Александр Тарасов - Прирожденный лжец. Я или ты?
Системное исследование идеальной лжи позволит создать социально-психологическую теорию бессмысленности, например, политической лжи, а также ее практические приложения, сводящие к нулю отрицательные эффекты данных видов лжи. Серьезные теоретические исследования и упорное, последовательное, бескомпромиссное внедрение в политику нелживых стандартов общения позволят в перспективе — 300–400 лет — переломить созданную в предшествующие тысячелетия ситуацию и отбросить в историческое прошлое политическую ложь. Критерием начала реального перехода от системной конвенциальной политической лжи и бизнес-лжи к доминированию достоверной информации (честности как объективного стандарта общения, а не благого пожелания и морального императива) станет постепенное изъятие из национальных уголовных кодексов и международного права статей и положений о мошенничестве, государственной, коммерческой тайны и т. д., за исключением личной тайны.
И последнее. Очевидно, разработка теории идеальной лжи повлечет за собой возникновение других социально-психологических теорий, например, «идеальной морали», «идеальной честности» и др. Позитивное значение данных исследований, несомненно, скажется на всем комплексе гуманитарных наук.
Вот уж действительно: все относительно. Или не все?
Как уже сказано выше, одно из значений понятия «идеальный» — это нравственно и эстетически совершенный. Однако понятие «идеальный» применяется также к антиподам нравственного и эстетического совершенства, например, идеальное убийство (убийство, принципиально не раскрываемое, не оставившее ни единого следа, указывающего на действительного исполнителя или заказчика и их мотивы, и потому — безнаказанное).
Идеальная ложь, идеальная месть, идеальное ограбление, идеальное мошенничество — этот ряд понятий можно продолжать очень долго, так как неисчислимы человеческие пороки.
Попытаюсь проиллюстрировать проблему идеальной лжи на хорошо известном примере. Попытаюсь вместе с другими понять, где — идеальная ложь, а где — правда. Прекрасно осознаю, что сильно рискую, но, как сказал один умный человек, невозможно пронести факел истины через толпу, не опалив кому-либо бороды. Не я первый…
Альберт Эйнштейн, теория относительности, — кто хоть раз в жизни не слышал этого имени и об этой теории? Более того, именно Эйнштейна называют самым гениальным человеком из всех когда-либо живших людей.
Многие десятилетия учителя физики по всему миру рассказывают раскрывшим рты школьникам умилительную историю о молодом Эйнштейне, который стоя за конторкой в патентном бюро, создал гениальную теорию относительности.
Думаю, многие согласятся со мной, что заявление об абсолютной гениальности одного человека унизительно, безнравственно и бессмысленно. Унизительно для большого числа ученых, политиков, художников, полководцев, писателей, музыкантов разных времен и народов. Понятно, что при всем уважении к ученым-физикам выдвижение одного из них в ранг «самого гениального человека в истории человечества» абсурдно и не соответствует истине по определению. В подтверждение этих слов приведу лишь два примера, безусловно, известных большинству грамотных людей.
Источник: Эйнштейн А. Собрание научных трудов в 4-х тт. / Под ред. И.Е. Тамма, Я.А Смородинского, Б.Г. Кузнецова. — Т.1. — М.: Наука, 1965, с.4.
В самом деле, в наше время большинству людей на планете известно понятие стресс. Причем теория стресса отвечает самым высоким научным стандартам и является одной из основ современной медицины. Автором теории стресса является выдающийся канадский патофизиолог Ганс Селье. В 1936 году он опубликовал небольшую заметку, озаглавленную «Синдром, вызываемый разными повреждающими агентами».
В этой заметке Г. Селье впервые дал физиологическое объяснение известному в медицине явлению, а именно, что различные заболевания наряду со специфическими симптомами имеют общие, неспецифические признаки: плохое самочувствие, слабость, боли в суставах, желудочно-кишечные расстройства, повышение температуры и другие. Г. Селье затем показал, что разнопорядковые в объективном проявлении факторы (перегревание, переохлаждение, страх, унижение, бег, потеря крови) вызывают не только специфическую реакцию организма (например, интенсивное потоотделение при перегревании), но общий физиологический процесс, обеспечивающий адаптацию организма к новой ситуации. Изучив огромный фактический материал, Г. Селье пришел к выводу, что стресс представляет собой «совокупность всех неспецифических изменений, возникающих под влиянием любых сильных воздействий и сопровождающихся перестройкой защитных систем организма». Смысл неспецифической ответной реакции организма заключается в адаптации к стрессору любого рода, то есть «стресс есть неспецифический ответ организма на любое предъявленное ему требование».
Начав свои исследования с изучения биологического стресса, Г. Селье в дальнейшем показал, что основным видом стресса у человека является эмоциональный стресс, представляющий собой нервно-психическое напряжение.
Влияние стресса на человека и его взаимоотношения с другими людьми настолько многогранно и всеобъемлюще, что чаще всего стресс становится не пряной приправой, а горькой пилюлей.
Г. Селье (1907–1982)
Причем Г. Селье четко обозначил преемственность своей теории в мире науки. В книге «От мечты к открытию: Как стать ученым» Г. Селье писал: «мои великие идеалы — Клод Бернар, Луи Пастер, Роберт Кох, Пауль Эрлих и Уолтер Кеннон. Но более всего я обязан д-ру Кеннону, которого знал лично. Это был настоящий человек и истинный ученый. Он оказал на меня огромное влияние, и на всю свою жизнь я сохранил к нему большую привязанность. Моя работа по стрессу была в значительной степени написана под влиянием его открытия реакций экстренного выброса адреналина. Даже эти записки несут на себе отпечаток этого влияния». Естественным развитием изучения природы адаптационных процессов названными выше учеными стало создание концепции стресса Г. Селье.
Показательно, что свою теорию стресса Г. Селье создал в результате личной невероятно изнурительной и временами драматической экспериментальной работы. Об этом он подробно рассказал в своей книге «Очерки об адаптационном синдроме».
«Мне никогда не забыть один особенно мрачный, дождливый день весной 1936 г., когда пришло великое разочарование. Я сидел в своей маленькой лаборатории, размышляя над растущим количеством фактов, делающих предположение об «активном начале» как новом гормоне совершенно невероятным. Но ведь эти экстракты все-таки вызывали очень четкие и постоянные изменения. Вероятно, было нечто в их приготовлении, что обусловливало такой характерный эффект. Но что это было?
Ужасная мысль пришла мне в голову: что если весь этот синдром зависит только от неочищенности и токсичности экстрактов. В таком случае, конечно, вся моя работа теряла смысл. Оказалось бы, что я имел дело не с новым овариальным гормоном, даже не с каким-то вездесущим биологическим началом, а просто с повреждением как таковым…
Я был настолько угнетен, что в течение нескольких дней вообще не работал. Я только сидел в своей лаборатории, пытаясь освободиться от этого состояния и размышляя о том, что теперь делать». (Селье Г. Очерки об адаптационном синдроме. — М.: Медгиз, 1960. — С. 53–54).
Однако дальнейшая работа побудила Г. Селье продолжить реализацию своего плана по созданию теории общего адаптационного синдрома, как вначале назывался стресс.
«Я был просто заворожен такими возможностями и немедленно решил изменить свои планы на будущее. Вместо того чтобы бросить проблему стресса и вернуться к ортодоксальной эндокринологии, я был готов теперь посвятить весь остаток своей жизни изучению неспецифических реакций. Я никогда не имел повода раскаяться в этом решении. Юным слушателям, ищущим собственную область применения своих сил в науке, полезно будет узнать, что при осуществлении этого плана я часто переживал состояние глубокого угнетения. Сейчас, вероятно, трудно себе представить насколько абсурдным казался этот план большинству людей до того, как было накоплено достаточно фактов для его обоснования. Например, я помню одного исследователя, которым я чрезвычайно восхищался и чье мнение значило для меня очень много. Я считал его настоящим другом, который серьезно хотел помочь мне в моих исканиях. Как-то, в течение этих лихорадочных недель, он пригласил меня в свой кабинет, чтобы по душам поговорить со мной. Он напомнил, что за последние месяцы много раз пытался убедить меня оставить это бесполезное направление исследований. Он уверял, что, по его мнению, я обладаю всеми основными чертами исследователя и безусловно сумею что-нибудь сделать даже в обычно изучаемых и признанных областях эндокринологии. а следовательно, не к чему затевать это абсурдное предприятие.
