Жизнь между мирами. Как найти ресурс в себе, когда все вокруг разваливается - Джеймс Холлис
Это бегство от внутренних императивов является наследием нашего глубокого одиночества и зависимости, и оно полностью игнорирует возможность того, что природа, или Бог, дали нам все необходимые инструменты для выживания и движения вперед. Другие виды животных появляются на свет, «зная» то, что им нужно знать. Это касается и нас, но беда в том, что мы давно социализированы и отделены от этого первичного «знания». Пока мы не исчерпаем наши усилия отыскать императивы где-то «там», мы вряд ли рискнем прислушаться к тому, что волной тихих раскатов грома разливается внутри нас с наших самых первых неуверенных шагов по этой земле.
Даже будучи студентом, Юнг прекрасно осознавал это присутствие внутри себя, осуждая столь пристальное внимание к шуму окружающего мира. Интересно, что бы он сказал о нашей культуре круглосуточного погружения во внешние стимулы?
Юнг говорил:
«Каждый момент нашей жизни пытается сказать нам что-то, но мы не хотим слушать этот голос души. Оставаясь наедине с самими собой, мы боимся, что нам что-то нашепчут на ухо, и поэтому мы ненавидим тишину и заглушаем ее при помощи общения»[22].Мы должны спросить себя, что может быть нашептано нам на ухо, чего мы так боимся? Что могут потребовать от нас? Не проще ли оставаться маленькими, зависимыми, вечно ищущими чего-то «другого», что избавит нас от подобного риска? Проще, но, как мы видим, это не приносит нам удовлетворения.
Для нас, существ, столь цепляющихся за привычки и усиленные защитные паттерны, перемены являются одновременно рискованными и необходимыми. Метафорично здесь то, как мы переносим защитные механизмы одного опыта на другой, и то, в рамки каких ограничений и предубеждений мы загоняем при этом поле нашего выбора. Мы думаем, что реагируем непосредственно на настоящий момент, когда на самом деле разыгрываем сценарий старой истории, переносим старую версию реальности на более позднюю, настоящую действительность. И тогда со временем мы убеждаем себя в том, что именно такими мы являемся и что так выглядит мир вокруг нас, отказываясь признавать, что это всего лишь истории прошлого разыгрывают свои прежние сценарии. Однако мы можем пробудиться к этим устаревшим образам через метафорический язык снов, через символические послания нашего собственного сознания и тела и через произведения литературы.
5
Антигона, Гамлет и Пруфрок:
Иллюстрации к поискам внутренней устойчивости
Как мы уже знаем, мы всегда противостоим жизненным обстоятельствам соразмерно той тревоге, которую порождает в нас двусмысленность, перемены и неопределенность происходящего. Выход из такого противостояния является задачей в равной степени психологической и духовной, поскольку она сопряжена не только с кризисами тревожных переживаний, но и с кризисом наших ценностей. Давайте рассмотрим некоторые из этих психологических задач на примере иллюстраций, взятых из области литературы, а не из анналов психиатрии. В трех литературных героях, представленных нам Софоклом, Шекспиром и Томасом Элиотом, мы видим собственное отражение – людей, показанных в переходные моменты своей жизни, ищущих внутренние ориентиры и находящих (или не находящих) точку опоры, помогающую им пройти через переживания. Все мы испытываем множество промежуточных состояний в нашей жизни и в наших стремлениях. Об этом знали наши предки, об этом знали мастера западной литературы. Поэтому давайте обратимся к истории Антигоны, Гамлета и Пруфрока и инструментам глубинной психологии, отправившись вместе с ними в это архетипическое путешествие.
Антигона, как мы увидим, разрывается между своим гражданским долгом и уважением к богам, между желанием соответствовать и быть принятой и любовью к своему сломленному брату. Гамлет живет в жутких метаниях между тем, что ему хочется делать, тем, что он должен делать, и своей способностью поступать так, как нужно. Жизнь Дж. Альфреда Пруфрока напоминает собой пропасть самовосприятия – полное несоответствие между тем, к чему он стремиться, и тем, как он на самом деле живет, между желанием и мужеством действовать в соответствии со своими устремлениями. Звучит знакомо? Разве все мы не страдаем от одних и тех же потребностей, от одних и тех же желаний? Тем не менее мы застряли в обыденности, в стремлении подстроиться, уклониться и избежать, и мы страдаем, оказавшись в этом подвешенном состоянии, застряв в чистилище потерянных душ.
В 1930 году Томас Стернз Элиот, христианский поэт и критик, восхвалял Шарля Бодлера, французского поэта XIX века, который был известен своими мятежными взглядами. Элиот отмечал, что Бодлер, автор «Цветов зла» («Les Fleurs du Mal») и других произведений, отвергающих традиционные ценности, не был прислужником дантовского ада или одним из его приспешников. Напротив, он обладал достаточной духовной силой, чтобы заслужить ад, а не жить в сумеречной зоне небытия. Духовная природа Бодлера была честно выстрадана, а не заработана авторитетом других. Как заключил Элиот:
«В зависимости от степени нашей человечности все, что мы делаем, оказывается либо добром, либо злом; в той мере, в какой мы творим зло или добро, мы человечны; и, как ни парадоксально, лучше творить зло, чем не делать ничего: по крайней мере, это значит, что мы существуем. Будет справедливо сказать, что величие человека скрыто в его способности к спасению души, истина также и в том, что величие человека – в его способности быть осужденным на вечные муки»[23].
Но большинство из нас бо́льшую часть времени живет в преисподней, застряв между мирами.
Когда мы исследуем психологию этих промежуточных пространств, этих переходных зон, мы видим, что уже покинули прошлое и оно осталось давно позади, а будущее по-прежнему выглядит призрачным и неосуществимым. Много раз, например, решения уволиться с работы или разорвать брак принимались на уровне бессознательного, сопровождаясь постепенным оттоком энергии, и только потом проявлялись в форме полусознательного поведения и, наконец, просачивались в сознание. И хотя нам следовало бы с благодарностью воспринимать прояснение нашей ситуации, мы зачастую начинаем испытывать страх и чувствовать себя парализованными, вступив на эту зыбкую почву неопределенности. Наша неуверенность, наше цепляние за старое, столь знакомое и надежное, даже когда оно ограничивает нас или наносит нам вред, способно
