Психоанализ культуры - Зигмунд Фрейд
Тогда наше поведение должно руководствоваться примером опытного воспитателя, который не противится предстоящему формированию нового, а старается способствовать ему и смягчать резкость его вторжения в психику. Сущность религии этой аналогией, однако, не исчерпывается. Если, с одной стороны, подобно индивидуальному неврозу навязчивости, она вынуждает ограничивать влечения, то, с другой стороны, содержит порожденные желаниями иллюзии вместе с отрицанием реальности, что в изолированном виде мы наблюдаем только при аменции, заполненной счастьем и галлюцинациями спутанного сознания. Все это лишь сравнения, с помощью которых мы силимся постигнуть социальное явление, которым индивидуальная патология не находит полноценной аналогии.
Я и особенно Т. Райк неоднократно обращали внимание на то, до каких мелочей доходит сходство религии с неврозом навязчивых состояний, какое количество специфических черт и нюансов судьбы удается уяснить себе таким образом. С этим обстоятельством хорошо согласуется и то, что истовый верующий в значительной степени защищен от опасности заболеть определенными неврозами: заболевание общераспространенным неврозом избавляет от необходимости вырабатывать невроз персональный.
Осознание исторической ценности определенных религиозных доктрин повышает наше уважение к ним, но не обесценивает наше предложение изъять их из числа мотивов культурных предписаний. Наоборот! С помощью исторических пережитков нам удалось понять религиозную догматику как своеобразные невротические реликты, и теперь мы вправе утверждать, что, видимо, настало время – так происходит в ходе психоаналитического лечения невротиков – заменить успехи вытеснения результатами рациональной умственной работы. Можно предвидеть, что при этой перемене дело не ограничится отказом от восторженного превознесения культурных предписаний и всеобщая ревизия окажется для многих из них смертельной, но вряд ли об этом следует сожалеть. Стоящая перед нами задача примирить людей с культурой будет таким путем в значительной степени решена. Отказ от исторической истины в случае рациональной мотивировки культурных предписаний не вызовет у нас сожаления. Ведь содержание исторических истин настолько искажено и намеренно замаскировано, что людская масса не способна признать ее таковой. Так мы сообщаем ребенку, что новорожденных приносит аист. Мы тем самым доводим до его сведения правду в символическом обличье, поскольку нам известно, что означает крупная птица. Ребенок же об этом не ведает, он улавливает только искаженную часть, считает себя обманутым и, как нам известно, его недоверие ко взрослым и нежелание их слушаться связаны как раз с только что упомянутым переживанием. Мы убеждены, что лучше перестать сообщать подобную символически завуалированную истину и не лишать ребенка знания о реальной ситуации с учетом уровня его умственного развития.
IX
«Вы позволяете себе плохо совместимые друг с другом высказывания. Сначала вы заверяете, что ваше сочинение совершенно безобидно. Никто, мол, из-за подобных рассуждений не лишится религиозной веры. Но поскольку, как выяснится позднее, у вас все же есть стремление ее подорвать, уместно спросить: с какой же целью, собственно говоря, вы это сочинение публикуете? Впрочем, в другом месте вы все же признаете, что оно тем не менее может стать опасным, даже очень опасным, если кто-то осознает, что больше не верит в бога. До сих пор этот человек был вполне управляем, а теперь отказывается следовать культурным предписаниям. Ведь вся ваша аргументация, что религиозная мотивировка культурных запросов представляет опасность для культуры, основывается на допущении, что верующего можно превратить в неверующего, а это выглядит несомненным противоречием.
Второе противоречие всплывает, когда вы, с одной стороны, соглашаетесь, что не разум правит человеком, что им управляют его страсти и запросы влечений, а с другой стороны, предлагаете заменить эмоциональные основы его послушания культуре рациональными, что можно понимать как угодно. Мне же кажется, что не верно ни то ни другое.
А кстати, неужели вы ничему не научились у истории? Ведь похожая попытка разделаться с религией силами разума однажды уже предпринималась – официально и с немалым размахом. Разве вы не помните о Французской революции и о Робеспьере? Не забудьте также о кратковременности и плачевности того эксперимента. Теперь его повторяют в России, и нам нет нужды интересоваться, что из этого выйдет. Не вправе ли мы предположить, как вы думаете, что человек не может обойтись без религии?
Вы сами сказали, что религия – это не просто какой-то невроз навязчивости, однако об этой другой стороне не сказали ни слова, а удовольствовались проведением аналогии. От невроза же людей необходимо избавлять. Что при этом кое-что будет утрачено, вас не беспокоит?»
Видимость противоречия возникла, видимо, потому, что о сложных проблемах я рассуждал довольно бегло. Кое-что мы еще успеем поправить. Как и раньше, я утверждаю, что в одном отношении мое сочинение абсолютно безобидно. С помощью моих или схожих аргументов ни один верующий не будет поколеблен в вере. У отдельных верующих налицо определенная сердечная привязанность к содержанию религии. Разумеется, есть и бесчисленное количество других людей, которые не являются верующими в таком же смысле слова. Они послушны предписаниям культуры по той причине, что позволили религии запугать себя и страшатся ее, пока считают ее элементом ограничивающей их реальности. Они-то и оказываются нравственно сломленными, едва осмеливаются отречься от веры в реальную значимость религии, и рациональные аргументы никак на них не влияют. Они перестают бояться религии, когда замечают, что и другие люди ее не боятся, а относительно их я уже утверждал, что о снижении влияния религии они узнали бы и без публикации этого труда.
Однако я уверен, что сами вы придаете большее значение другому из приписываемых мне противоречий. Люди
