Что знают мои кости. Когда небо падает на тебя, сделай из него одеяло - Стефани Фу
Узнать что‑то о комплексном ПТСР нелегко, потому что официально этот диагноз не существует. Термин «комплексное ПТСР» относительно нов. В 90‑е годы его предложила психиатр Джудит Герман. И он не существует, потому что его нет в «Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам» (ДСР) – в библии психического здоровья. Если чего‑то там нет, значит, этого не существует. Группа специалистов пыталась включить этот диагноз в пятый выпуск ДСР, опубликованный в 2013 году, но безликие арбитры психического здоровья, которые занимаются этим изданием (эта группа психиатров представляется мне обществом людей в капюшонах, которые бормочут заклинания, собравшись вокруг таинственной пентаграммы), решили, что это состояние слишком мало отличается от обычного ПТСР. И добавлять букву «С» для различия вовсе необязательно. Впрочем, стоит сказать, что Американский департамент по делами ветеранов и Национальная служба здравоохранения Великобритании признают комплексное ПТСР вполне самостоятельным диагнозом.
В силу этого литературы по комплексному ПТСР очень мало. А те книги, что мне попадались, часто оказывались сухими, скучными и написанными с добротой и эмоциональной интеллигентностью технаря. Но мне страшно нужна была информация, поэтому я купила небольшую стопку книг с размытыми импрессионистскими картинами на обложках и весьма неинтересными шрифтами. А потом приступила к их изучению – одна болезненная страница за другой.
Из книг я узнала, что, когда мы переживаем травматичный опыт, наш мозг воспринимает окружение как величайшую угрозу. И все это прочно откладывается в подсознании, чтобы мы имели представление об источниках угроз.
Предположим, вас сбивает машина. Мозг фиксирует визг тормозов, несущуюся прямо к вам решетку радиатора. В этот момент происходит выброс гормонов стресса – адреналина и кортизола, – отчего учащается сердцебиение, повышается кровяное давление, вы сосредоточиваетесь на звуке удара, боли, вое сирены «скорой помощи». Но в то же время мозг бессознательно фиксирует тысячи других стимулов: туман, вывеску пончиковой на перекрестке, цвет и модель машины, акцент человека, который вас сбил, его синюю рубашку поло. В глубине мозга формируются прочные связи между этими стимулами и болью.
Эти ассоциации хранятся в мозге рядом с эмоциями того дня. Чаще всего они не связаны с полными историями. Мозг не формирует логической связи между пончиками и наездом машины. В мозге может сформироваться простой код: ПОНЧИКИ – ОПАСНОСТЬ.
В результате, стоит вам увидеть пончик с глазурью или синюю футболку, у вас возникает неприятное чувство, и вы даже не понимаете почему. А ваш мозг распознает паттерн, связанный с вопросом жизни или смерти, и рефлексивно выбирает наиболее адекватную, по его мнению, эмоциональную реакцию. Такой рефлекс может проявиться остро – через паническую атаку. А иногда реакция бывает более слабой – например, резко портится настроение. Может показаться, что вас разозлила глупость, сказанная утром вашей подружкой, и вы немедленно напишете ей об этом. Конечно, все это не имеет никаких рациональных оснований. Но мозг не пытается быть рациональным – он старается спасти вашу жизнь.
Если кто‑то рядом с нами вытаскивает пистолет, мы не должны тратить время на раздумья об устройстве и модели пистолета, принципе его работы, калибре и потенциальной опасности. Увидев пистолет, мы должны принять решение – причем очень быстро: ЛОЖИСЬ, УКРЫВАЙСЯ, БЕГИ.
То, что нам кажется эмоциональным выплеском – тревожность, депрессия, длительный гнев, – вовсе не является эмоциональной мелочью. Возможно, это рефлекс, направленный на защиту от того, что мозг воспринимает как угрозу. Такие угрожающие стимулы многие называют триггерами.
Не думайте, что наличие триггеров превращает вас в хрупкую, маленькую снежинку. Это делает вас человеком. Триггеры есть у всех – или появятся со временем, – потому что в жизни каждого случаются травмы. Безразличный взгляд бывшего. Звук ИВЛ, к которому перед смертью была подключена бабушка. Эмоциональная реакция на триггер – это совершенно нормально. Такие триггеры становятся ПТСР, лишь когда событие настолько травматично, что вызывает тяжелые симптомы – панические атаки, кошмары, обмороки. Опасность возникает, когда эмоциональные реакции мешают нормальной жизни человека.
Именно это делает комплексное ПТСР уникальным травматичным диагнозом: такое состояние возникает, когда человек переживает травматичное событие снова и снова – сотни, а то и тысячи раз на протяжении лет. Когда травма случается столько раз, сознательные и подсознательные триггеры смешиваются, становятся бесконечными и необъяснимыми. Если вас сотни раз избивали за ошибки, каждая из них становится опасной. Если вас унижали десятки людей, все они становятся не заслуживающими доверия. Сам мир превращается в угрозу.
Я прочла все это, отложила книги и уставилась в стенку. Я пыталась понять, что все это значит для меня лично. Начала считать самые очевидные свои триггеры. Когда я видела раздраженного мужчину, то мгновенно начинала злиться на него. Такие эмоции вызывал у меня начальник, мой бойфренд Джоуи, случайный прохожий на улице. Когда Джоуи начинал жевать собственную щеку или выставлял челюсть в точности, как мой отец, я приходила в ярость. Я срывалась. А Джоуи никак не мог понять, в чем дело.
– Что? Что случилось? В чем проблема?
– Ты злишься! – твердила я.
– Я вовсе не злюсь, – начинал все же злиться Джоуи. – Почему ты так решила?
– Я это чувствую! Я отлично чувствую людей!
А потом в одной из книг я увидела множество фотографий: лицо женщины, которая медленно переходит от грусти к гневу. Ученые из университета Висконсина показывали эти фотографии детям, которые не пережили насилия, а потом тем, кто насилию подвергался1. Вторая группа увидела гнев и угрозу в большем количестве фотографий, чем группа первая. Пережившие насилие дети очень чутко воспринимали даже малейшие изменения выражения лица.
Действительно ли Джоуи злился? Или я видела в мелких узелках на его лбу признаки гнева, потому что сама была настоящим параноиком? Где правда?
Если я неправильно истолковывала нахмуренные брови, то что еще я могла воспринимать неправильно? У меня имелся миллион подсознательных триггеров – так какой доли окружающего мира мой мозг боялся совершенно безосновательно?
Я осмотрелась вокруг. Гелевые ручки? Я часто писала такими ручками в начальной школе. Галогенные лампы? В нашем доме были такие. В гостиной, где меня часто избивали, висел большой плакат с императорскими пингвинами. Значит, и пингвины тоже стали подсознательным триггером? Я вбила в Google-поиск «императорские пингвины» и принялась рассматривать их изображения – эти птицы стоически выживали в суровых условиях Антарктиды. Они были упитанными и милыми. Но чувствую ли я тревогу? Действительно ли они – триггер или я сделала их триггером тревоги только сейчас, когда прочитала книгу о ПТСР? Какова реальность?
Эти вопросы показали мне тонкости различий между исцелением от традиционного ПТСР и
