Плохая терапия. Почему дети не взрослеют - Эбигейл Шрайер
Во время написания моей последней книги "Необратимый ущерб" и в течение нескольких лет после ее публикации я беседовал с сотнями американских родителей. И за это время я остро осознал, как много терапии дети получают от настоящих психотерапевтов и их доверенных лиц в школах. Насколько полностью родители полагались на терапевтов и терапевтические методы , чтобы исправить своих детей. И как экспертные диагнозы часто изменяли представления детей о самих себе.
Школы, особенно школы, ухватились за возможность применить терапевтический подход к образованию и объявили себя нашими "партнерами" в воспитании детей. Увеличился штат школьных психиатрических служб: больше психологов, больше консультантов, больше социальных работников. Новый режим должен был диагностировать и приспосабливать, а не наказывать или поощрять. Он приучал детей к рутинным привычкам отслеживать свои плохие чувства и делиться ими. Он обучал учителей понимать "травму" как корень плохого поведения и академической неуспеваемости учеников.
Эти усилия не были направлены на то, чтобы вырастить самых успешных молодых людей. Но миллионы из нас купились на них, веря, что они вырастят самых счастливых и хорошо адаптированных детей. Вместо этого, благодаря беспрецедентной помощи экспертов в области психического здоровья, мы вырастили самое одинокое, тревожное, депрессивное, пессимистичное, беспомощное и боязливое поколение за всю историю человечества. Почему?
Как первое поколение, которое воспитывало детей без шлепков, породило первое поколение, которое заявило, что никогда не хотело иметь собственных детей? Как дети, воспитанные так мягко, пришли к убеждению, что пережили изнурительную детскую травму? Как дети, получившие гораздо больше психотерапии, чем любое предыдущее поколение, погрузились в бездонный колодец отчаяния?
Источник их проблем не сводится к Instagram или Snapchat. Начальники и учителя сообщают - и молодые люди с этим согласны, - что представители подрастающего поколения совершенно не готовы к выполнению базовых задач, которые мы ожидаем от всех взрослых: попросить прибавку к зарплате; явиться на работу в период национальных политических разногласий; вообще явиться на работу; выполнить взятые на себя обязательства, не требуя длительных перерывов для поддержания "психического здоровья".
Не редкость, когда мальчики шестнадцати-семнадцати лет откладывают получение водительских прав, мотивируя это тем, что водить машину "страшно". Или когда выпускники колледжа приглашают маму на празднование своего двадцать первого дня рождения. Они с опаской относятся к рискам и свободам, которые являются практически синонимом взросления.
Эти дети одиноки. Они погружаются в эмоциональную боль по причинам, которые даже для их родителей кажутся немного загадочными. Родители ищут ответы у специалистов по психическому здоровью, и когда нашим детям неизбежно ставят диагноз, они хватаются за него с гордостью и облегчением: целая жизнь, сведенная к одной точке.
Ни одна отрасль не отказывается от перспективы экспоненциального роста, и специалисты по психическому здоровью - не исключение. Погружая обычных детей с обычными проблемами в бесконечный конвейер, индустрия психического здоровья производит пациентов быстрее, чем может их вылечить.
Эти вмешательства в психическое здоровье наших детей в значительной степени обернулись неудачей. Переосмыслив личностные различия как кьяроскуро дисфункции, эксперты по психическому здоровью приучили детей считать себя неполноценными. Эксперты исходят из того, что каждый человек нуждается в терапии и что каждый хотя бы немного "сломан".
Они говорят о "стойкости", но на самом деле подразумевают "принятие своей травмы". Они мечтают о "дестигматизации психических заболеваний" и рассыпают диагностические ярлыки, как пыль. Они говорят о "здоровом образе жизни", но при этом руководят самым нездоровым поколением в новейшей истории.
Обладая харизмой культовых лидеров, специалисты по терапии убедили миллионы родителей видеть в своих детях проблемы. Они привили родителям самосознание и лихорадочную неуверенность в себе. Они заставили учителей следовать терапевтическому порядку обучения, что означало отношение к каждому ребенку как к эмоционально поврежденному. Они подталкивали педиатров к тому, чтобы спрашивать у восьмилетних детей, у которых не болел живот, не считают ли они, что их родителям будет лучше без них. Перед лицом непримиримой самоуверенности экспертов школы стремились, педиатры - охотно, а родители - не сопротивлялись.
Может быть, пришло время оказать небольшое сопротивление?
Часть
I
.
Целители могут навредить
Лучшие из врачей обречены на ад.
-Мишна
Глава 1
. Ятрогенез
В 2006 году я собрала все свои вещи и переехала из Вашингтона в Лос-Анджелес, чтобы быть ближе к своему тогдашнему парню. В Калифорнии я побывала лишь однажды, несколькими месяцами ранее, когда прилетела познакомиться с его родителями. Кроме моего парня и его семьи, все люди, которые могли бы опознать мое тело в случае безвременной кончины, жили на Восточном побережье.
Тогда мне было двадцать восемь, и я недавно окончил юридический факультет, столкнувшись с неприятным фактом, что стал адвокатом. Мне было неспокойно. У моего парня был бизнес в Лос-Анджелесе. Если я хотела, чтобы у нас с ним все сложилось, мне нужно было переехать.
Но я также знала, что вполне возможно, что в этой новой жизни - его жизни - я сойду с ума. Моя лучшая подруга, Ванесса, жила в Вашингтоне. Нас обеих взяли на работу в юридические фирмы, что означало долгие часы работы и невозможную разницу во времени, если говорить о звонках. Мне нужен был кто-то, кто выслушивал бы мои тревоги и опасения по поводу моего графика. Мне нужна была запасная Ванесса, , доступная каждый четверг в шесть вечера. И впервые в жизни я могла себе это позволить. Я наняла психотерапевта.
Каждую неделю, в течение "пятидесятиминутного часа", мой терапевт уделяла мне все свое внимание. Если я надоедал ей своими повторениями, она никогда не жаловалась. Она была профессионалом. Она никогда не заставляла меня чувствовать себя поглощенным собой, даже когда я был таким. Она позволяла мне выговориться. Она позволяла мне плакать. Я часто покидала ее кабинет с ощущением, что какой-то гноящийся осколок межличностного взаимодействия был вытащен на поверхность и вырван.
Она помогла мне понять, что я не так уж плох. В большинстве вещей виноват кто-то другой. На самом деле многие люди вокруг меня были хуже, чем я предполагала! Вместе мы поставили им свободный диагноз. Кто бы мог подумать, что так много моих близких родственников страдают нарциссическим расстройством личности? Я нашла это утешение на уровне солнечного сплетения. В кратчайшие сроки мой психотерапевт стал действительно дорогим другом, который соглашался со мной почти во всем и любил говорить гадости о людях, которых мы (вроде как) знали вместе.
У меня был замечательный год. Мой парень
