Психология женского насилия. Преступление против тела - Анна Моц
Самая младшая дочь Моники, когда ей было десять лет, описала в заявлении в полицию свой опыт насилия со стороны матери. Наименьшая форма злоупотребления заключалась в том, что мать заставляла дочь мыть себя в ванне, в том числе мыть ей грудь. Это происходило, по-видимому, после обычного мытья дочери с Моникой. В перверсии своей материнской роли Моника приказывала девочкам мыть ее грудь, а затем посыпать ее тальком. Это злоупотребление носило характер инфантильности и отчаяния, как будто Моника просила своих маленьких дочерей предоставить ей некий физический контакт, которого она была лишена в своем младенчестве. В ходе таких актов насилия проявлялась депривация и печаль, в то же время в них демонстрировалось полное пренебрежение чувствами девочек, которые использовались в качестве объектов для удовлетворения матери. Она запретила девочкам рассказывать социальным работникам, посещавшим семью, о любых проявлениях сексуального насилия, которым они ежедневно подвергались со стороны своих братьев, сестер и самой Моники.
Другая ее дочь, которой на тот момент было 12 лет и которая являлась второй основной пострадавшей от этого насилия, подтвердила, что ее также заставляли мыть и ласкать грудь матери, а также добавила, что мать могла растирать ее гениталии, а также гениталии ее сестры. Она описала, как Моника могла войти в их общую спальню и спросить, болят ли у них влагалища, что свидетельствовало о ее полной осведомленности о той степени сексуального насилия, которому подвергали девочек другие члены семьи. Этот вопрос также представляется извращенной пародией на обычную материнскую заботу. Если девочки говорили «да», поскольку часто бывало именно так, она грубо вводила пальцы им во влагалище и втирала туда тальк. Девочка охарактеризовала данные действия как «грубые» и «болезненные». Ее заявление очень тяжело читать, особенно тот момент, где она говорит: «Когда мама заканчивала с этим, она обычно велела никому об этом не рассказывать, в противном случае она грозила выгнать меня». В заявлениях детей ярко описаны угрозы, боль, смятение и страх, которые были частью опыта сексуального насилия.
К сожалению, многие уголовные расследования против братьев и сестер были прекращены в силу трудностей со сбором свидетельств некоторых других детей, вовлеченных в это насилие. Поэтому было важно, чтобы установление фактов о сексуальном насилии выполнялись хотя бы в гражданском суде. По делу, возбужденному службой опеки относительно пятерых детей из этой семьи, судья в своем выступлении заявил: «Столь многое из этого практически неслыханно, что я вновь и вновь напоминаю себе об осторожности и бдительности, но, как бы часто я ни давал себе подобных предостережений, я вынужден заключить, основываясь не только на "балансе вероятностей", но и с определенной печальной и пугающей уверенностью, что дети я этой семье подвергались тому сексуальному насилию, о котором идет речь… Они подвергались сексуальному насилию со стороны членов семьи в таком масштабе и в течение такого длительного времени, что даже те, кто не принимал активного участия в этом насилии, должны были знать об этом, однако не могли защитить младших детей, которые являлись членами их собственной семьи».
Хотя изначально было удивительно, как вообще мог ставиться вопрос о том, представляет ли Моника опасность для своих детей, тем не менее запрос на оценку ее состояния выявил, насколько сложно участие Моники в сексуальном насилии над ее детьми осмыслялось и принималось к сведению специалистами, задействованными в процессе. Это просто не укладывалось в голове, думать об этом было нестерпимо. Ее внешний облик пожилой, немощной женщины, ее собственная психологическая уязвимость и тот факт, что она была бабушкой младенца, казалось, закрывали собой тот факт, что она была еще и преступницей, признанной виновной в совершении противоправного деяния, указанного в Приложении 1 Закона о детях и молодежи Великобритании. В своем докладе в суде я повторно озвучила ключевые факты по делу и заявления, сделанные в отношении систематических насильственных действий сексуального характера, совершавшихся Моникой в отношении своих детей, настоятельно подчеркивая ту опасность, которую она представляла для любого ребенка, вступавшего с ней в контакт. План местных властей по опеке, в котором был предусмотрен запрет Монике контактировать с внучкой, был в конечном итоге принят.
Тот факт, что мать ребенка, девушка, которой на момент ее первого обращения в полицию было 12 лет и которая сама была одной из наиболее пострадавших жертв насилия в этой семье, может сама представлять риск совершения сексуального насилии в отношении своею ребенка, также был важным вопросом для рассмотрения. И его следовало довести до сведения социальных работников, задействованных в этом удручающем деле. Степень травматической сексуализации и насилии в этой семье создала значительный риск того, что насилие будет по-прежнему передаваться от одного поколении к другому.
Каплан описывает связь между стратегиями женщины-перверта и социальными представлениями, определяющими то, как ее повеление будет понято: «Обман настолько важен дли перверсии, что если мы не обнажим скрытую от нас ложь, нас сразу же обманут» (Kaplan, 1991, р, 9). Вопрос обмана, включай самообман, крайне важен, поскольку в значительной степени влияет на признание преступниками своей ответственности за совершение сексуального насилия в отношении детей, а также склонность к обману снижает шансы на участие в терапии. Проблема отрицания среди преступников мужского пола, для которых существуют качественно разработанные программы терапии, была описана клиницистами, и это описание в равной мере может быть применено и в отношении женщин-преступниц, совершивших сексуальное преступление (Beckett, 1994).
В приведенном ниже в качестве иллюстрации случае из практики описывается то, насколько трудно бывает противостоять отрицанию женщинами-преступницами своих деяний, особенно в ходе разбирательств, инициированных службой опеки, когда решается, где и с кем будет размещен в итоге ребенок, и когда появляются те мощные чувства, возникающие в результате контрпереноса, которые могут оказывать воздействие на способность терапевта сохранять вовлеченность
