Любовь, которая убивает. Истории женщин, перешедших черту (СИ) - Анна Моц
Эта склонность также помогла мне объяснить ее крайне положительное, даже несдержанное отношение ко мне в начале нашей работы. Я привыкла к настороженному восприятию, когда новый пациент взвешивает, смогу я ему помочь или нет. Однако Саффир сразу стала хвалить меня и горячо приветствовать — так она поместила меня на пьедестал и начала считать «хорошим объектом» (то же, что заботливая и кормящая грудь). Это не значит, что Саффир вела себя абсолютно невинно на наших сессиях, пока я составляла оценку психологического риска. Как и многие в ее положении, она иногда пыталась поменяться ролями. Однажды Саффир спросила, есть ли у меня дети и как бы я себя чувствовала, если бы кто-то объявил меня «неподходящей матерью», которая не может поставить потребности детей выше собственных. Часто возникает соблазн отреагировать на эти вопросы: отклонить провокационное предложение или поделиться чем-то из своей жизни с пациентом, с которым вы чувствуете личную связь. Но важно сопротивляться этому желанию и сохранять четкие границы. Раскрытие информации о себе переводит в сферу дружбы и может нести в себе риск того, что оно вызвано потребностями терапевта, а не пациента. Психотерапевт должен, насколько это возможно, позиционироваться как чистый лист, на который пациент может спроецировать собственное восприятие и потребности, оставляя пространство для переноса и сводя к минимуму возможности для искажений и подозрений. Подтверждение, что у вас есть дети, может вызвать зависть, тоску или ненависть, а сообщение о том, что вы счастливы в браке или недавно развелись, создает реальность, которая может подорвать цель и целостность терапии[9]. Но эти вопросы важно рассмотреть даже без ответа на них. Они напоминают мне, что человеческий опыт непрерывен. Мы с пациенткой не находимся в разных мирах: я могла бы сидеть на ее месте, чувствуя ту же боль.
Начав готовить выводы для своего отчета, я понимала, что это дело не из тех, которые будут решены на бумаге. Жестокое обращение Саффир с сыновьями и пренебрежение к ним были очевидны и требовали действий. Ее рассказ о том, как внутри нее разгоралась ярость, превращая ее в чудовище, которое могло видеть в любимых сыновьях лишь зверей, нуждающихся в приручении, был таким же резким, как и действия, которые она описывала. Однако с точки зрения динамического риска нельзя было сделать вывод, что Саффир безнадежна. Несмотря на приступы ужасного импульсивного гнева и насилия, девушка, очевидно, была способна заботиться о сыновьях, сопереживать им и реагировать на их нужды. Она обладала не только способностью, но и желанием. Саффир хотела пройти курс лечения и не была против внимания местных властей к воспитанию ее детей. Она также понимала, зачем нужна оценка психологического риска. Она признала и приняла на себя ответственность за свои действия и подчеркнула, что сделает «все возможное», чтобы разобраться со своим поведением, подавить худшие побуждения и стать мамой, которая сможет обеспечить постоянный, безопасный и надежный уход за детьми. Когда я отметила, что это может включать в себя длительный курс психотерапии, сосредоточенный на ее гневе, его причинах и последствиях, включая глубокое погружение в детские воспоминания, Саффир сказала, что ей не терпится начать. Я занимала позицию осторожного оптимизма в отношении того, что удастся изменить один динамический фактор риска, который представлял наибольшую опасность для сыновей Саффир, — ее собственное неустойчивое поведение.
Подготовленная мной оценка рисков отражала двойственность, которая пронизывала жизнь Саффир и ее дело. Она была одновременно и источником насилия, и его жертвой. Ранее она состояла в абьюзивных отношениях, а ее детство прошло в детском доме и приемных семьях. В худшие моменты, когда Саффир обуревали молниеносные вспышки неконтролируемых эмоций, она явно была матерью, с которой небезопасно. И все же в подавляющем большинстве случаев она проявляла такую любовь, чуткость и заботу, которых ожидают от родителей. Саффир обвиняли в неисполнении родительских обязанностей, но в то же время она была внимательна к мальчикам, их характерам и внутреннему миру. Саффир отчаянно нуждалась в помощи, чтобы справиться со вспышками гнева, из-за которых она теряла контроль и становилась опасной. Она знала, что должна обеспечить детям спокойную и заботливую среду, которой сама была лишена.
Оценивая подобный случай, психолог должен распознать как хорошее, так и плохое, заключенное в одном и том же человеке, и разобраться в противоречивом поведении. Как и в других сходных делах, я беспокоилась, что могу слишком отклониться в ту или иную сторону: приуменьшу сохраняющийся риск для детей или недооценю возможность матери вроде Саффир изменить свое поведение[10]. В итоговом отчете было изложено все это, подробно описаны факторы, которые могут привести к причинению вреда детям в будущем, а также то, как лечение и защитные меры способны снизить эти риски — в теории до такой степени, что Саффир можно будет доверить заботу о детях без привлечения социальных служб. Завершив отчет словами о том, что я считаю его содержание правдивым и что он может быть передан в суд, я была почти уверена, что мое участие в этом деле еще не окончено.
Джеки
Если Саффир казалась мне обезоруживающей, то Джеки заняла оборонительную позицию с первых минут нашей встречи. Она ясно дала понять, что разговаривать не желает. Девушка считала, что процесс психологической оценки и все, что с ним связано, — это возмутительно, оскорбительно и вообще пустая трата времени. Она смотрела на меня с раздражением. У нее были короткие светлые волосы, куртка из искусственного меха свободного кроя и ботинки в стиле милитари. Такой образ казался чужеродным в непримечательном кабинете, где проходила наша сессия.
Дело было серьезным. Дочь Джеки Эми, которой тогда было 11 месяцев, взяли под опеку после серьезных травм, которые признали нанесенными умышленно. Среди них было кровоизлияние в мозг, которое могло стать результатом сотрясения, прямого удара или падения на твердую поверхность. У девочки также были порезы и синяки по краям лица, свидетельствующие о том, что ее ударили или поцарапали. В качестве потенциальных нападавших рассматривались только Джеки и ее партнер Леон, которые вместе занимались воспитанием Эми (так называемый круг подозреваемых). Эми отдали в приемную семью, она выздоровела, а
