мире, если бы никто из нас никогда не подвергался воздействию эмоций. Однако когда это воздействие становится средством оценки истинности доказательства, оно переходит границы, вступая на территорию софизма. Эмоции, воздействующие на поведение, не должны влиять на способность суждения касательно фактических вопросов. Хотя с нашей стороны может быть уместно чувствовать жалость по отношению к осужденному преступнику, будет абсолютно недопустимо, если мы позволим жалости влиять на наше суждение о том, совершал ли он инкриминируемое ему преступление или нет.
Представление о том, что разум и эмоции имеют различные сферы приложения, не менее старо, чем платоновское разделение души на три части. Дэвид Юм наиболее лаконично выразил это различие, сказав, что страсть движет нас к действию, в то время как разум указывает этому действию путь. Другими словами, эмоции предоставляют нам мотивацию, чтобы делать что-либо, но только разум дает способность понимать, что именно нужно делать.
Хотя разум и чувства и располагаются в различных сферах, софисты и мошенники давно нашли способы заставить эмоции вторгнуться на чужую территорию. Эмоции, если их как следует подхлестнуть, могут пуститься таким галопом, что не заметят, как перескочат расселину между своим царством и владениями разума. Здесь перед нами открывается целый набор всевозможных софизмов, имеющих не меньше имен, чем у самих эмоций.
В дополнение к тем, которые достаточно важны или распространены, заслуживая отдельного описания, существует большой список (включая латинские наименования) разнообразных эмоций, к которым можно время от времени обращаться, чтобы сбить рассудок с намеченного курса. Беспечный мореплаватель может быть зачарован призывными звуками, взывающими к его страху (argumentum ad metum), зависти (ad invidiam), ненависти (ad оdium), предрассудкам (ad superstitiопет) и гордости (ad superhiam). Существует разновидность этого софизма, основанная на нашем стремлении к самоуспокоенности, — она требует справедливого распределения всего на свете (ad modum). Есть и такая, которая попросту открыто заявляет, что чувство является лучшим проводником, нежели разум (sentimens sиperior). Если наш мореплаватель по собственной воле не заглушит призывы этих эмоций, подобно спутникам Одиссея, что залепили себе уши воском, дабы не слышать пения Сирен, ему будет трудно не подвергнуться их воздействию. Здесь и находится неиссякаемый источник их эффективности в качестве полемических уловок.
