Жак Лакан - Телевидение

Во-первых, русло смысла — оно-то и является, казалось бы, руслом психоанализа, источающего смысл, который держит судно нашей сексуальности на плаву.

Поразительно однако, что смысл этот сводится к бессмыслице — к той бессмыслице сексуальных отношений, которая[["Сексуальных отношений не существует"]]

испокон веку во весь голос заявляет о себе в любовных речах. Заявляет завывая, что позволяет составить о человеческой мысли поистине высокое мнение.

Имеется и другой смысл — этот выдает себя за здравый смысл, да еще в смысле «общего мнения». Комичнее некуда — только вот комическому непременно сопутствует знание о том отсутствии отношения, которое в нем, в сексуальном поведении, заложено. Здесь-то достоинство наше и находит себе замену, отслужив свою смену.

Здравый смысл являет собой внушение, комедия — смех. Значит ли это, что ими можно довольствоваться, — не говоря уже о том, что они вообще плохо совместимы? Именно здесь психотерапия дает осечку — не то чтобы она вообще не была во благо, но оборачивается-то благо это в итоге кое-чем куда худшим.

Вследствие чего бессознательное, то есть та настоятельность, с которой заявляет о себе желание, повторение того, что в нем себя вопрошает (разве не это говорит о [[]] нем Фрейд с самого начала, с момента его открытия?), вследствие чего бессоз-

нательное, при условии, что структура, которая делает из того, что называю я йазыком, язык и тем самым опознает себя, действительно велит это, напоминает нам, что русло смысла, которое завораживает нас в речи — благодаря чему речь эта заслоняется бытием, тем бытием, мысль о котором носится в воображении Парменида, — напоминает нам — завершаю я свою мысль, — что руслу смысла изучение языка противополагает иное русло — русло знака.

Как могло случиться, что даже симптом, или то, что в анализе называется этим словом, не оказался здесь путеводной нитью? Что пришлось ждать, пока Фрейд, послушно выслушав истерическую больную, не принялся читать ее сны, оговорки и шутки точно таким же образом, как читают, расшифровывая, закодированное послание?

Можете ли Вы доказать, что Фрейд говорит именно это, и что именно к этому то, что он говорит, сводится?

Достаточно обратиться к текстам Фрейда, по этим трем рубрикам распределен-

ным, — заглавия их сейчас широко известны, — чтобы выяснить, что речь в них идет не о чем ином, как о расшифровке означающего сказ-мерения в чистом виде.

Другими словами, что одно из этих явлений артикулировано, то есть вербализовано, вполне бесхитростным образом — в соответствии с той вульгарной логикой, которая не ставит употребление йазыка под сомнение.

И что, продолжая углубляться в сложную ткань двусмысленностей, метафор и метонимий, Фрейд начинает говорить о некоей субстанции, некоей зыбкой мифологеме, получившей у него название либидо.

Но то, что он реально, на глазах у нас,[[Фрейдовская практика]] сосредоточенно вчитывающихся в его текст, проделывает, есть не что иное, как перевод — перевод, из которого явствует, что наслаждение, которым завершается, по его предположению, первичный процесс, состоит, собственно говоря, в тех логических маневрах, которые он с таким искусством заставляет нас совершить.

Достаточно провести различие, к которо-

му стоическая мудрость пришла еще в древности, — различие, которое, переводя латинские термины на язык Соссюра, описываем мы как различие между означающим и означаемым — чтобы с очевидностью усмотреть явления эквивалентности, которые, понятное дело, и смогли[[]] оформить представления Фрейда о механизме энергетики.

Необходимо еще одно усилие мысли, чтобы положить это различие в основу лингвистики. Утвердив ее тем самым на собственном ее предмете — на означающем. Нет ни одного лингвиста, который не положил бы предельной свой задачей выделение означающего как такового — в первую очередь путем отделения его от смысла.

Я говорю с вами о русле знака, чтобы обозначить связь его с означающим. Но означающее отличается от знака тем, что вся батарея его заранее дана в йазыке.

Говорить о коде не годится — именно потому что тем самым предполагается уже некий смысл.

Означающая батарея йазыка дает нам[[Язык есть условие смысла]] в распоряжение лишь шифр смысла. Каждое слово принимает в нем в зависимо-

сти от контекста широчайшую и бессвязную гамму смыслов, разношерстность которых в большинстве случаев удостоверяется словарем.

То же верно порою и для целых фразовых словосочетаний. Такова, например, фраза "lesnon-dupeserrent"", которую взял я на вооружение в этом году.

Ясно, что письмо упирается здесь в грамматику, которая и свидетельствует поэтому о Реальном, но о Реальном, которое так и остается, как известно, загадкой, пока не вырисовываются рельефно в [[объект(а)]] анализе псевдо-сексуальные его пружины, — Реальном, иными словами, которое, будучи способно по отношению к партнеру лишь на обман, вписывается в общую картину в качестве невроза, перверсии или психоза.

Благодаря Фрейду мы знаем, что фраза «я ее не люблю» разворачивается в целую серию отголосков.

На самом деле именно способность любого означающего, от фонемы до фразы, послужить в качестве зашифрованного («персонального», как говорили по радио во время войны) послания и позволяет ему выступать в качестве самостоя-

тельного объекта; именно эта способность и обнаруживает, что не что иное, как означающее ответственно за то, что в мире, в мире говорящего существа,[[Достаточно ли одного означающего, чтобы обосновать означающее "Единое"?]] имеется что-то наподобие Единого, или элемента, — того, что греки называли.

То, что обнаружил в бессознательном Фрейд, — и я не нашел в данный момент ничего лучшего, как призвать обратиться к самим текстам его, чтобы в моей правоте убедиться, — не имеет ничего общего с наблюдением, будто всему, что мы знаем, можно, ссылаясь на испокон веку присущее глаголу «познать» метафорическое значение (вот оно, русло смысла, которое эксплуатировал Юнг!), придать в общем и целом сексуальный смысл. Только Реальное позволяет действительно развязать тот узел, из которого состоит симптом, — узел означающих. [[]] Глаголы вязать и развязывать не следует здесь воспринимать как метафоры — я говорю о тех узлах, что реально сплетаются в цепочку означающей материи.

Ибо цепочки эти суть не цепочки смысла, а цепочки блажи, блаженства, наслаждения — говорите как хотите,

пользуясь той двусмысленностью, которая и является для означающего законом.

Я полагаю, что средству, по праву именуемому психоанализом, мне удалось придать, вопреки царящей в нем сегодня неразберихе, новую значимость.

III. Быть святым

Психологи, психотерапевты, психиатры, другие работники, занятые в сфере охраны психического здоровья, — люди эти всерьез, без всяких поблажек взвалили на свои плечи все страдание и убожество мира. Чем же занят тем временем психоаналитик?

Совершенно ясно, что взвалить на свои плечи, как выразились Вы, страдание и убожество, значит включиться тем самым в дискурс, который их обусловливает, даже если делается это исключительно для того, чтобы выразить против них свой протест.[[]]

Уже одно то, что я это говорю, задает для

меня некоторую позицию, которую иные расценят как осуждение политики. Что, на мой взгляд, для кого бы то ни было совершенно исключено.

Впрочем, все занятые в сфере психиатрии люди — все те, кто несут упомянутое Вами бремя, — должны не протестовать, а сотрудничать. Что они как раз и делают, отдают они себе в том отчет или нет.

Сколь легко — возражаю я, без труда обращая доводы моих противников против них самих, — сколь легко воспользоваться идеей дискурса, чтобы свести суждение к обусловившим его обстоятельствам! Поразительно то, что лучшего возражения против меня у них не нашлось: это, мол, интеллектуализм! Когда нужно разобраться, кто прав, аргумент этот не имеет силы.

Тем более что, связывая это страдание и убожество с дискурсом капитализма, я как раз этот последний и разоблачаю.

Хочу, правда, заметить, что делать это всерьез я не могу — ведь разоблачая капитализм, я укрепляю его, ибо тем самым я его морализую, можно сказать, совершенствую.

Позвольте сделать одно замечание. Я вовсе не строю свою идею дискурса на вне-существовании бессознательного. Напротив, расположение бессознательного задается для меня тем, что существует оно лишь постольку, поскольку вне-существует дискурсу.

Вы и сами прекрасно это понимаете: [[Бессознательное во фрейдовском смысле сушествует лишь постольку, поскольку оно вне-существует аналштическому дискурсу,]] не случайно из замысла, в тщетном покушении осуществить который я Вам признался, вы исключили вопрос о будущем психоанализа.