Александр Данилин - Ключи к смыслу жизни

Беседа первая, вводная

  Что такое смысл жизни? Василий Розанов, тибетская пурба и наши представления о счастье

Это вопрос, который кажется неразрешимым до такой степе­ни, что человечество, в конце концов, практически перестало о нем задумываться.

Возможно, именно поэтому в составе этого самого человече­ства за последнее столетие появилось такое количество душев­нобольных. А сам этот вечный вопрос стал меньше волновать философов, зато начал мучить психологов и психиатров. Фак­тически, в нем заключена главная просьба или главный запрос наших пациентов: «Доктор, объясните мне, зачем я существую на этом свете?»

Даже если этот вопрос не задается, то в самом понятии «ду­шевная болезнь» кроется ощущение бессмысленности душевных проявлений конкретной личности, а осознание их смысла в глав­ном равно выздоровлению. Если человек понимает, в чем смысл происходящего в его конкретной жизненной ситуации, то нужная ему психологическая помощь сводится к отдельным мелким во­просам, в которых профессионалу совсем не сложно ему помочь.

Можно начать с теории, но книжка, лежащая перед вами, пре­тендует на то, чтобы быть практической. Поэтому давайте начнем с того, как современный человек отвечает на этот вопрос:

«Никакого особого смысла в жизни нет, поэтому надо по­стараться все испытать и получить как можно больше удоволь­ствий, — это самый частый ответ. — Ну-у... смысл жизни — в са­мой жизни».

«Смысл жизни заключается в любви, рождении детей и прод­лении рода, — здесь же заезженное, — смысл жизни в том, чтобы родить ребенка, построить дом и посадить дерево».

«Смысл жизни в творчестве», — дающие такой ответ не подо­зревают, что это ответ, который сформулировал и доказал русский философ Николай Бердяев. При попытке уточнить, какое имен­но творчество имеется в виду, люди чаще всего отвечают: «Это абсолютно все равно, главное, чтобы человек творил».

Пользуясь таким примитивным пониманием Бердяева можно многое натворить...

Ну и, наконец, отвечающие говорят, что смысл жизни заклю­чается в достижении счастья. На вопрос же, что такое тогда сча­стье, люди, в лучшем случае, отвечают, что это «успех» или «много денег», либо, язвительно улыбаясь, говорят, что счастье это, соб­ственно, и есть смысл жизни, который для каждого свой.

Даже для того, чтобы проанализировать приведенные здесь от­веты, пришлось бы написать не одну монографию. Для наших практических целей отметим вначале, что все эти ответы давали люди не особо искушенные, то есть не философы, не психологи и не глубоко верующие испытуемые. Обычные люди — как мы с вами. Но первое, что обращает на себя внимание в этих ответах: все они крайне эгоцентричны.

Обратите внимание — «все испытать» или «удовольствия» зна­чит получить удовольствие самому, без участия других людей. Похоже, что те, кто находят смысл жизни в любви имеют в виду любовь к себе, а не любовь к другому. Поскольку, если имеется в виду любовь к другому, то смысл жизни будет заключаться в том, чтобы любить. «Смысл жизни в любви» попахивает вполне потре­бительском к этой самой любви отношением. Те, кто так отвечал, в лучшем случае, готовы разделить любовь со своими собствен­ными детьми. А при словах «построить дом и посадить дерево» так и видится кирпичный дворец за высоким каменным забором, около которого торчит одинокое дерево.

Хотя всякий творец, тайный или явный, хочет, чтобы его твор­чество было признанным и популярным, в «творческом» ответе другие люди, то есть зрители, слушатели, потребители, никак не учитываются. Абсолютно все равно, что там человек «натворил». Лишь бы он творил.

Сами того не ведая, пленку эгоизма преодолевают только те от­вечавшие, которые говорят о счастье. Дело в том, что само слово «счастье» в русском языке означает «с-частью», то есть совместно с другими или «вместе». Однако это слово когда-то было сино­нимом понятий «соборность» или «единство». Человек не может быть счастливым в одиночку.

Однако говорит об этом только забытый смысл слова, сами отвечающие имеют в виду вполне «эгоцентрическое счастье» — личный успех и личные деньги.

В том, что я сейчас описываю, скрыта явная метаморфоза ощу­щения смысла жизни и счастья.

Герой маленького рассказа «Сон» Фазиля Искандера просыпа­ется утром и думает о непрочности семейной жизни. «И хотя они с женой жили дружно, он подумал: в жизни всё может случиться. Чего-то главного им всегда не хватало».

Он подумал: люди связаны прочной близостью, только если вместе молятся или вместе совершают преступления. Ни того, ни другого у супругов не было. «Да, — подумал он, — прочно людей связывает или небо, или ад. Всё остальное непрочно. И даже име­ет право на непрочность».

Герой почувствовал тоску о Боге и ощутил вину, что не затоско­вал о нем раньше.

Внезапно он вспомнил, что несколько дней назад распалась семья его друга. Не этим ли объясняется его сон? Он считал, что это семья счастливая, верующая, озвученная звонкими голосами детей. И вот всё рухнуло. Вера не помогла.

Да и есть ли счастливые семьи? Он крепко задумался. Да, вспомнил он, одну такую семью он знал с самого детства. Это была патриархальная крестьянская семья. В этой семье муж и жена не только не стремились к какому-то счастью, они даже не подозревали о том, что оно существует и что к нему нужно стре­миться — «для них добросовестное выполнение долга и было сча­стьем, но они не знали, что это так называется».

«Само стремление к счастью греховно, — думает герой Искан­дера. — Счастье как бы предполагает: тайный, только для меня солнечный день. Счастье — это утопия, направленная на самого себя, в неисполнении которой мы обвиняем других (курсив мой. — А.Д.). Всё шире охватывающая мир наркомания — ответ на идео­логию счастья».

Понятия «счастье» и «смысл жизни» неявно пересекаются в слове «долг». Наши предки считали, что они должны.

Кому? — Они должны Богу, природе, Родине и друг другу. Это не так важно, поскольку, если задуматься обо всех этих понятиях глубоко, то они окажутся чем-то единым. Они сойдутся вместе все в том же понятии долга, выполнение которого, будучи неосо­знанным, даст эмоцию счастья. А в случае осознанности — пре­вратится в сформулированную идею смысла жизни.

Тогда изменится и смысл понятия «творчество»: «Я должен снимать кино, поскольку я чувствую, что это важно для людей», — говорил Андрей Тарковский. «Я обязан снимать круглосуточ­но, поскольку могу не успеть сказать все, что, как я чувствую, я сказать должен», — говорил коллега Тарковского Райнер Вернер Фассбиндер.

В сущности, книжка, которую вы будете читать дальше, всегда была посвящена тому, как осознать свой долг, то есть свою жиз­ненную миссию или задачу своей жизни.

Само понятие «долг» обращено куда-то вне человека — к Богу, природе или другим людям, как мы уже говорили. Но почему тог­да мои реальные собеседники оказались так непоправимо далеко от Тарковского и Фассбиндера? Почему смысл жизни оказался ограничен формами ее проживания ради самого себя?

В какой-то исторический миг смысл жизни стал принципиаль­но различным для тех, кто живет для себя и для тех, кто пытается «отдать свой долг». Взгляд на смысл жизни, как на выполнение долга, по всей видимости, был первичным. Человечество, кото­рое бы не верило ни в каких богов, кроме самого себя, не суще­ствовало долгие тысячелетия. Смерть богов первым провозгласил Фридрих Ницше в конце XIX века.

«Метафизика появилась потому, что само отношение человека к сверхъестественному есть тигель его формирования в качестве человека; появление человечества можно датировать моментом открытия сверхъестественного. Человек создает себя в качестве человека через отношение к чему-то сверхчеловеческому, сверхъ­естественному и освящаемому (то есть священному), в чем хра­нится память поколений, — там закодирован весь опыт...» — писал М.К. Мамардашвили. Он описывает... чувство долга. Раз человек создается в тигле сверхъестественного, это обязывает его выполнять то предназначение, которое это самое сверхъестественное человеку предписывает. Отсюда и счастье патриархальной пары у Исканде­ра. И долг творца, о котором говорили Тарковский и Фассбиндер.

Ересь, которая, в конечном итоге, привела к современному взгляду на смысл жизни, родилась задолго до Ницше — в древно­сти, во времена развала культуры классической Греции. В те вре­мена она получила и свое название «гедонизм». Но и в ту старо­давнюю эпоху понятия «долг», «смысл жизни» и «счастье» были накрепко связаны.

Когда царь Крез спросил философа Солона, кто самый счаст­ливый человек на свете, Солон в ответ перечислил ему имена юношей, павших в бою за отечество. Это было счастье метафизи­ческого единства людей древнего полиса.

Причиной выпадения отдельной личности из этого единства стала древняя физика. Если говорить точнее, то не сама физика, то есть атомизм Демокрита и Левкиппа, а попытка строго сле­довать метафизическому принципу «что внизу, то и наверху». Гипотеза «атомов, окруженных пустотой», Демокрита была ло­гически перенесена на человека. Из члена общества, части рода или племени человек неожиданно превратился в изолированный атом, окруженный пустотой. От всего учения Демокрита, как вы можете видеть из приведенных выше ответов, осталась лишь его простейшая мысль: если человек — изолированный атом, значит, нет ничего высшего, что объединяет деятельность этих атомов, а если нет ничего высшего, значит, нет и смысла. О чем же тогда ду­мать, кроме удовольствий? У Демокрита есть образ «смеющегося философа» — ироника, опровергающего любые глобальные идеи и учения. Из этого образа Эпикур и создал гедонизм как свою собственную теорию человека.