Гарольд Гринвальд - Знаменитые случаи из практики психоанализа
Владелец амбара Ульрих сделал странное заявление. Когда обнаружили труп, одежда женщины была задрана вверх, так что он и помогавший ему сосед решили, что ее убили во время или же сразу после полового акта. Ради приличия они опустили юбки, и поэтому, когда тело осматривала полиция, оно уже было не в том положении, в каком его нашли.
По настоянию адвоката, так как некоторые вещи были не совсем ясны, тело эксгумировали. Труп снова был обследован, был написан еще один отчет, но подозрение Ульриха не соответствовало действительности. Кроме того, эксперты заявили, что убийство не могло быть совершено там, где нашли труп. На земле было совсем немного крови и всего несколько пятен на одежде, что не соответствовало ужасным ранам на теле. Они также установили, что топор, найденный в доме у Грегора, точно соответствовал одной из ран на голове жертвы. Серповидная рана на плече была явно нанесена кривым ножом, которым дубильщики вырезывают подметки. Так как казалось невероятным, что убийца в одиночку перенес тело на то место, где его нашли, предположили, что Джулиану убили в доме Грегора, а потом он с женой отнес труп в амбар. Теперь мрачная история Грегора предстала в новом свете. Он специально расположил одежду девушки таким образом, чтобы подозрения, брошенные им на Кунца, выглядели более вероятными.
Наверное, Грегору помогала его жена. Она должна была ненавидеть свою соперницу. На следующий после убийства день ее поведение было подозрительным. Их соседка сделала следующее заявление: «Я пришла к Адамсбергерам, когда услышала об убийстве, и спросила: „Где Джулиана? Ее нашли убитой?“ „Убитой“, — ответила миссис Адамсбергер без всякой эмоции. Тогда Адамсбергер (он, наверное, услышал мои слова через открытую дверь) зашел в комнату, и я увидела, как его лицо, обычно довольно красное, страшно побледнело. „Не может быть, — сказал он. — Вчера вечером она была здесь. Я одолжил ей пальто, и она ушла по просеке, ведущей к полю, чтобы принести молока“. Я знаю, что Джулиана была очень боязливой и никогда не ходила одна ночью. Я скоро ушла от них, а потом узнала, что Мария Адамсбергер сразу же пошла к ручью, где видели, как она что-то стирала и очень торопилась».
Эта свидетельница, крестьянка, судя по отчетам говорившая таким правильным, даже официальным языком, еще добавила, что Грегор всегда плохо обращался с Джулианой, когда она была от него беременна. В это время она частенько заходила к свидетельнице, показывала ей синяки и жаловалась, что Грегор хочет ее убить. Две другие женщины показали, что миссис Адамсбергер действительно ходила на ручей стирать. По всей вероятности, она пыталась смыть пятна крови на одежде, зная, что их дом будут обыскивать.
Мотивы были ясны. Грегор хотел избавиться от своей обременительной любовницы, которая к тому же еще знала о поджеге и постоянно требовала денег, и от ответственности за еще одного ребенка. Грегор был обвинен в убийстве и осужден. Такое осуждение должно было бы повлечь за собой смертный приговор, но из-за некоторых формальных ограничений в законодательстве наказание свелось к пожизненному заключению.
Сначала Грегор намеревался подать апелляцию, но передумал, и 30 июля 1887 года началась его тюремная жизнь. Итак, преступление было покарано. Ни у кого из участвовавших в суде чиновников, кажется, не было ни малейших сомнений в виновности Грегора. Похоже, что и сам он ее признал, так как не пытался оспорить приговор. В таких случаях, когда со всей очевидностью, фактической и психологической, доказана виновность подозреваемого, исповедь считается не обязательной.
Через два года после того, как Грегор начал отбывать свое заключение, ситуация решительно изменилась. С весны 1889 года у булочника Георга Хальтералз Сифельда стал работать помощник, которым тот был весьма доволен. Парень был жизнерадостным и обладал добрым нравом, избегал женщин и проводил свободное время за выпиливанием лобзиком или играя на цитре. Этим помощником был Франц Кунц, которого Грегор, преследуя очевидные для всех цели, обвинил в убийстве Джулианы. 20 января 1890 года Франц Кунц дал два письма сыну своего хозяина и сказал: «Отправь эти письма по адресам. Я был так несчастен последние четыре года». Потом он закрылся у себя в комнате, а когда взломали дверь, его нашли с перерезанными артериями. Доктору удалось остановить кровотечение. Письма, одно, адресованное в суд Марбурга, а другое — родителям, объясняли причину самоубийства. В них содержалось подробное признание в убийстве Джулианы. По-видимому, он больше не мог выносить мучительных угрызений совести. Позже он повторил свое признание перед судом. Юноша объяснил, что Джулиана совратила его, когда как-то, покупая печенье, оказалась с ним наедине. С тех пор они часто встречались в садовом домике его родителей, но никто в деревне даже не подозревал об их отношениях, так как они вели себя очень осторожно. Через какое-то время Джулиана сказала, что ждет от него ребенка и стала шантажировать его. Парню приходилось воровать для нее еду, спиртное и деньги у своих родителей. Она угрожала, что подбросит ребенка его родителям. За два дня до убийства она снова потребовала у него восемь гульденов, которых ему негде было взять. Его жизнь превратилась в сплошной кошмар, и Франц решил во что бы то ни стало избавиться от этой женщины.
Он в точности описал свои действия. Когда Джулиана потребовала у него деньги 27 октября, он договорился увидеться с ней поздно вечером в саду. В шесть часов вечера он отправился спать со своим братом Виктором. Около семи на цыпочках спустился в сад. Женщина уже ждала его, и он сказал, что они отправятся в поле, потому что там безопаснее. Юноша незаметно прихватил с собой короткий деревянный топор, который накануне спрятал у садового домика. Как только они пришли в амбар к Ульриху, Джулиана легла и подняла юбки, желая вступить с ним в половую близость. «Не говоря и слова, я встал на колени между ее ногами. Она попросила меня поторапливаться, но я нащупал правой рукой ее голову, а топор держал в левой, потому что я — левша. Потом я изо всей силы ударил ее топором по голове». Он рассказал, как поспешил домой, как распилил топор на куски и выбросил в уборную. И действительно, там нашли уже заржавевшее оружие.
Дело было пересмотрено, и Грегора Адамсбергера освободили. Франца Кунца же, которому не было еще двадцати, когда он совершил преступление, приговорили к семи годам исправительных работ.
Если бы судьи непредвзято рассматривали вопрос, доказано ли убийство Джулианы Грегором Адамсбергером, то, учитывая все известные факты, они должны были бы прийти к негативному ответу. Ибо, даже если факты указывают на кого-то как на преступника, ответ все равно должен быть отрицательный до тех пор, пока остается какое-то не разрешенное этими фактами сомнение. Если бы судья следовал другому принципу, то осуждение выносилось бы «на основании подозрения». Он приговаривал бы человека, потому что тот «может быть виновен, а не потому, что он виновен и не может быть невиновным». Хелвиг, будучи сам судьей, тоже считает, что судья совершил ошибку. По его мнению, если бы суд проявил большую проницательность и осмотрительность, неверного приговора можно было бы избежать. Общественное мнение, считает он, оказало неверное влияние, в результате чего судьи вынесли приговор без должной осмотрительности. Грегора Адамсбергера никогда бы не признали виновным, если бы комиссия магистрата и обвинение рассматривали случай объективно, не подпадая под влияние общественного мнения. Рассмотренный нами случай наглядно показывает, как важно критически оценивать факты.
В мои намерения не входит производить психоаналитический анализ юридических ошибок, у которых могут быть различные причины. Я укажу лишь на некоторые факты, действующие на бессознательном уровне и оказывающие воздействие на рациональное мышление и сознание.
В случае Грегора Адамсбергера мы не будем обсуждать улики и контрулики, но попытаемся рассмотреть, что заставило судей и присяжных принять свое решение, игнорируя разумные соображения. Что побудило их переоценить значение улик против обвиняемого и недооценить или, вернее, даже не заметить вовсе другие возможности?
Давайте для начала остановимся на жертве судебной ошибки Грегоре Адамсбергере. Стал ли он такой жертвой только волею несчастного случая? Есть ли особый тип личности, подверженный такой судьбе? Этот вопрос не касается ни судей, ни обвинения, ни присяжных. Сегодня кажется, что он вообще не может иметь никакого отношения к служителям закона, но кто знает: может быть, он коснется их завтра. Однако даже сегодня такую точку зрения нельзя отбрасывать, если мы сможем показать, что она важна для нахождения истины и что неизвестный до сих пор или неосознанный психологический фактор может расстроить расследование, пытающееся обнаружить правду.
