Анжела Варданян - Этюды по детскому психоанализу

С ребенком даже самого нежного возраста[7] при индивидуальной психотерапии можно договориться о его личной символической оплате сеансов: камешки, спички, а для детей постарше – нарисованная ими валюта по их выбору. Мой собственный опыт применения этого нововведения Ф. Дольто показал, что это имеет позитивный эффект, заключающийся в большей свободе отношений и в обогащении элементов интерпретации трансференциальных отношений.

Как и в работе со взрослыми, в детской психотерапии очень важны: минимальные интервенции, позволение говорить (но не делать) все, сохранение конфиденциальности, вопреки многочисленным хитроумным провокациям родителей и их стремлению проникнуть в «кадр» психотерапии их ребенка.

Иногда одному из родителей (или других членов семьи) с исчезновением симптома, улучшением состояния ребенка становится хуже,[8] а порой родитель резко прерывает психотерапию[9] своего ребенка – драматичная ситуация, в которую психотерапевт не может вмешиваться. Исход ее может быть и благополучным, ибо в жизни ребенка может произойти повторение трансференциальных отношений в его окружении, или вытесненный аффект может найти свое выражение на последующей стадии развития.

Детская психотерапия имеет еще одну особенность. Речевые затруднения ребенка, сложности вербализации, связанные с его симптомами или психическим расстройством, компенсируются богатым материалом невербальных средств выражения: это рисунки, лепка, конструкции из «Лего» и кубиков. Их интерпретация – не самоцель, но вокруг и на основе символов-сообщений можно строить и развивать психотерапевтические отношения с ребенком. Описывая эти десять случаев, мне хотелось показать материал, который демонстрирует чувствительность детей к травмам, их готовность и желание быть с нами, взрослыми, открытость и способность к общению на любом языке, выражающем искренность и истину.

На это настроен мощный радар органов перцепции, мгновенно схватывающий и различающий тональность лжи, неискренности, страхов, секретов и пугающих призраков.

От них ребенка избавляет превентивная психотерапевтическая работа, и чем раньше она начинается, тем быстрее происходит исцеление от страданий.

Детская психотерапия сложна и ответственна, как и работа со взрослыми, а может быть, и более того.

Ибо у детства свой язык, и прежде чем приступать к работе с детьми, надо овладеть их языком.

А у них – «Все есть язык!»[10]

1 этюд

Будни «Сада радуги»

«Дети – источник знания. Существа, которые задают истинные вопросы. Как исследователи. Они ищут ответы».

Прежде чем описать будни нашего «Сада радуги», я остановлюсь на его основных идеологических и этических принципах. Следование этим принципам обеспечивает такую жизнь «Зеленого дома», какую создавала Ф. Дольто, предусматривая самые важные условия для становления личности человека.

Первый «Зеленый дом» открылся 6 января 1979 года в Париже, на площади Сент-Шарля. Спустя некоторое время посыпались вопросы: «Чем же вы занимаетесь?», «Что же вы делаете?»

Недоумение вызывало непривычное для детских учреждений отсутствие воспитательных и педагогических задач, форм и методов работы. Отсутствовали общепринятые логопедические, анимационные или родительские группы, организация и управление игрой детей. Иногда в адрес «Зеленого дома» раздавались и упреки: «Вы же ничего не делаете, просто не мешаете жить».

– Быть с людьми – это ничего не делать? – отвечала Ф. Дольто. – Это игра? – и добавляла: – Это нужно делать. Это как ничто другое развивает существо.[12]

Объясняя суть работы в «Зеленом доме», Ф. Дольто нередко говорила: «Мы ничего не делаем». При этом она имела в виду: не вмешиваемся, не управляем, а слушаем и говорим. «Наша работа – не делать, а говорить»,[13] – подчеркивала она и предупреждала, что никогда не следует делать за ребенка то, что он уже умеет делать сам.

Один из основных этических принципов «Зеленого дома», сформулированных Ф. Дольто, – чтить свободу другого. Он подразумевает свободу выбора, которой достоин каждый независимо от возраста – даже новорожденный.

Уважать свободу ребенка – значит предлагать ему модели, тем самым давая ему возможность избегать навязанного подражания.

Учитывая, что для детства вообще характерно присваивание чужих ценностей, скажем, желание «быть своим старшим братом», быть кем-то другим, особенно важно объяснять ребенку, что это свойственно всем людям, когда они еще дети, и что все иногда ошибаются, не знают, что лучше – быть самим собой или другим? «Защищать (отстаивать) собственные желания, не присваивать желания другого» – основные условия формирования личности.

«Мы это делаем все время, – пишет Ф. Дольто о своем первом „Зеленом доме“. – И они (дети. – А.В.) понимают, что лучше быть собой, чем делать как Другой».[14] Ф. Дольто считала это большой превентивной работой. Все, что обозначается словом, должно быть истинным, подлинным, – так формулировала она свои требования для работы в «Зеленом доме». Здесь все должно быть корректно, легко и точно. «Мы умеем легко показать родителям их стремление к всемогуществу, кастрационные и фрустрационные тенденции в их отношении к собственным детям. Мы показываем им это в непосредственном наблюдении, не осуждая и не оценивая их. Безобидное очевидное».[15]

Психоаналитический принцип «нейтралитета» и сдержанности дает возможность родителю самому «подкорректировать» себя, возобновить акт на должном уровне. Его не учат и не подправляют – его слегка «касаются» глаза третьего человека – принимающего сотрудника «Зеленого дома». Хорошо чувствуя это, родители часто говорили Ф. Дольто, что после того, как они начали посещать со своими детьми «Зеленый дом», им стало легче воспитывать своих детей. Что и сами они уже больше уверены в себе и меньше тревожатся за своих детей.

Мать и дитя под кровом «Зеленого дома» – это покровительство, защита и забота с «отцовской функцией» (Д. Bacc) – место социализации и связи поколений.

Место, где есть психоанализ, психоаналитическое поле и тот психоаналитик, который осуществляет посредничество в «поле желаний» с субъектом слова и языка, телом, структурированном речью.

«Мы в целом – место, – формулировала Ф. Дольто трансфер на место (Nous en sommes le lieu), – поле фантазмов и символического „слова и встреч, желаний, интерпретаций сопротивления, перенесенного на это место“».[16]

Проясняя значение трансфера в «Зеленом доме» как на («Зеленый дом») и в («Зеленом доме») место (sur et dans le lieu), Ф. Дольто обозначает совместную работу психоаналитика с теми, кто не является психоаналитиком (педагогами и воспитателями); здесь трансфер может быть связан с любой персоной, и дает он тот же эффект: мобилизацию аффектов, локализацию психических инстанций. Характеризуя специфику трансфера в «Зеленом доме» – «Jardin couvert», Д. Bacc дает очень удачную метафору, определяя его как «уникальное место, где мы занимаемся с разными поколениями. Здесь разные люди, но единый Дух».[17]

Спустя 15 лет после открытия первого «Зеленого дома» во Франции проектируется его создание в Армении, а еще через год в Ереване на ул. Абовяна, 44 открывается наш «Зеленый дом» – «Сад радуги». Каков же Дух нашего «Сада радуги»? Он отражается прежде всего в наших буднях – ежедневной работе бригад.

В «Саду радуги» происходят длинные и короткие встречи, в которых порой разрешаются большие и малые, запутанные и бесхитростные проблемы наших маленьких и взрослых посетителей. Все они всегда одинаково важны и значительны, и независимо от степени сложности требуют внимательного и чуткого вслушивания, неторопливого тактичного ожидания, созревания готовности к размышлениям, к совместному поиску Истины в тайнах событий индивидуальной или семейной истории.

Эти встречи всегда разные. Иногда частые, но неглубокие, словно легкие прикосновения, иногда разовые беседы или многократные «пробы» чередуются долгим молчанием (сквозь сомнение), затем продолжаются, словно только что начатый разговор.

Например, бабушка, цепко держащая внука на привязи своего взгляда и периодически одобряющая каждое его действие, вдруг поймав на себе мой взгляд, произносит:

– Мои дети такие же, очень хорошие. До сих пор, прежде чем что-то сделать, всегда смотрят на меня.

Мой вопрос: «Вам, наверное, это очень приятно?» – и ее мгновенный ответ: «Конечно!» – обволакиваются двусторонней паузой, длящейся несколько недель. Между нами нет напряжения, но периодически я чувствую на себе ее ощупывающе-оценивающий взгляд. Но однажды она подходит и, продолжая как бы ненароком прерванную мысль, задает свой вопрос: «Вы думаете, что это плохо?» Мое уточнение «Что плохо?» становится началом беседы о том многом, что было так важно для нее... и, конечно, для внука.