В плену у травмы. Как подружиться со своим тяжелым прошлым и обрести счастливую жизнь - Сойта Марина
Мне хотелось настоящей близости, но мысль о том, чтобы по-настоящему довериться кому-то, вызывала во мне ужас.
Это было оглушительное желание быть чьей-то – и при этом полнейшая неспособность воплотить это желание в жизнь.
Меня влекло к другим людям, но единственное, что мне хорошо удавалось в построении отношений, – это причинять боль себе и другим: мальчикам, парням, мужчинам. Это не было очевидным селфхармом, но я ранилась об других, ранилась настойчиво, ранилась специально. И их я ранила тоже. Не всех, нет, но многих; особенно тех, кому не посчастливилось влюбиться в меня.
Я была действительно жестока с теми, кто проявлял ко мне симпатию. Я будто мстила им за то, что они позволяли себе быть ласковыми со мной. «Со мной так нельзя», – кричало все мое существо. «Со мной можно только жестко, и чем безразличнее, тем лучше».
Самовосприятие выживших после комплексной травмы формируется под воздействием самозащиты. Если с самого детства вам приходится бороться с отвержением тех, кто является объектом вашей привязанности, вы можете смотреть на себя сквозь фильтр покинутости. И часто, даже когда вы вырастаете, вы продолжаете воспринимать себя именно так.
И вот что видит взрослый, выросший в дисфункциональной семье:
• Я был плохим ребенком.
• Меня было сложно – или невозможно – любить.
• Я не хотел любви и внимания.
• Я был слишком чувствительным.
• Я был слишком злым, обидчивым, плаксивым.
• Я был слишком слабым.
Эти убеждения необходимы для выживания. Отсутствие опыта безопасной привязанности может подрывать вашу уверенность в том, что вас можно любить. Возможно, вы вообще никогда не были в этом уверены – и это неудивительно, ведь это знание основано на том, что вы видели вокруг себя, когда взрослели.
Но это не значит, что никто не сможет полюбить вас. Это значит лишь то, что в детстве вам пришлось выживать в очень трудных условиях. Что вам как ребенку пришлось столкнуться с множеством испытаний, неподъемных для детской психики.
Но вы выжили. Вы справились. Пусть и поверили в то, что вы никчемный и недостойный человек.
Но это с самого начала было ложью.
Ваша нервная система способна меняться. Вы можете день за днем писать новую историю и обретать новые, теплые связи. Не позволяйте детскому опыту определять вашу взрослую жизнь.
Знаете, что такое настоящая сила?
Это возможность представить себе самую лучшую, самую успешную, самую реализованную версию себя и знать, что эта идеальная версия вас, вы здесь и сейчас и тот человек, которым вы были раньше, в равной степени значимы и достойны любви.
Это знание исходит изнутри – и это действительно настоящая сила, которая дает нам опору даже в самые мрачные периоды нашей жизни; даже тогда, когда все вокруг рушится.
Это знание помогает нам не отдавать власть определения себя и своей значимости в руки других людей. Даже если вас отвергли, покинули, оставили, даже если вы потерпели крах, даже если вы чертовски облажались.
И если вам не довелось услышать эти слова в детстве, послушайте со всем вниманием и нежностью к себе – вас можно любить прямо сейчас. И всегда можно было любить.
Отвергаемая матерью и сестрой, я находила утешение в отвержении других. Кажется, я даже получала от этого удовольствие. Кажется, мне это даже нравилось. Определенно, это давало мне ощущение жизни.
Я не считала себя красивым подростком – честно, я определенно не блистала эталонной красотой. Но я была умной. Наверное, мне повезло, что в школе, в которой я училась, интеллект считался значимой ценностью. Он был признанной социальной валютой – а я была миллионером.
И я была окружена мальчишками. Сначала я училась в физматклассе, в котором было около 20 парней и шесть девчонок, а затем в физматшколе, в которой просто было очень много подростков.
Я уточняю эти, казалось бы, ненужные детали, поскольку они имели достаточно важное значение для того опыта, который я получала. Эта случайная комбинация факторов – признанность интеллекта и большое количество мальчиков вокруг – не позволяла мне получать новые травмы за пределами семьи. Я не была знакома ни с буллингом, ни с отсутствием внимания ко мне со стороны сверстников. Моя школьная жизнь была приятной, насыщенной, а в дружеской сфере и вовсе целительной.
Но как специалист я понимаю, что это могло идти совершенно по другому сценарию – и если кто-то из вас знаком с таким сценарием, мне жаль.
Мне жаль, если из травмирующей семейной среды вам приходилось переключаться на травмирующую садиковскую, школьную и/или университетскую среду.
Мне жаль, что вашей психике приходилось постоянно сражаться за вас.
Мне жаль, что вам так рано пришлось стать храбрыми и сильными.
Мне жаль, что не было пространства, в котором вы смогли бы найти безопасность и расслабленность.
Мне очень жаль.
Но я надеюсь, что вы не забываете о маленьком ребенке, которому пришлось пройти через все эти испытания. О том, кому пришлось адаптироваться к жестоким условиям его детства. О том, кто выжил, несмотря ни на что.
И я надеюсь, вы осознаете, что у этого выживания была своя цена. Что вы не будете винить этого ребенка за то, как он выживал. Полагаю, у него не было выбора. Полагаю, он старался изо всех сил подарить себе будущее – то настоящее, в котором вы живете прямо сейчас.
Одна из целей этой книги – позволить вам вглядеться в себя там и тогда, вглядеться и не отворачиваться. Ведь если мы сольемся со страхом этого ребенка, у него вновь никого не останется (17, с. 90).
И я уверена, что у вас получится, – получится вместо привычного стыда, раздражения и гнева найти в себе возможность для сопереживания, принятия и доброты. Вместо привычного отвержения, до боли знакомого ребенку, которым вы были, подарить ему другой конец его истории, в котором он сможет обрести защиту, поддержку и любовь.
Моя школьная жизнь не требовала от меня чрезвычайных усилий для адаптации, и я рада тому, что у маленькой Марины была возможность проявлять себя интеллектуально, чувствовать признание как сверстников, так и учителей, оказываться в центре внимания по приятным причинам – победам на олимпиадах, хорошо написанным контрольным работам, высоким оценкам, хорошей физической форме.
Но при этом все та же самая комбинация случайных факторов давала мне возможность распространять свою травму за пределы семьи через многочисленные романтические связи с парнями.
Мне нравилось, когда они меня отталкивали.
Мне нравилось, когда я отталкивала их.
Мне нравились эти гротескные, угловатые, подростковые качели тревожно-избегающей привязанности.
В школе я старалась держаться двоих мальчиков, К. и И., и одного из них я мучила с особой жесткостью. И. был моим одноклассником, у него была красивая фамилия, и в него были влюблены популярные девчонки из нашей школы. Кажется, последний факт лишь усиливал мое стремление причинить ему боль.
Мной он заинтересовался, когда мы стали соседями по парте на литературе и он прочитал одну из моих заметок – уже тогда я любила писать тексты. Я помню, как притягивала и отталкивала его. Я помню, как он стоял на коленях и умолял меня о чем-то – наверное, о нежности. Я помню, как он отталкивал меня в ответ и я писала ему бесчисленные письма, сообщения, записки, лишь бы вернуть его в свою жизнь.
Декорациями нашей взаимно нездоровой связи была камчатская природа. Окруженные вулканами и Тихим океаном, мы разрушали друг друга своей нелюбовью.
Два моих самых деструктивных поступка в его отношении выглядели так:
1. Я предложила ему вести друг для друга дневники в течение недели и обменяться ими, чтобы якобы стать ближе. А затем я дала прочитать его дневник своим подругам, одной из которых этот мальчик очень нравился. И я знала это, но ничего не могла с собой поделать. Мне не хотелось причинять боль подруге; но желание причинить боль ему было сильнее. «Да ладно, не такой уж это и страшный поступок», – можете подумать вы. Но я напоминаю вам, что мы говорим о 15-летних подростках.
