Геннадий Аверьянов - Руководство по системной поведенченской психотерапии
Если подойти к указанной работе Л.С. Выготского как к методологическому упражнению, то нетрудно заметить, что речь идет о двух планах психического: один – это то, что субъектом в той или иной мере контролируется (который, для удобства, мы назовем «картиной»), второй – то, что происходит само, не спрашиваясь, и скорее контролирует, определяет субъекта, нежели как-то ему подчиняется (который, для удобства, мы назовем «схемой»). С определенными оговорками к первой группе явлений можно отнести «внешнюю речь» и «знаки», ко второй – «внутреннюю речь» и «значения». В отношении того, что сказать, а чего не говорить, какие использовать фразы и конструкции, а какие не использовать, субъект обладает значительной степенью свободы. Но «внутренняя речь», «значения» слов не отличаются подобным демократизмом; они – «внутренняя речь» и «значения» – обладают властью над субъектом, они диктуют правила, они определяют специфику его апперцепции, они есть те доминанты, те динамические стереотипы, которые конституируют субъекта.
Остается выяснить только, какая же роль в этой структуре отводится «мысли» и «смыслу». Обе эти фикции выражают собой отношение, процесс отношения «знака» и «значения». Какова же природа мысли? «Мысль, – пишет Л.С. Выготский, – это еще не последняя инстанция во всем этом процессе. Сама мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наши влечения и потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции. За мыслью стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее “почему” в анализе мышления. Если выше мы сравнили мысль с нависшим облаком, проливающимся дождем слов, то мотивацию мысли мы должны были бы, если продолжить это сравнение, уподобить ветру, приводящему в движение облака»246.
Теперь, если не отступать от принятой схемы деления психического на два плана, станет ясно, что «мысль» – первый, более глубокий план, где располагаются «значения» («схема»). Именно она, «мысль», организует пространство этого плана, группирует элементы, создает новые и переформировывает устоявшиеся связи, можно сказать, плетет паутину «значений». Впрочем, сразу же нужно оговориться, что «мысль» – это отнюдь не то, что человек думает, а то, что он на самом деле думает. Иными словами, здесь, в этой «мысли», нет еще сознания, тут то, что реально стоит за сознанием, то, что определяет, образно выражаясь, истинное положение данного субъекта в пространстве жизни. Разумеется, его «сознательные мысли», как правило, непозволительно далеки от этой истины.
Второй план («картина»[46]247), там, где квартируют «знаки» (слова), также имеет свое организующее и регламентирующее начало – язык. Язык детерминирован огромным множеством правил: он задает параметры рода и времени, определяет роли членов предложения, слова обладают денотативным и коннотативным значениями, многие существуют лишь благодаря оппозиции и противопоставлению. Эти и другие правила, задаваемые собственно языком, обычно неприметны, однако их роль, по результату, очень велика, что и демонстрирует сам Л.С. Выготский, проводя структурный анализ внешней, внутренней и письменной речи.
Однако если понятно, что верхний этаж структуры психического («картина») представлен «знаками» (словами) и отношениями «знаков» (суждениями), то встает вопрос: чем же именно образован нижний ее этаж («схема»)? Л.С. Выготский приводит аналогию: «мысль» гонима ветрами «мотивов» и «воли», иными словами, «движущей силой», побуждающей процессы в «схеме», является доминанта (ее мотивационная функция была представлена выше)[47]248. Собственно же «значения» – есть не что иное, как «интегральные образы» (А.А. Ухтомский), и здесь Л.С. Выготский действительно очень сближается с А.А. Ухтомским[48]249. Таким образом, «интегральные образы» оказываются максимально сближенными со «смыслами» (Л.С. Выготский). С другой стороны, «значения» (Л.С. Выготский), определяемые как константы, есть не что иное, как «сигналы», по И.П. Павлову, то есть динамические стереотипы.
Иными словами, «схему» составляют результаты работы доминант – динамические стереотипы («сигналы», «интегральные образы», «значения»). Нельзя сказать, чтобы это были «отпечатки» реальности, но вполне можно считать их «представителями» реальности. Подобно тому как дипломаты изучают язык и культуру той страны, где они будут выполнять свою дипломатическую миссию, так и элементы «схемы» специфицированы для данного субъекта его же психической организацией. Если продолжить эту аналогию, то «знаки» «картины» – есть «представители» «представителей», «сигналы сигналов».
2. Отношения структуры
Как уже было сказано, «внутренняя речь», «значения», «смыслы» и даже сама «мысль», а проще говоря, элементы «схемы», будучи динамическими стереотипами интегральных образов, рожденных работой доминант, неподконтрольны своему носителю. Чтобы уяснить этот парадоксальный на первый взгляд факт, необходимо обратиться к понятию «когнитивных процессов».
Современные исследования социальной психологии произвели настоящую революцию в традиционных взглядах на человека и его поведение. Произошел своего рода обратный картезианский переворот в психологической науке. Если прежде центром ее, вокруг которого вертелись исследования и трактовки, был человек с его сознанием, мышлением, волей и т. п., то теперь все это столь любовно выстроенное психологами здание было признано непригодным для проживания и пошло под снос.
Уже в 1937 году М. Шериф провел эксперименты для иллюстрации развития и устойчивости групповых норм. Выводы, сделанные ученым, сводились к следующему: самые фундаментальные впечатления и суждения о мире обуславливаются и диктуются непосредственным социальным окружением. С. Эш, вступивший в 40-х годах в полемику с М. Шерифом, в результате своих «опровергающих» экспериментов в 50-х продвинулся еще дальше, поскольку его испытуемые проявляли конформность, то есть соглашались с тем, что противоречило их фактическому восприятию, – либо считая свои восприятия ошибочными, либо не желая выглядеть «отщепенцами»250. Знаменитые эксперименты С. Милгрэма, существенно приблизившего обстоятельства, в которых оказывались его испытуемые, к «реальным», стали настоящей бомбой 60-х. Люди в условиях его экспериментов продемонстрировали «чрезвычайно выраженную готовность» идти, следуя указаниям авторитета, «неизвестно как далеко»251.
В 70-х Г. Тэджфел и его коллеги показали, что простое разделение людей на группы порождает внутригрупповой фаворитизм и дискриминацию по отношению к членам других групп вне всяких объективных на то предпосылок252. Д. Дарли и Б. Лэтэнэ показали, сколь сильно влияет на поведение человека наличие свидетеля253. Д. Дарли и К. Бэтсон продемонстрировали роль фактора актуального времени в поведении человека254. Л. Фестингер ввел термин «когнитивный диссонанс», который обозначает собой ситуацию, при которой человек оказывается перед лицом двух противоположных аттитюдов[49] (в экспериментах Л. Фестингер продемонстрировал, насколько существенное финансовое вознаграждение способно фактически изменять мнение индивида по тому или иному вопросу)255.
В бесчисленном количестве виртуозных экспериментов было показано: не «установки», «взгляды» или «позиции» человека, но «ситуация», в которой он находится, определяет характер его поведения, направленность его мыслей и действий. Все попытки объяснить поведение человека при помощи личностных диспозиций были признаны несостоятельными, ответ о причинах того или иного поведения человека был найден и определен в терминах ситуационных влияний. Прежние потуги персонологов получили нелицеприятное название «фундаментальной ошибки атрибуции», а исследователи развернулись на 180 градусов и пошли дорогой, которую так последовательно и аргументированно отстаивали И.М. Сеченов, И.П. Павлов, А.А. Ухтомский и Л.С. Выготский за много десятилетий до этого!
На этом замечательном пути выяснилось, что, как утверждают Р. Нисбетт и Т. Уилсон, прямой доступ к когнитивным процессам в психике вообще отсутствует. Существует доступ лишь к идеям и умозаключениям, представляющим собой результаты подобных процессов, но которые не являются самими этими процессами256. За полвека до появления этих «догадок» Л.С. Выготский писал: «Нам может казаться, что мы что-нибудь делаем по известной причине, а на самом деле причина будет другой. Мы можем со всей очевидностью непосредственного переживания полагать, что мы наделены свободной волей, и жестоко в этом обманываться»257.
Иными словами, то, что человек «думает», и представляет собой самую большую загадку, поскольку локализуется его «мысль» в «схеме», где словам места нет. Впрочем, верно и обратное: там, где место есть словам (то есть в «картине»), нет места мысли. Очевидно, что человек не «думает» свои суждения, он их излагает (для себя ли, для других), формулирует и т. п., но не «думает». Когнитивный процесс пролегает «глубже», нежели словесные выражения каких-то его частей. При этом единственная фактическая, хотя, как правило, и неосознанная цель всех этих «формулировок» – есть попытка человека оправдать (или обосновать) какие-то свои поступки258. А поступки его, может быть, и являются единственным «красноречивым» свидетельством того, что именно он «думает».
