Копинг-стратегии женщин-жертв насилия со стороны интимного партнера - Валентин Юрьевич Виниченко
— преследование и угрозы в адрес исследователей, публикующих данные о гендерной симметрии.
Мюррей приходит к выводу, что фактором, способствующим признанию факта гендерной симметрии, может стать сдвиг преобладающей дисциплины исследователей насилия в партнерских отношениях с социологии на психологию. Это может иметь значение, потому что психологи, как правило, сфокусированы на помощь отдельным людям и парам измениться, и меньше внимания уделяют изменению природы общества. Концептуализация женщин-жертв насилия через парадигму патриархального общества привычна для социологов, и они, возможно, с большей неохотой, чем психологи, признают, что мужское доминирование в обществе и семье является лишь одним из многих факторов риска насилия со стороны партнера.
Выводы Мюррея подтверждаются статистическими данными:
1) Федеральный центр юстиции Канады в отчете «Семейное насилие Канаде -2014» констатирует, что в 2014 году чуть больше мужчин, чем женщин, сообщили о том, что стали жертвами супружеского насилия в течение предыдущих пяти лет. Это составляет около 342 000 женщин и 418 000 мужчин во всех провинциях Канады. — Canadian Centre for Justice Statistics Family violence in Canada: A statistical profile, 2014 Release date: January 21, 2016. Catalogue no. 85-002-X ISSN 1209–6393.
2) Дональд Даттон, профессор психологии канадского университета UBC указывает, что насилие в лесбийских парах регистрируется значительно чаще, чем в гетеросексуальных — Dutton, Donald G. February 1994. Patriarchy and Wife Assault: The Ecological Fallacy. Violence and Victims. 9 (2): 167–182. doi:10.1891/0886-6708.9.2.167. ISSN 0886–6708. PMID 7696196. S2CID 35155731.
3) В исследовании Санкт-Петербургского университета МВД России приведены статистические данные, согласно которым около 30,0 % мужчин в РФ страдают в семье от домашнего насилия со стороны женщин (Харламов В.С.,2017)
Вопрос о культуре жертвы
Тана Дайнин, канадский психолог предлагает альтернативный взгляд на факторы виктимизации, указывая на то, что культура жертвы (victimhood culture) начинает приобретать гротескные черты в борьбе за права жертв домашнего насилия. В своей книге «Производство жертв: что психологическая индустрия делает с людьми» (Tana Dineen, 2007) Тана Дайнин подробно описывает, как психотерапевты подпитывают индустрию жертв, и обрисовывает в общих чертах прямые экономические и профессиональные выгоды, которые психотерапевты извлекают из увековечивания идеи виктимологии. Дайнин формулирует идею о том, что терапевтам нужны пациенты, поэтому они создают расстройства, которыми можно навешивать ярлыки на потенциальных клиентов.
Психологическая индустрия представляет образ мира как опасного места, усеянного психологическими жертвами, и продвигает, казалось бы, гуманную идею о том, что необходимо больше психологических услуг, чтобы снизить «риски» и оказать помощь «травмированным». Во всех случаях применяется психологическая формула, определяющая различные группы людей как жертвы, нуждающиеся в психологической помощи. Текущая формула бизнеса такова:
ЧЕЛОВЕК = ЖЕРТВА = ПОЛЬЗОВАТЕЛЬ/ПАЦИЕНТ = ПРИБЫЛЬ
Свидетельством успеха психологической индустрии становится неуклонный рост пользователей услугами психологов как тенденция превращения практически 100 % населения США и Канады в пользователей психологических услуг.
Для процветания индустрии психологии необходимо постоянно растущее число сфабрикованных жертв. Три принципа, на которых основано современное массовое производство жертв, таковы:
Психологизация — использование психологических конструктов для сведения реального опыта к теориям, таким образом превращая внешний мир в плод бессознательного и субъективного внутреннего мира. Психологическая индустрия претендует на понимание бессознательного и, таким образом, на способность точно интерпретировать то, что испытывают жертвы.
Патологизация — превращение с психологической надменностью обычных (и необыкновенных) людей, находящихся в ненормальных (на вид невыносимых) ситуациях, в «ненормальных» людей, навешивание на всех жертв ярлыков «испорченных», «раненых», «обиженных», «травмированных», неспособных справиться с преодолеть это или продолжать жить дальше. Индустрия психологии претендует на полномочия выявлять психологические заболевания и вред, преодолевать неопределенности, уязвимости и сожаления, а также диагностировать, классифицировать и маркировать человеческий опыт.
Обобщение приравнивание исключительного и жестокого к обычному и обыденному, таким образом игнорируя различия, которые отличают жертв в оскорбительной попытке расширить и размыть их более обычным опытом всей жизни. Психологическая индустрия предполагает способность психологизировать обыденное, используя метафоры для создания абсурдной сферы сходств, приравнивая мысль к действию, мечту к факту, а иллюзию к реальности.
В качестве примера Дайнин приводит ПТСР, которое впервые появилось в DSM в 1980 году, узаконив «безжалостные страдания ветеранов Вьетнама» и выведя их «из сферы психопатологии в сферу финансируемых военных потерь». Оно быстро стало модным словечком, выходящим далеко за пределы первоначальной популяции пациентов, обеспечивая дополнительную поддержку тысячам жертв изнасилования, ищущих уважения и защиты в рамках правовой системы. В руках психологической индустрии это привело к тому, что поле битвы стало рассматриваться как «микрокосм травмы», в результате чего практически любая сцена повседневной жизни может рассматриваться как поле битвы. Если посттравматическое стрессовое расстройство является отправной точкой диагностики, женщин можно назвать «жертвами войны полов»; словесные оскорбления можно приравнять к пулям, а задетые чувства можно рассматривать как раны. Искажая этот термин, используя любое трагическое или тревожное событие в качестве причины, индустрия психологии могла бы оправдать постановку подобного диагноза. Дайнин проводит различие между научной и исследовательской психологией и более догматичной и корыстной областью психотерапии. Психотерапия рассматривает многие нормальные жизненные события как травму, нуждающуюся в исцелении, а не как обогащающий опыт. Это имеет политические последствия. Индивиды освобождаются от моральной ответственности за то, что они делают или за то, что с ними произошло, и поэтому больше не являются гражданами, а пациентами или жертвами.
Психологи, как утверждает Дайнин и другие, превратили любую форму недовольства в синдром или болезнь, требующую лечения. Они систематически недооценивают способность людей преодолевать невзгоды. Предполагается, что все неприятные события, такие как падение, автомобильная авария или смерть домашнего животного, оставляют эмоциональный осадок, который, если с ним не справиться профессионально, нанесет вред пострадавшему. Индустрия психотерапии добилась значительных успехов в донесении этой точки зрения до общества. Миф психотерапевтического сообщества состоит в том, что каким-то образом, если можно идентифицировать человека или событие, которое предположительно вызвало недостаток, тревогу или депрессию, состояние улучшится. Это предпосылка анализа и его упор на понимание. Результатом стала огромная трата времени, денег и жизни в поисках виноватого вместо того, чтобы найти способ улучшить жизнь сейчас и в будущем. Устойчивость и сила игнорируются, и вместо них доминирует психологизация всех аспектов жизни. Культура жертвы и подход, основанный на обвинении, привели к дальнейшей виктимизации и причинению вреда. Психотерапевты, как и адвокаты извлекают выгоду из культуры жертвы и увековечивают чувство жертвы, часто ради собственной профессиональной и экономической выгоды. По мнению Дайнин и ряда других психологов, разделяющих ее мнение, необходимо различать нормальные, обидные или болезненные жизненные события и серьезные
