Михаил Клупт - Демография регионов Земли. События новейшей демографической истории
Одним из них стало явное расхождение траекторий динамики продолжительности жизни на востоке и западе Европы. С точки зрения концепции демографического перехода, это выглядело как нонсенс, ведь «по теории» демографические показатели индустриализованных и урбанизированных обществ, не важно, «социалистических» или «капиталистических», должны были сближаться. Статистика же свидетельствовала об обратном: восточноевропейский социализм привел к стагнации или снижению продолжительности жизни, а западноевропейский капитализм – к ее росту. К тому же выводу приводило и сравнение данных по ГДР и ФРГ: показатели продолжительности жизни одного народа, жившего в условиях разных общественно-экономических систем, заметно различались в худшую для ГДР сторону.[108] Вступая в противоречие с теорией демографического перехода, эти факты, однако, были еще более неудобными для официального марксизма-ленинизма. Влияние социально-экономической системы на демографическое развитие оказывалось весьма существенным, но противоположным тому, каким пыталась представить его пропаганда в странах «реального социализма».
Динамика рождаемости в обеих частях разделенной Европы, в отличие от динамики смертности, еще четверть века назад хорошо «укладывалась» в теорию демографического перехода и служила эмпирическим основанием для ее растущей популярности. Несоответствие эмпирических данных этой теории проявилось позже, в годы трансформационного кризиса. Вместе с экономикой переходного периода появилась и «рождаемость переходного периода», отличавшаяся необычайно низким даже по сравнению со странами Северной и Западной Европы уровнем.
Беспрецедентный спад рождаемости во всех европейских странах, переживших крушение прежней экономической системы, продемонстрировал, что влияние социально-экономической формации на рождаемость не стоит недооценивать. В самом деле, если бы роль «формационных» факторов была несущественной, то при замене «реального социализма» «рынком» рождаемость не должна была бы испытать каких-либо потрясений. Ведь и при крушении прежней общественной системы факторы, значение которых подчеркивала теория демографического перехода, никуда не исчезли. Страны, в которых произошла смена общественного строя, не стали менее урбанизированными, женщины в них – менее самостоятельными, а население – менее образованным. Следовательно, в соответствии с теорией демографического перехода, резких изменений рождаемости не должно было произойти. В действительности же все оказалось иначе.
Главные причины резкого снижения рождаемости оказались связанными именно с различиями «социалистического» и «переходного» обществ. Первое, при всех его многократно описанных недостатках, обладало рядом особенностей, благоприятствовавших рождению и воспитанию детей. Так, право на бесплатное получение государственного жилья во многом определялось семейным положением и составом семьи. В этих условиях вступление в брак и рождение детей были для молодежи социально одобряемым способом избавиться от родительской опеки и улучшить жилищные условия. Пособия на детей были в ряде стран существенным подспорьем для бюджета семьи. Существовало большое количество рабочих мест, работа на которых не отличалась высокой интенсивностью, что было особенно важно для многих женщин, имеющих детей. Риск потерять такую работу был минимальным, а социальные гарантии снижали до минимума риск остаться без средств к существованию с ребенком на руках.
«Переходное общество» явило себя обществом высоких социальных и индивидуальных рисков, в котором миллионы семей оказались в условиях, неблагоприятных для рождения и воспитания детей. В этом обществе уже не было ни скромного обаяния прежних социальных гарантий, ни тем более развитой системы социальной поддержки, свойственной странам Западной и Северной Европы. Группы населения, не сумевшие «вписаться» в новые реалии, были озабочены выживанием, наиболее активная и квалифицированная часть молодых мужчин и женщин – профессиональным и карьерным ростом. Новая эпоха не располагала к деторождению ни тех, ни других.
Сегодня спор о том, что сильнее влияет на демографическое развитие – общественный строй или общечеловеческий прогресс, представляется, и не без оснований, несколько схоластичным. Однако подвести его методологические итоги все-таки стоит.
Один из них состоит в том, что попытка выделить «наиглавнейший» фактор демографического развития (или даже фиксированный набор таких факторов) оказалась неудачной, ибо не учитывала всей сложности общественной жизни. Влияние отдельных факторов, а главное, сила и направление эффектов их взаимодействия на протяжении рассмотренного периода истории были различными. В результате теории, претендовавшие на универсальное объяснение демографического развития мира, то шагали в ногу с эмпирикой региональной истории, то расходились с ней.
К тому же универсальные теории, претендующие на глобальные обобщения, не всегда являются эффективным инструментом объяснения и решения региональных проблем. В начале 70-х гг. прошлого века А. Омран предложил «теорию эпидемиологического перехода», описывающую стадии, через которые проходило человечество в процессе изменения уровня и причин смертности.[109] С тех пор при обсуждении проблем смертности в странах ЦВЕ, как, впрочем, и в России, концепция Омрана упоминается часто и почти всегда в одном и том же контексте: «…некоторые страны по определенным причинам, связанным с их историей, экономическим развитием и культурой, столкнулись с серьезными препятствиями, мешающими им завершить определенную фазу эпидемиологического перехода».[110] «Практические рекомендации», вытекающие из этой констатации, звучат весьма банально: для улучшения ситуации в странах Восточной Европы и в Африке необходимо проводить более правильную политику в области здравоохранения и улучшить его финансирование.[111] И это отнюдь не случайно: периодизация, разработанная Омраном в начале 70-х гг. прошлого века, мало что может прояснить в причинах кризисов продолжительности жизни, наблюдавшихся в последующие годы в странах ЦВЕ, России, тропической Африке.
Вывод из сказанного достаточно очевиден: теории, претендующие на мировой масштаб, игнорируют детали, имеющие для регионов ключевое значение. Следовательно, эти теории должны быть как минимум дополнены теориями «среднего уровня», целью которых является объяснение демографического развития региона и разработка рекомендаций, учитывающих его специфику.
Рассмотренный эмпирический материал побуждает обратиться и к активно обсуждавшемуся еще в позапрошлом веке различию двух научных методов – «номотетического» (обобщающего) и «идиографического» (индивидуализирующего – от греч. Idios – стоящий особняком).[112] Первый, наиболее характерный для точных наук, жестко нацелен на то, чтобы выразить полученный результат в форме обобщенного закона, а лучше всего – математической функции. Второй, типичный для исторических и, в несколько меньшей степени, других социальных и гуманитарных наук, нацелен на связное описание отдельных феноменов, или, как принято теперь говорить, «кейсов».
Применение номотетического метода в демографии не нуждается в защите. Но и у него, как показывает приведенный материал, есть свои пределы. Демографическая история рассматриваемого региона была во многом уникальной, неповторимой. Попытки вывести на ее основе некоторые общие, пригодные и для Европы, и для Азии, и для Латинской Америки закономерности, описывающие взаимосвязи между общественным строем, свободой личности и продолжительностью жизни, постоянно наталкиваются на опровергающие их примеры. При исследовании региональных демографических проблем не стоит поэтому пренебрегать и идиографическим методом. Один из его инструментов – нарратив – связное и внутренне непротиворечивое изложение событий региональной демографической истории – может быть весьма полезным для понимания сложившейся ситуации и поиска путей ее изменения к лучшему.
Глава 4
США: другой Запад
4.1. Демографические различия США и Западной Европы
В массовом российском сознании Запад предстает однородным целым. Высокая продолжительность жизни, женщины, научившиеся прекрасно обходиться без мужей, а часто и без детей, стареющие жители и, несмотря на массовую иммиграцию, снижающаяся доля в мировом населении – все эти демографические характеристики «Запада» постоянно мелькают в популярных и научных публикациях. На мой взгляд, подобный образ Запада неоправданно упрощает, а иногда и искажает реальное положение дел. США и страны Западной Европы, имея общие культурные и цивилизационные корни, тем не менее, существенно различаются в демографическом отношении. Американский вариант демографического развития отличается от западноевропейского намного сильнее, чем американский вариант английского языка от своего островного прародителя. Остановимся на демографических различиях США и Западной Европы более подробно.
