Гари Маркус - Несовершенный человек. Случайность эволюции мозга и ее последствия.
Группа явлений, которые я рассмотрел: фрейминг, эффект якоря, восприимчивость к рекламе и т.п. – лишь часть головоломки; наши решения часто засоряются воспоминаниями изнутри. Рассмотрим, например, исследование, в котором офисные сотрудники, одни голодные, другие нет, выбирали еду для перекусов на предстоящей неделе. 72% из тех, что были голодны во время принятия решения (за несколько дней до того, как им предстояло получить еду, которая обсуждалась), выбрали нездоровую пищу вроде картофельных чипсов или шоколадных плиток. Среди людей, которые не чувствовали себя голодными, всего 42% выбирали такую же нездоровую еду; большинство предпочли яблоки и бананы. Все знают, что лучше перекусить яблоком (с точки зрения нашей долгосрочной цели быть здоровыми), но, когда мы ощущаем голод, память об удовольствии от соленой или сладкой пищи одерживает победу.
Все это, разумеется, результат эволюции. Рациональность по определению требует взвешенного и разумного анализа данных, но устройство памяти млекопитающего просто не приспособлено для этой цели. Скорость и зависимость памяти от контекста, несомненно, помогали нашим предкам, вынужденным принимать стремительные решения в требующей напряжения сил обстановке. Но в нынешние времена ценным свойством стала надежность. Когда условия говорят нам одно, а разум – другое, рациональность часто проигрывает.
Эволюционная инерция сделала третий значительный вклад в иррациональность современного человека, настроив нас на ожидание некоторой степени неопределенности, что по большей части (и к счастью) отсутствует в современной жизни. Еще совсем недавно наши предки не могли рассчитывать на хороший урожай в следующем году, и синица в руке была лучше журавля в небе. Когда не было холодильников, презервативов, бакалейных магазинов, простое выживание было гораздо менее гарантировано, чем теперь, или, как сказал Томас Гоббс, жизнь была «тяжелой, безрадостной и короткой».
В результате сотни миллионов лет эволюция отбирала создания, которые жили настоящим моментом. Среди всех видов, которые когда-либо изучались, животные следовали по «кривой гиперболического дисконтирования». Эти красивые слова означают, что животные ценят настоящее гораздо больше, чем будущее. И чем ближе искушение, тем труднее противостоять ему. Например, при отдаленности пищи в 10 секунд голубь может, если можно так выразиться, догадаться, что стоит подождать 14 секунд, чтобы получить четыре унции пищи, а не одну унцию через 10 секунд. Но если вы подождете 9 секунд и позволите голубю изменить свой выбор в последний момент, он это сделает. При отдаленности пищи всего в 1 секунду желание еды немедленно пересиливает желание большего количества позже, голубь отказывается ждать лишние 4 секунды, как голодный человек набрасывается на чипсы в ожидании обеда.
Жизнь всегда гораздо стабильнее для людей, чем для среднего голубя, а лобные доли человека намного больше, но тем не менее люди не могут преодолеть атавистическую привычку жить настоящим моментом. Когда мы голодны, мы жадно поглощаем картофель фри, словно запасаясь углеводами и жиром впрок, словно на следующей неделе нам не удастся их найти. Ожирение сопровождает нас по жизни не просто потому, что у нас недостаточная физическая нагрузка, но и потому, что наши мозги не понимают относительной беззаботности современной жизни.[26] Мы продолжаем игнорировать будущее, даже если живем в мире круглосуточных магазинов и доставки пиццы.
Дисконтирование будущего касается далеко не только пищи. Оно затрагивает и то, как люди тратят деньги, а в результате не могут отложить достаточно на пенсионный период и увеличивают объем кредитов и долгов. Просто $1 сейчас кажется более ценным, чем $1,20 через год. И никто, похоже, не задумывается о том, с какой скоростью растут сложные проценты, в частности, потому, что субъективное будущее так далеко – или по крайней мере мы привыкли в ходе эволюции так думать. Для разума, не эволюционировавшего в отношении восприятия денег, не говоря уже о будущем, кредитные карты становятся не менее серьезной проблемой, чем крэк. (Крэк употребляет один из 50 американцев, зато почти половина населения постоянно имеет долги на кредитной карте, почти 10% имеет долг более $10 000.)
Чрезмерный фаворитизм в отношении настоящего в ущерб будущему имел бы смысл, если бы наша жизнь была существенно короче или если бы мир был менее предсказуем (как это было, когда жили наши предки). Но в странах, где банковские счета гарантируются государством, а продовольственные магазины постоянно возобновляют запасы, явное предпочтение настоящего часто совершенно контрпродуктивно.
Чем больше мы игнорируем будущее, тем больше подвержены краткосрочным искушениям, таким как наркотики, алкоголь, переедание. Как пишет Ховард Рахлин:
…Здоровая жизнь в течение, скажем, десяти лет нас вполне устраивает… Говоря о периоде в десять лет, практически все предпочтут здоровый образ жизни, вместо того чтобы проваляться все это время на диване. Тем не менее мы (в большей или меньшей степени) предпочитаем выпить этот напиток, чем не пить его, съесть шоколадное мороженое, а не воздержаться от него, выкурить эту сигарету, а не отказаться от нее, посмотреть эту телепрограмму вместо того, чтобы полчаса позаниматься физкультурой… [Курсив добавлен.]
Не думаю, что будет преувеличением сказать, что противоречие между ближайшим и отдаленным будущим многое объясняет в современной западной жизни: выбор между походом в спортзал сейчас или просмотром фильма дома, между удовольствием от жареной картошки сейчас или риском раздуться до гигантских размеров позже.
Но мысль о том, что мы недальновидны в наших решениях, на самом деле объясняет лишь половину наших буржуазных конфликтов. Другая половина истории в том, что мы, люди, единственный вид, достаточно умный для того, чтобы понять, что есть и другие варианты. Когда голубь выбирает одну унцию сейчас, я не уверен, что он чувствует, что теряет что-то, и сожалеет об этом. Зато я вполне способен одолеть целый пакет попкорна, по иронии судьбы, продаваемого под лозунгом «Умная еда», даже понимая, что через несколько часов буду сожалеть об этом.
И это тоже, несомненно, признак клуджа: когда я делаю какую-то глупость, кажется очевидным, что мой мозг – это конгломерат из множества систем, работающих в конфликте. В ходе эволюции первой была создана наследственная рефлексивная система, и во вторую очередь развились системы рационального сознательного мышления – прекрасного самого по себе. Но всякий хороший инженер, вероятно, подумает о том, как интегрировать эти две системы, возможно, преимущественно или полностью, обращая выбор в пользу более рассудительной лобной доли (за исключением, может быть, экстренных ситуаций, когда время ограниченно и мы должны действовать, не пользуясь преимуществами рефлексов). Вместо этого наша наследственная система, похоже, является выбором по умолчанию, нашей первой подсказкой почти все время, независимо от того, нуждаемся мы в ней или нет. Мы не прибегаем к нашей рассуждающей системе не просто при нехватке времени, но и тогда, когда мы устали, расстроены или просто нам лень; использование рассуждающей системы требует воли. Почему? Возможно, просто потому, что более древняя система возникла первой – а в системах, построенных по принципу поступательного наложения, то, что появляется первым, обычно сохраняется в неизменном виде. И неважно, насколько это недальновидно, наша рассуждающая система (если она все-таки подключается) неизбежно оказывается зараженной. Ничего удивительного, что дисконтирование будущего слишком устойчивая привычка, чтобы поколебать ее.
Последний сбой в системе выбора мы наблюдаем, когда речь идет о противоречии между логикой и эмоциями. Искушение ближайшим результатом – далеко не единственный пример, многие алкоголики знают, что постоянное пьянство разрушает их, но предвкушаемое удовольствие от выпивки в данный момент часто оказывается достаточным для того, чтобы отказаться от разумного выбора. Эмоция – все, воля – ничто.
Возможно, это только миф, что Менелай объявил войну Трое после того, как Парис похитил любимую Менелая, но нет особых сомнений в том, что некоторые из наиболее значимых решений в истории принимаются по причинам скорее эмоциональным, чем рациональным. Это, в частности, относится и к вторжению в 2003 году в Ирак; спустя несколько месяцев цитировали такие слова президента Буша по поводу Саддама Хусейна: «В конце концов, он пытался убить моего отца». Эмоции почти наверняка играют роль, когда некоторые люди решают убить свою вторую половину, особенно застигнутую на месте преступления. Положительные эмоции тоже, конечно, влияют на многие решения – на то, какие покупаются дома, кого выбирают в мужья или жены. Иногда сомнительных людей, которых совсем и не знают. Как любит говорить мой отец: «Все сделки (а на самом деле все решения) эмоциональны».
