Борис Братусь - Аномалии личности
Судят также о падении или возвышении человека через его поступки и деяния, подразумевая тем самым как бы некоторую плоскость, относительно которой можно возвыситься или пасть. В применении к этому говорят уже не об ошибке, сбое, промахе, а о поступке, преступлении, грехе. Очень красиво различие действия и поступка выразил однажды в лекции профессор П. Я. Гальперин: «Действуем мы бесконечно: обуваемся, садимся в автобус, обедаем. Поступок — изменение судьбы; возвеличение или гибель наших ценностей, переосмысление жизненно значимого...» Имея это в виду, мы уже не ошибемся в оценке личности, зная, что она проявляет себя не в действиях, а в поступках, т. е. действиях, соотнесенных с ценностями и идеалами, с определенными уровнями нравственного сознания, действиях, требующих морального выбора.
Необходимо добавить, что поступок — это тот объект, в котором прямо пересекаются интересы и психологии, изучающей личность, и философии, прежде всего этики. Многие видные психологи говорили о важности поступка для характеристики личности, рассматривали поступок как «начало личности». Что касается философов, занимавшихся проблемами этики, то они всегда придавали поступку особое значение. Еще Гегель писал, что «действительное моральное сознание есть сознание, совершающее поступки»50.. Современные философы-этики также отводят поступку центральное место, называя его первичной «клеточкой морали», «сердцевиной морального выбора» и т. п. До сих пор, однако, психология практически не доходила до уровня развернутого анализа поступков, занимаясь в основном исследованием закономерностей и механизмов психической деятельности безотносительно к проблемам нравственного сознания и морального выбора. А. Н. Леонтьев с горечью констатировал, что психология «вообще не располагает понятиями, в которых этические категории могут быть психологически раскрыты...»51.. Этики, напротив, сразу начинают с уровня поступков, минуя пути реального восхождения к нему, пути трансформации действий в поступки. Думается, что в будущем эти две линии познания должны сомкнуться при исследовании природы человеческих поступков в этически ориентированной психологии личности, с одной стороны, и в психологически обоснованной этике — с другой.
Итак, смыслы не являются однородными, а тем более одноуровневыми образованиями, но существенно различаются в зависимости от отнесенности к тому или иному уровню. Помимо уровневой отнесенности для характеристики конкретного смыслового образования крайне важно ввести представление об его интенсивности, степени присвоенности личностью. Е. З. Басина предлагает говорить, например, о трех типах смысловых образований — смысловых содержаниях, частных смысловых образованиях и общих смысловых ориентациях Под смысловыми содержаниями понимаются локальные личностные смыслы, под частными смысловыми образованиями — более обобщенные психические образования, лишенные непосредственной предметности, в которых выражено некоторое частное отношение личности к тем или иным аспектам действительности. Смысловые ориентации рассматриваются как наиболее общие и основные «единицы» личности, которые формируются не в конкретной деятельности, а на протяжении всей жизни личности.
Эта классификация представляется ценной, хотя предлагаемые термины выглядят, на наш взгляд, не совсем удачными. Так, определенное «смысловое содержание» имеется, безусловно, во всех трех видах смысловых образований, поэтому не стоит выделять его в качестве отдельной характеристики. Речь должна идти лишь о разной степени присвоенности, генерализованности этого содержания. Поэтому мы в дальнейшем будем говорить о неустойчивых, ситуативных смысловых содержаниях, характеризующихся эпизодичностью, зависимостью от внешних обстоятельств; об устойчивых, личностно присвоенных смысловых содержаниях, вошедших, вплетенных в общую структуру смысловой сферы и занявших в ней определенное место; и наконец, о личностных ценностях, которые мы уже определили выше как осознанные и принятые человеком наиболее общие, генерализованные смыслы его жизни.
Если уровни смысловой сферы (эгоцентрический, группоцентрический, просоциальный) составляют как бы вертикаль, ординату сетки смысловых отношений, то намеченные степени присвоенности их личностью (ситуативная, устойчивая, личностно-ценностная) составляют горизонталь, абсциссу этой сетки. В каждом конкретном случае можно в принципе выделить ведущий для данной смысловой сферы уровень, характер его связей со смысловыми образованиями, степень его внутренней устойчивости и т. п. Понятно, что ход нормального в нашем понимании, т. е. направленного на присвоение родовой человеческой сущности, развития смысловой сферы должен состоять в одновременном движении по вертикали и горизонтали — к общечеловеческим представлениям, смысловой идентификации с миром и по линии перехода от нестойких, эпизодически возникающих отношений к устойчивым и осознанным ценностно-смысловым ориентациям.
Разумеется, это движение идет отнюдь не линейным путем, а подразумевает и сложности, и отступления, и кризисы. Причем каждая ступень подъема по лестнице уровней смысловой сферы и каждое усиление степени присвоенности данного смыслового содержания не уничтожает вовсе предшествующие смыслы и представления, но включает их в новые системные отношения, собирает в новый узор, отделяя главное от неглавного, качественно меняя «смысл их смысла» в жизни человека. В реальности смысловое обеспечение даже отдельно взятой, искусственно изолированной деятельности никогда нельзя полностью замкнуть, ограничить рамками только одного какого-либо уровня, напротив, полная характеристика определяется соотнесением, конфигурацией нескольких уровней с той или иной силой интенсивности, представленных в сознании. Скажем, для эгоцентриста вполне могут существовать и групповые, и коллективистские, и даже общечеловеческие мотивы и смысловые отношения, только последние так или иначе, но постоянно уступают, «проигрывают», искажаются в угоду эгоцентрическому отношению, постепенно теряя при этом реально переживаемое содержание и девальвируясь в конце концов до пустой декларации.
Эта нередкая одновременная представленность в том или ином виде, с той или иной степенью присвоенности каждого из разобранных уровней не означает их «мирного сосуществования», напротив, они обычно сосуществуют в обстановке более или менее выраженной внутренней оппозиции. Стойкий эгоцентрист, чтобы уважать и оправдать себя, свои действия и поступки, стремится рассматривать свое миропонимание отнюдь не как локальное, лишь ему и ему подобным присущее, но как объективное, общее, пригодное для всех и, более того, так или иначе всеми разделяемое, но лишь у некоторых маскируемое громкими словами и фразами. Потому он охотно и часто с изрядной долей агрессии дискредитирует более высокие уровни, выискивая в них скрытые «корыстолюбие», «хитрость», «глупость», «ненужность», «вредность» и т. п. Исповедание собственно нравственных, просоциальных уровней также подразумевает противостояние, но на этот раз побуждениям, идущим от нижележащих уровней. Ни один уровень, даже интенсивно присвоенный, ставший личностно-ценностным, не дается человеку как некий постоянный капитал, который можно раз заслужить, заработать, а затем уже безбедно существовать всю остальную жизнь на ренту, проценты от него. Смысловую сферу каждого человека можно рассматривать как арену противоборства между ее основными векторами, направленностями: с одной стороны, направленностью к коллективистскому, общему, всеобщему, а с другой стороны — к частному, ситуационному, прагматическому. (Легко усмотреть за этим противоборством то внутреннее движущее противоречие развития, о котором мы писали в гл. I,— между отношением к другому человеку как самоценности, трансцендирующему существу и отношением к нему как к конечной вещи.) Можно смело поэтому говорить о природе смысла как живой системы, т. е. системы, имеющей противоречия, соединяющей в себе разнонаправленные тенденции. Вспомним афоризм: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Если каждого человека строго «разобрать» на составляющие его желания, помыслы, потребности, то отдельные «детали» по своей внутренней структуре окажутся, во-первых, во многом сходными, а во-вторых, их набор, наименование — во многом одинаковыми. Важны не столько части, сколько их неповторимое соотнесение, сочетание, общая устремленность, противоборство, которые и составляют захватывающую картину человеческого духа, его восхождение или нисхождение, подвижничество или прозябание, подвиг или падение. Пристрастность человеческого сознания, эмоциональная насыщенность смыслов реального бытия во многом определяются именно этим обстоятельством.
