Дмитрий Сулимов - Мои жизни, мои смерти, мои реинкарнации
Меня стал глубоко поражать контраст мировоззрения христианства и античности, — противоположность камня и растения. Совершенно чуждое, антагонистичное древним цивилизациям Европы, христианство обрушилось на них, как каменный град, засыпав постепенно всё существовавшее до него, дабы оно не воскресло никогда. Характерной чертой человека античной эпохи являлось Чувство Жизни. Всё, что воспринималось в природе, становилось в его душе живым, одухотворялось и очеловечивалось. Жизнь их заключалась в Любви. Любовь эпохи античности — страстная и трепещущая, подобная нетерпеливо расправляющимся и рвущимся к полёту крыльям, не имеет ничего общего с отвлечённым христианским мистицизмом, со смутными позывами, в самих в себе находящих пищу. Нет, в пику христианской, Любовь античная вся — активное действие, вся — глубинное великодушие. Мифология античности не отрешает человека от нашего мира, а соединяясь воедино, сливается с ним, разоблачает перед его взором таинственную связь явлений, позволяющих в разнообразии индивидуальных форм угадывать присутствие единого процесса, единого закона, всеобъемлющего и всёсвязывающего. Для античного мира нет ничего безмолвного, ничего мёртвого, ибо всё вокруг наполнено энергией божественной жизни.
Античная мифология не расчленяет мир на чёрное и белое, даже не рассуждает о такой возможности. Она чувствует жизнь явлений, соприкасаясь со всеми её оттенками. Она будто получила от Олимпийских богов знание языка мира. Она не искажает его примитивными догмами, а понимает, осмысливает, чувственными ощущениями переводит его на язык образов. Человек античной эпохи не отделяет себя от природы, от других существ этого мира, а перевоплощаясь в них, распознаёт в своём собственном духе тайну бытия.
Античное божество — божество природы и освобождённого разума, символ тесной и многогранной связи между свободным духом человека и окружающим миром, стало главным врагом христианства, ибо свободный дух совершенно неприемлем, смертельно опасен для системы жёсткого подчинения. Выживание христианства заключалось в полном уничтожении конкурентов, уничтожении не фигуральном, а фактическом, — огнём и мечом. Не Любовь оно несло в мир, не объяснение взаимоотношения событий и понимание сути вещей, а порабощение ранее свободного духа человека страхом смерти, ибо власть над душами людей означает власть уже над всем их миром! Пропитанная жизнью, радостью жизни, жаждой жизни, согретая светом солнца в бесконечном пространстве звёзд, Природа наполнилась для христиан животным страхом, поскольку была объявлена прибежищем тёмных, искушающих сил, ведьм, колдунов и самого Дьявола. Ибо без Дьявола нет веры в Бога, без Страха нет Повиновения, без Повиновения нет Власти Церкви.
Христианство хотело убивать, и убивало своего ненавистного врага — свободу совести, означающую свободу собственного выбора. Врагов надо уничтожать, ибо они подрывают могущественное влияние Церкви, её монопольное право на души людей, и ведь ещё совсем недавно по всей Европе горели костры Святой Инквизиции… Миллион жизней людских были заживо сожжены на варварском алтаре христианству! И это при тогдашнем и без того мизерном населении Европы, регулярно опустошаемой голодом, войнами и эпидемиями. Замученные, растерзанные, сожжённые заживо!!! И всё это дело рук служителей Церкви Христовой… Это ли не рука Дьявольская? Если нет, что тогда? Просто невозможно поверить, на что церковники шли ради своей абсолютной власти — на Убийство — их первую истинную заповедь… «Древние боги, идите в могилу! Боги любви, жизни, света, померкните. Наденьте монашеские рясы. Девы — станьте монахинями. Жёны, оставьте ваших мужей (их помыслы о продолжении жизни — греховны), а если вы останетесь дома, то будьте для них, по крайней мере, холодными сёстрами, ибо все вы — невесты Христа, и только ему обязаны нести свою любовь!» Все философские школы были уничтожены, путь знаний покинут. Бесконечно простой метод власти догм освобождал всех от необходимости рассуждать, указывал всем один путь — идти по канону (по уставу, ибо все вы — солдаты в крестовом походе за абсолютную власть церковников, и за нарушение присяги — смерть в пыточных камерах!). Если символ веры был тёмен, то тем лучше, ибо тогда жизнь целиком шла по тропинке легенды. Первое и последнее слово гласило: «Подражайте и действуйте по канону. Повторяйте и списывайте. Подражайте, идя по жизни затылок в затылок, и только тогда вас оставят в живых». Шаг в сторону — смерть. Смерть физическая. Но самое страшное — смерть твоей бессмертной душе, которая вечно будет корчиться от мук Ада!.. Разве может быть что-нибудь более ужасающим?!.
Но это ли путь, возрождающий сердце человека, приводящий его к свежим и оживляющим источникам истины, освобождающим дух от страха? Что представляет собой христианская литература в сравнении с великими произведениями греков, в сравнении с гением римлян? Это — не более чем упадок, рабское подчинение догмам и духовное бессилие. Место истинного вдохновения заняло тупое пустословие. И не глупое даже, а рассчитанное с математической точностью зомбирование, превращающее ранее свободных, сильных людей в безвольное стадо, погоняемое пастырями в их стойло, где их всегда и постоянно будут стричь. Книги копировали книги, церкви копировали церкви, и люди, в конце концов стали рабами, подобными друг другу. Стадом рабов.
Идеальное христианское общество — монахи, — никогда и нисколько не думали ни о том, чтобы создать новое человеческое общество, ни о том, чтобы чистотой духа оплодотворить старое. Подражая иерархии феодализма, они хотели бы, чтобы все люди были таким же бесплодным народом, как и они, а все церковные прихожане — рабами-землепашцами. Рабочими пчёлами, приносящими мёд в их ячейки церквей, в сотовом порядке окутавших весь мир. Насекомыми! И если семья и мир продолжают существовать, то только — несмотря на них… Храм античной эпохи, где горит священный, божественный огонь познания мира, и церковь христианства, замкнутая сама на себя, накрывшая всё своим мраком, и сковавшая всех своими цепями… Какая деградация, какой упадок! Христианство окутало Европу саваном и опустило в могилу монашества. Единственные жертвы, которые принимает алтарь её жертвенного огня — то жертвы душами людей.
Мир перевернулся кверху ногами. Мир, залитый светом, наполнился тьмой, а тьма смерти превратилась в светлую загробную жизнь. Реалии дня были заменены нереальными перспективами. Радость жизни сменилась подавленностью, песни жизни сменились погребальными молитвами. Господи! Они ведь совсем не хотят понять, что здесь, на Этой земле, в Этом мире и есть и Ад, и Рай; и Бог, и Дьявол находятся не где-то, а в их же собственных душах. Здесь, сейчас живёт человек, здесь его душа шлифуется муками жизни, превращаясь из необработанного алмаза в бриллиант, или, не выдержав тягот испытаний, рассыпается в алмазную пыль, чтобы потом опять повторить путь, и снова пойти по кругу жизни. Но и то, и другое состояние души гораздо ценнее, чем просто холодный булыжник, присыпанный такими же, как и он, и никогда не видевший света.
Церковь для человека — это ножны для клинка, в которых он совершенно бесполезен, это темница для его души, не смеющей даже помышлять о солнечном свете, ибо тогда освобождённая жизнь засверкает на его гранях! Жизнь человека, находящаяся в таком виде в руках церкви — подобие варварской дубины. Без ветра и солнца, без пространства и воздуха клинок ржавеет и умирает, как душа раба. Птица, сидящая в клетке, никогда не сможет узнать, как выглядит небо. Но жутковато становится когда видишь, что путь к свету не имеет смысла для тех, кто уже родился в этой клетке и считает её своим родным домом, и вполне счастлив в своём мазохистском экстазе. И таким невозможно объяснить, что только свободный духом может сам узреть лик Бога, а рабу достаточно и ярких картинок. Рабу ведь изначально разрешено видеть и слушать только своих хозяев.
Глядя в беспредельное небо, я чувствовал, что Бог есть, что Он должен быть, раз есть бесконечность жизни, но опуская глаза, я видел лица людей и понимал, что Бог, сотворивший их, наверное, в глубоком сне, близком к летаргическому. Если души людей сотворены по образу и подобию Бога, то значит, Он страшно болен, ибо души эти — плоть от плоти Бога, их мрак — мрак Бога, их примитивная несовершенность — несовершенность Бога. Он для того и создал людей, чтобы в их муках очнуться от смерти, очиститься в их страданиях, и пройдя все круги жизни, возродиться, выплакав себя по капле из тьмы этих, страждущих успокоения, глаз. И эти люди не понимают, что их покой — это тупик, и только движение духа может разбудить их, а вместе с ними — Бога. Но нет, они малодушно прячутся за лицемерной добродетелью, и считают себя праведниками! Быдло… Оно просто хочет спокойно жить, набивая свой желудок едой, а своё сознание развлечениями. Ничего не меняется. «Хлеба и зрелищ» — лозунг плебеев древнего Рима, теперь ещё более актуален, чем был тогда, когда свет Олимпийских богов угасал под напором новой эпохи тьмы лицемерия.
