Психология женского насилия. Преступление против тела - Анна Моц
Трудности, с которыми столкнулась Лаура, судя по всему, отражали то, что Глассер назвал «ядерным комплексом» перверсии, при котором страх перед близостью приводит к тому, что объект сексуального желания удерживается в напряжении, под жестким контролем, и насильник относится к нему садистично. В ядерном комплексе присутствует фундаментальный нарциссизм, а также и главенствующий страх быть либо поглощенным, либо уничтоженным другим, сформировавшиеся в результате раннего опыта взаимодействия с матерью, которая воспринималась как потенциально подавляющая и разрушающая.
Агрессия приобретает сексуальный характер, а объект сексуального желания удерживается под строгим контролем, что позволяет субъекту получить чувство господства. Корни перверсии материнского поведения Лауры можно отследить вплоть до ее собственного детского опыта эмоциональной депривации и сексуального насилия. Нынешнее положение, в котором она чувствовала себя униженной, способствовало желанию обрести власть и контроль над другими. Ее искаженное представление о приемлемых границах между детьми и взрослым и отражало не только участие в сексуальном взаимодействии со взрослым в ее детские годы, но также и то, что мать использовала дочь в качестве замены родительской фигуры для младших братьев и сестер, не признавая и не удовлетворяя ее потребностей. Мать Лауры была и сама подавлена и изолирована, а потому стремилась найти утешение в сексуальных связях с различными партнерами, один из которых совершал действия насильственного характера в отношении ее дочери. Пренебрежение Лаурой со стороны матери, а также отсутствие заботы о безопасности и эмоциональном развитии дочери явно способствовали тому, что Лаура ощущала себя нежеланной родителями, бесполезной, не имеющей какого-либо чувства собственной идентичности.
В случае Лауры ее мать была «неуловимой» и отвергающей, она была тем объектом, который Лаура хотела «заполучить», которым хотела обладать и который сильно сопротивлялся этим попыткам. У нее было мощное желание слиться с материнским объектом, стать частью идеализированного союза, однако это стремление было очень опасно для ее хрупкого самоощущения, и она боялась, что может полностью утратить свою идентичность в ходе такого слияния, к тому же без какой-либо возможности восстановления.
Глассер описывает главный компонент «ядерного комплекса» как «глубоко укоренившееся и всепроникающее стремление к интенсивной и наиболее тесной близости с другим человеком, равносильной «слиянию», «состоянию единства», «союзу, преисполненному блаженства» (Glasser, 1979, р. 278). Похоже, что глубинное чувство пустоты, омертвения и подавленности Лауры на какое-то время смягчались вуайеристской сексуальной деятельностью. Ее страхом полностью затеряться в ком-то другом, оказаться уничтоженной этим другим психически было обусловлено то, что только первертная сексуальность воспринималась ею как безопасная. Ей было необходимо держать объекты в страхе и контролировать сексуальное взаимодействие, и как раз в ситуации сексуального насилия в отношении детей возможность подобного контроля появлялась. Она описывала ненавистное ей половое сношение с мужем как то, через что ей «было необходимо пройти», просто чтобы получить прикосновения и объятия. У нее никогда не было оргазмов во время полового акта.
Примечательно, что Лаура употребляла пищу компульсивно с того времени, когда была маленьким ребенком, и это, вероятно, было отчаянной попыткой успокоиться и позаботиться о себе. У нее развилось, таким образом, то, что можно расценить как расстройство пищевого поведения. Она была очень полной, что, в свою очередь, усугубляло ее негативную самооценку и ее уязвимость перед садистичными мужчинами, склонными к жесткости, которых она, казалось, привлекала, но которые насмехались над ней и унижали ее. Она хотела быть наполненной чем-то хорошим, и еда, которую она компульсивно поедала, символически выполняла эту функцию, хотя такое переедание никогда не смогло бы восполнить ее страстное желание эмоциональной поддержки. Она была и жертвой, и мучителем, используя детей для того, чтобы избавить себя — лишь на время — от невыносимых чувств отвращения к себе и подавленности.
Она сама была ребенком, подвергнувшимся злоупотреблению, чья эмоциональная депривация привела к тому, что она стала мишенью для взрослого сексуального преступника, «впитав» эту полностью искаженную модель сексуального поведения. Она злоупотребляла детьми, так же как злоупотребляла и своим собственным телом, — и та, и другая формы злоупотребления являлись как актами насилия, так и выражением неудовлетворенной потребности.
Совершая насильственные действия в отношении детей, Лаура получала возможность убежать от чувства страдания и покорности, которое Глассер называет «страхом аннигиляции». По собственному признанию, Лаура прибегала к насилию в отношении детей, чтобы не чувствовать себя столь ужасно и избежать близости с объектами ее желания. По сути, она была гротескной пародией на мать, которая могла якобы утешить детей своей огромной грудью и уютом объятий. И вместо того чтобы предоставить детям защиту, она превратилась в женщину-насильника, которая на определенном уровне приходила в сексуальное возбуждение, стимулируя детей и манипулируя ими. Позднее она признала, что ее возбуждали фотографии детей, но только косвенно, в то время, когда ее муж использовал фотографии, чтобы «завестись», а затем побуждал ее также мастурбировать. Она признала, что в ходе таких действий испытывала сексуальное удовольствие, а также ей нравилось «расслаблять» детей и побуждать их позировать перед камерой, хотя она не считала, что это представляло собой сексуальное злоупотребление в их отношении. У нее было очень мало или вовсе не было сочувствия к детям. Ее понимание происходившего с ними было искажено, поскольку она приписывала им высокую степень сексуальной осознанности и осведомленности, считая, что они добровольно соглашаются на те действия, в которые она их вовлекала. Это характеризует тип «когнитивного искажения», обращенного в прошлое, и это сознательное проявление оправдания насилия вопреки ощущению неправильности происходящего. В случае с Лаурой такой подход к детям позволил ей отыграть ее личный опыт сексуальных отношений между взрослыми и детьми, причем сопереживать душевному состоянию детей она себе не позволяла.
Статус Лауры как матери и ее образ обычной женщины среднего возраста казались противоречащими фактами и приводили в замешательство тех, кто был осведомлен о том, что Лаура была осуждена за сексуальные преступления против детей. Это был явный случай осмысления «немыслимого». Как ни парадоксально, сексуальное насилие, совершенное Лаурой в отношении детей, рассматривалось как явление, прямо противоположное материнству, а не как выражение первертного материнства и следствие ее собственного детского опыта материнского ухода. Это помешало профессионалам увидеть в ней угрозу
