Рождение разума. Загадки нашего сознания - Вилейанур Субраманиан Рамачандран
Таким образом, мы имеем три группы: первая – рука/рот; вторая – рот в зоне Брока/зрительный образ в веретенообразной извилине/звуковой контур в слуховой коре; и третья – слух/зрение (эффект «буба – кики»). Работая совместно, все три группы имеют самостоятельный синергетический эффект – вся эта лавина завершается возникновением примитивного языка (см. рис. 4.7).
Все это прекрасно, но как мы объясним иерархическую структуру синтаксиса? Например: «Он знает, что я знаю, что он знает, что у меня были шашни с его женой» или: «Она ударила мальчишку, который поцеловал девчонку, которую она терпеть не может». Как складывался в языке этот иерархический порядок? Отчасти, как мне кажется, он отталкивался от семантики[48], из области височно-теменно-затылочного соединения (ВТЗ), которая включает абстракции (я уже рассказывал о том, как они могли развиваться). Возможно, что абстрактные понятия (и семантика) переросли в синтаксические структуры и могли играть ведущую роль в ее эволюции. Однако иерархическое «дерево» синтаксиса могло эволюционировать в связи с использованием орудий. Ранние гуманоиды умели пользоваться орудиями, в особенности теми, что известны как сборная техника: из куска камня делается головная часть – первая ступень, затем к ней приделывается рукоять – вторая ступень, и, наконец, готовое изделие используется как орудие труда или охоты – ступень третья. Между этой функцией и расположением слов в длинном предложении есть операционная аналогия. По-видимому, то, что исходно развивалось в области ручной деятельности, теперь воспринято и ассимилировано в зоне Брока и применяется в таких аспектах синтаксиса, как иерархические построения языка.
Каждый из этих эффектов дает небольшой сдвиг, но, действуя совместно, они могли проложить дорогу к возникновению сложного языка. Эти соображения очень далеки от идеи Стива Линкера о том, что язык является специфической адаптацией, которая развивалась постепенно для единственной цели – коммуникации. Я же, напротив, полагаю, что это случайная синергетическая комбинация набора механизмов, которые изначально эволюционировали для других целей, но позже стали преобразовываться в механизм, который мы называем языком. Так часто происходит в эволюции, но этот стиль мышления еще не проник в неврологию и психологию. Кажется странным, что нейрофизиологи часто недооценивают эволюцию как объяснение, принимая во внимание, как сказал однажды Добржанский, что биология теряет свой смысл, если не видеть ее в свете эволюции{33}.
Мой последний довод касается зеркальных нейронов, о которых мы говорили в главе 2. Эти клетки, расположенные в теменной и лобной долях, активируются не только когда вы двигаете собственной рукой, но также и когда следите за тем, как кто-то другой двигает своей рукой. Подобные нейроны также существуют для движений рта и лица: они активируются не только когда вы высовываете язык или вытягиваете губы, но и когда смотрите на то, как это делают другие, даже если вы никогда не видели ваших собственных губ или языка. Эти нейроны должны устанавливать согласованность между: 1) особо точной последовательностью волевых двигательных команд, посылаемых мышцам, отвечающим за произнесение звуков и речи; 2) ощущением положения губ и языка (проприоцептивная чувствительность), идущим от рецепторов ваших ротовых мышц; 3) зрительным образом губ и языка кого-то другого; 4) слуховым восприятием фонемы. Эта способность отчасти врожденная: если вы показываете язык новорожденному младенцу, он скопирует вас. Однако для чтения по губам в детстве требуется более сложное тройное согласование звука фонемы, вида губ и языка и ощущения их положения. Похоже, что эти нейроны могли играть важную роль в развитии общего словаря, имитируя визуальный образ произнесения звуков и согласуя его с услышанными.
В качестве иллюстрации рассмотрим тот факт, что нормальный англоговорящий человек, глядя, как я беззвучно произношу звуки «рррр» или «лллл», может читать по губам и правильно догадаться, какой именно, по-видимому используя свои зеркальные нейроны. Но когда я попробовал проделать этот опыт с китайцем (который учил английский в зрелом возрасте), он проявил заметные трудности в принятии решения; возможно, зеркальные нейроны, которые требуются для данного различения, у него просто не были развиты.
Мы начали эту главу с аномалии – синестезии, которая была известна более столетия, но считалась некоторой странностью. Однако мы показали, что этот феномен реален; указали, какими могут быть его нейрофизиологические механизмы, и подробно перечислили его широкое значение. (В один прекрасный день нам, возможно, удастся клонировать его ген или гены, если мы сможем найти достаточно большую семью. Недавно до меня дошли слухи, что обнаружен целый остров синестетиков!) Далее мы предположили, что если этот ген находится в веретенообразной извилине, то он проявляется в «нижней синестезии»; если он располагается в ангулярной извилине, то он проявляется в «верхней синестезии». Если же он оказывается везде, мы получаем художественные типы! Мы кое-что узнали о тонкостях перцептивной психофизики, например неожиданный эффект с двойками и пятерками, который поддается объективной оценке, и, вероятно, сможем приступить к изучению таких трудных для понимания феноменов, как абстрактное мышление, метафора, Шекспир и даже эволюция языка. И все это благодаря забавной чудаковатости, называемой синестезией. Поэтому я всей душой согласен с Томасом Генри Хаксли, который еще в XIX веке, вопреки взглядам епископа Уилберфоса и Бенджамина Дизраэли, сказал, что мы не ангелы, мы всего лишь изощренные обезьяны. Тем не менее мы не чувствуем себя таковыми – мы считаем себя ангелами, помещенными в тела животных, постоянно стремимся к превосходству, стараемся расправить крылья и улететь. Думается, весьма странно пребывать в таком состоянии.
Окончен праздник. В этом представленье
Актерами, сказал я, были духи.
И в воздухе, и в воздухе прозрачном,
Свершив свой труд, растаяли они…
Мы сотканы из вещества того же,
Что наши сны,
И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь… [49]
Глава 5
Неврология – новая философия
Любая философия занимается тем, что раскрывает, вытаскивает на свет божий и отрекается от всего сказанного до этого, а затем оспаривает и это.
В. С. Рамачандран
Главная тема этой книги – это идея о том, что изучение пациентов с неврологическими расстройствами может выходить далеко за рамки медицинской науки и повлиять на жизнь людей, философию, а может быть, даже эстетику и искусство. В этой последней главе я бы хотел продолжить эту тему и рискнуть коснуться психических болезней. Границы между неврологией и психиатрией становятся все более размытыми, и лишь вопрос
