Виктор Франкл - Человек в поисках смысла
Личность раскрывается в своей биографии, она открывает себя, свое «так-бытие», свою уникальную сущность только биографическому объяснению, не поддаваясь прямому анализу. В конечном счете, биография — это не что иное, как объяснение личности во времени. В этом смысле само собой разумеется, что любым биографическим данным и даже любой детали из истории жизни присуща биографическая ценность и благодаря этому одновременно и личная экспрессивная ценность (однако лишь до определенной степени и лишь в определенных границах). Ограниченность эта соответствует обусловленности человека, который обладает лишь факультативной безусловностью, фактически же он обусловлен. Хотя он является духовным по своей сущности существом, он остается при этом конечным существом. Из этого вытекает, в частности, и то, что духовная личность не может осуществлять себя, минуя обусловленность психофизической организации. Через психофизические слои личность не может ни постоянно проявляться, ни постоянно реализовываться. Во всяком случае, не может быть и речи о том, что психофизическая организация и соответственно все болезненные явления в ней репрезентируют духовную личность, которая стоит за ними и как-то ими управляет; ведь это невозможно ни при каких условиях и ни при каких обстоятельствах. Так как духовная личность тем самым не при всяких условиях может реализовать себя в действии через психофизическую организацию, по тем же причинам она не при всяких условиях позволяет себя увидеть через эту организацию; именно потому, что эта среда инертна, она одновременно непрозрачна. Если человеческий организм — и не в последнюю очередь при заболеваниях — представляет собой зеркало, в котором отражается личность, то это зеркало не лишено пятен. Другими словами: не все пятна на нем следует относить за счет личности, которая в нем отражается. Тело человека отнюдь не является точным зеркальным отражением его духа. Это было бы верно лишь для «просветленного» тела; лишь «просветленное» тело репрезентирует духовную личность, тело же «падшего» человека представляет собой разбитое и поэтому искажающее зеркало. Никоим образом телесное нездоровье нельзя приписывать нездоровому духу, то есть выводить из душевного нездоровья. Не каждая болезнь имеет ноогенное происхождение; тот, кто утверждает иное, является спиритуалистом или — соответственно в том, что касается телесных недугов, — ноосоматиком. Человек не может осуществить все, что он хочет как духовная личность, посредством себя как психофизического организма. Пока мы будем это осознавать, мы — перед лицом этой Impotentia oboedientialis — сумеем уберечься от того, чтобы инкриминировать любую болезнь тела несостоятельности духа. Конечно, любая болезнь имеет свой «смысл», однако настоящий смысл болезни заключен не в факте заболевания, а в особенностях страдания. Таким образом, болезнь должна приобретать смысл, и это происходит лишь тогда, когда страдающий человек, Homo patiens, в подлинном и бесстрашном страдании несущий свою участь, осуществляет этим смысл неотделимого от его судьбы страдания (в столкновении его самого как духовной личности и болезни как поражения психофизического организма). В этом столкновении с участью больного, в своем отношении к этой участи пораженный болезнью человек осуществляет некоторый — нет, глубочайший! — смысл и реализует некоторую — нет, высшую! — ценность. Болезнь имеет смысл как сама по себе, так и смысл для меня, однако смысл, который она имеет сама по себе, — это сверхсмысл, который выходит за пределы возможностей человеческого постижения смысла. Тем самым он находится по ту сторону границы узаконенной психотерапевтической проблематики. Пересечение этой границы чревато затруднительным положением, в которое попадает здесь врач, например как человек, который на вопрос своего ребенка, почему бог есть любовь, дал казуистический ответ: «Он избавил тебя от кори», но не смог ничего ответить на возражение ребенка: «Да, но ведь сначала он послал мне корь!»
Бессилие человеческого духа при психозе заключается в том и соответственно ограничивается тем, что этот дух, равно как и его отношение к психозу, не получает своего выражения, заключается ли это отношение в сопротивлении болезни или в примирении с ней. Эту невозможность проявления мы не должны, однако, смешивать с невозможностью самого отношения. Возможность последнего сохраняется, и то и дело претворяется в действительность, благодаря тому, что мы называем упрямством духа. Не кто иной, как нейропсихиатр является знатоком закономерностей психофизической обусловленности духовной личности, однако именно он становится также свидетелем ее упрямства.
Человеческий дух обусловлен — не менее, но и не более того. Тело ни на что не влияет, оно лишь обусловливает, но эта обусловленность человеческого духа не в последнюю очередь состоит в привязанности человеческого духа к его телу. Так называемые внеличностные механизмы (В. Е. фон Гебзаттель) локализованы не в сфере духовного, а в психофизическом (в зависимости человеческого духа от сохранности инструментальной и экспрессивной функции его психофизического организма). Эта двойная функция, на которой целиком зиждется способность духовной личности действовать и проявлять себя вовне, может быть нарушена; однако духовная личность вследствие этого еще долго не претерпевает разрушения. Если на основании неспособности духовной личности выразить себя и свое отношение к психозу сделать вывод о ее неспособности вообще противостоять психозу, то этот вывод будет ложным. Так или иначе, пусть это отношение весьма дискретно и скрыто от наших глаз, оно от этого не исчезает, просто человек несет и терпит свои страдания молча.
При этом, как и прежде, само собой разумеется, что хорошо функционирующий психофизический организм является условием развития человеческой духовности. Важно лишь не забыть, что психофизическое, как бы оно ни обусловливало такую духовность, не может на что-либо воздействовать, не может породить эту духовность, что биос не влияет на логос, так же как фюзис или сома на психе, а лишь обусловливает его [3, с. 39]. Кроме того, нельзя упустить из виду, что поражающему воздействию типа психотического заболевания подвергается всегда только лишь психофизический организм, ведь личность, будучи духовной, находится вне здоровья и болезни. Все же нарушение психофизической функции сказывается в том, что стоящая за психофизическим организмом и в определенном смысле над ним духовная личность не может получить внешнее проявление, выразить себя вовне. Психоз означает для личности именно это — не больше и не меньше.
Пока я не могу обнаружить в человеке духовную личность в связи с тем, что в условиях психоза она забаррикадирована и скрыта от моих глаз, я, естественно, не могу и терапевтически на нее воздействовать, и мое обращение должно потерпеть неудачу. Отсюда следует, что логотерапевтический подход годится при психозах лишь легкой и средней клинической тяжести [4].
Логотерапия при психозах (логотерапии психозов не существует) является, в сущности, терапией здоровых, а именно сохранением у больного установки здорового человека в противовес установке заболевшего; ведь здоровый не может заболеть, а больной не может быть вылечен с помощью психотерапии (не только логотерапии!), а доступен лишь соматотерапии.
Итак, оказывается, что судьба, именуемая психозом, уже сложилась, ведь личность всегда принимает в ней участие, личность всегда в этом замешана, она оказывает воздействие на развитие проявлений болезни. Ведь болезнь случается с человеком. Животное бы обязательно впало в болезненную аффективность и неизбежно действовало бы под влиянием болезненной импульсивности. Лишь человек может противостоять всему этому. И обратите внимание: он всегда этому противостоял, однако, не отдавая себе ни в малейшей степени сколько-нибудь сознательного отчета в том, что же происходит. Одним словом, столкновение человеческого в больном и болезненного в человеке протекает помимо рефлексии, в имплицитной форме. Это молчаливое столкновение.
Эту имплицитную патопластику не следует смешивать с расхожим утверждением, что бред представляет собой психическую реакцию на соматический процесс. Ведь у нас речь идет не о психических реакциях, а о духовных актах, а именно личностной установке по отношению к психозу.
Выявить в психозе личностное и дать ему проявиться — задача экзистенциального анализа. Этот анализ стремится сквозь клинический случай разглядеть человека, раздвинуть рамки картины болезни до картины человека. Ведь картина болезни — это лишь шарж, тень собственно человека, его простая проекция на уровень клинических проявлений, проекция из измерения человеческого бытия, которое расположено по ту сторону невроза и психоза, и в этом метаклиническом пространстве экзистенциальный анализ прослеживает феномены и симптомы невротических и психотических заболеваний. В этом пространстве он обнаруживает невредимую и неуязвимую человечность. Если бы обстояло иначе, то не стоило бы быть психиатром ни ради испорченного «психического механизма», ни ради разрушенного душевного «аппарата», ни ради сломанной машины, — лишь ради человеческого в больном, которое скрывается за всем этим, и ради духовного в человеке, которое возвышается над всем этим, стоит быть психиатром.
