Антонио Менегетти - Женский ум в проекте жизни
В сущности, психология бытия, какой и является онтопсихология, должна знать, прежде всего, предпосылки и опыт реализовавшегося, радующегося человека.
1.3. Имманентность Бытия в существовании
Если мы пожелаем применить это знание к тому, что есть дух, трансценденция, сокровенная сущность святыни (sacro) или то возможное вечное начало, которое порой заявляет о себе во всяком мыслящем человеке, – что мы можем в таком случае утверждать? Что мы можем установить наверняка? Можем ли мы выдвигать гипотезу о вечности, основываясь на этом существовании, экзистенциальном опыте? Как я на этой планете остаюсь «я», несмотря на все множество мирских и исторических реальностей? Сохранится ли в каком-либо виде известная конфигурация тождества моей личности также и в потустороннем, то есть по ту сторону точки – смерти, о которой все говорят, думают, которую переживают со страхом? Буду ли я переживать тогда что-либо подобное, соответствующее всему мне известному? Это потустороннее, посмертное – есть ли оно исчезновение в ничто?
Несомненно, Бытие развертывается (si esplicita) как интенциональный внутренний мир любой психической причинности, по своей внутренней природе оно не может без всякой логики устремляться к своей цели. Даже если это устремление есть сугубая феноменология, оно остается целостностью, а значит, подобно тому как ценность и реальность средств оправдываются и реальны согласно той цели, которая их актуализирует, так же точно и в рамках совокупного космогенеза становящегося человека остается открытой неповторимость данной души, данного Ин-се, которое в своем существовании произнесло: «Вот он я, Я есть».
Вечное наличествует, но существует ли оно для всех? Здесь есть одно различие.
Если потенциал или виртуальность актуализируется, то есть семя обретает конкретность, становится дубом, порождает феноменологию с некоторой осуществленной целью, – тогда существует плод, ствол дерева, Карл Великий, удовлетворение от данного конкретного действия, а значит, факт, обладающий исторической идентичностью и вследствие этого определяющий собою некую индивидуацию, открывающую иную грань возможностей Бытия.
Эта возможность, индивидуализирующаяся как история, сбывается как «Я» в вечности потому, что Бытие помыслило о нем и усмотрело в нем определенную феноменологию, и как таковое это «Я» будет существовать как личность в единстве своей идентичной природы.
В противном случае историческая цельность (sinolo) не достигнет вот-бытия[22] бытия в мирской историчности, а останется только возможной потенциальной вечной сущностью, лишенной исторического лидерства в психическом цикле, так никогда и не сбывшейся как специфическая действительность перед лицом бытия.
Вот пример: поэтическая возможность и определенное стихотворение. Первое есть ничто, второе же есть явление славы, то есть прославление специфической индивидуации и полноценный ответ на задание, заключающееся в онтическом призыве[23].
И вот тогда логико-историческое «Я», если – после того как прозвучит призыв – оно откликнется на него созвучным ответом, пребудет вместе, лицом к лицу с Тем, Кто призвал его.
Глава вторая
Теология благодати
Благодать есть жизненное состояние, способное производить действия, которые имеют сверхъестественные последствия и, как правило, – харизматические, морально чистые и возвышающие.
2.1. Человек как самотворческий[24] проект
Описывать проявления, относящиеся к состоянию благодати, – значит говорить об уже реализованном человеке.
Наделен ли человек потенциальной возможностью самореализоваться в процессе своего исторического становления на этой планете? И если да, то от чего зависит его самореализация? От поступательного раскрытия его внутренних потенциальных возможностей или от необходимого вмешательства извне – любого «вне», трансцендентного или исторического?
Все религии, традиции, легенды повествуют о том, что изначально человек был совершенен, но потом он совершил какой-то тяжкий проступок, грех и поэтому сегодня он болен и несчастен. Сущность концепции греха в том, что человек, постоянно разъедаемый чувством вины и греха, «есмь прах». Не вмешайся высшая сила, милость Господа, и человек был бы лишен всякой альтернативы. Иными словами, при анализе человека, таким образом, происходит возврат к утверждению Гоббса о том, что для человека естественно состояние, где каждый человек – агрессор и «волк» по отношению к другому, ибо человек порочен.
При таком подходе к человеку не обнаруживается возможности открытого потенциала к действию. В рамках психоаналитической школы человек в своей основе также предстает неполноценным, внутренне разобщенным, с неразвитыми инстинктами, которые исподволь, откуда-то из глубины провоцируют его к животной агрессии. Поэтому он нуждается во внешних директивах, чтобы вернуть себе здоровье и гармонию, внутренний порядок.
Однако этот порядок достигается из внешней формы, повторяет собой радикальное бессилие человека, так как социальный контекст в его различных разновидностях представляет собой результат сублимации всего неудавшегося[25]: скопление беспомощных людей не в силах произвести на свет совершенство. Неспособные люди такими и остаются.
На рационально-диалектическом уровне решения нет, есть только крах, поражение, таким образом, здесь появляется экзистенциализм Кьеркегора: человек может спастись со своей рациональностью, фактом своего существования, только если совершит скачок в наивысшее возможное. Но этот кьеркегоровский скачок в иное измерение, в мир духа и не предполагает разъяснения нашей человеческой диалектики. Или же это скачок к вере в бога, который совершил Святой Павел? Так или иначе, в очередной раз предаются возможности человека. Впрочем, по какому такому внутреннему разумению нужно спасать пораженца? Еще до Святого Августина Пелагий[26] утверждал, что человек должен сам заслужить свою реализацию; лишь после этого вмешивается божественное начало, дарующее человеку сверхъестественные способности.
Основанием моих утверждений служит констатация фактов, полученных и постоянно демонстрируемых в ходе экспериментальной клинической работы. Анализируя человека целостно в его историческом окружении, я отчетливо вижу присущую ему способность действовать во благо себе, самореализовываться. При этом я не говорю о каком-то абстрактном, идеальном человеке, как, например, в «Городе Солнца», а о человеке сегодняшнем, проанализированном в тысяче разных случаев. Я неизменно констатирую, что человек может исполнить свое предназначение к реализации и трансценденции[27].
Правда, сохраняет свою силу и утверждение Овидия: “Video bona proboque, deteriora sequor”[28]. В жизни мы наблюдаем, что человек с неизменным постоянством подтверждает это изречение. Человек видит, знает то, что несет ему благо, но не реализует его; это является следствием его способности волевым решением пренебрегать глубинным проектом из-за поверхностности, поспешности, ошибочной экономии в отношении реализации собственного существования.
Положения гедонистической этики Горация и Эпикура, например, следует пересмотреть, заново проанализировав: факт наслаждения означал не расслабление, а способность сконцентрировать все возможности в непрерывную упорядоченность с целью получить удовольствие от существования.
В большинстве случаев разговор о возможности благодати, о жизни человека «в полном режиме» ведется вопреки здравому смыслу. В различные эпохи и в различных формах многие – от суфистов до экзистенциальных психологов (Маслоу) – отмечали существование того, что именуется благодатью, но никому так и не удалось документально засвидетельствовать ее. В этой связи восхищают концепция жизненного мира Гуссерля и гегелевский идеализм: идеалистический подход вновь говорит о природных способностях человека.
Чтобы навести в этом порядок, требовался особый человек: с нормально развитым умом, но обладающий подготовкой, отличной от подготовки многих. Это должен был быть ученый, прекрасно владеющий знаниями и обладающий опытом в таких областях, как социология, глубинная психология, клиническая практика. Он должен тонко разбираться в диалектике духа, быть достаточно подготовленным, чтобы свободно оперировать инструментами познания, а значит, владеть первопринципами философии, составляющими архитектуру любой системы построения умозаключений. Этот человек, обладающий глубочайшими знаниями и особыми способностями к анализу человеческого факта в любой области, имел бы в руках все координаты для понимания простоты случая.
Почти все ученые (Аристотель, св. Августин, Гуссерль, Фрейд и т. д.) испытывали недостаток специфических знаний в какой-либо области для того, чтобы полностью раскрыть природную норму человека. Все они хорошо знали что-то одно: философию, психологию, религию, социологию, право и т. д., – фрагментарность знания не давала им возможности увидеть иные стороны исследуемой ими реальности. Я считаю, что совершенно несложно понять человека, едва исследователь получает в руки все инструменты познания. На основании собственного непрерывного опыта анализа человека могу утверждать, что человек создан превосходно, и природа из сокровенной глубины постоянно взывает к своему естественному господину – индивидуносителю. Природа отдала некий жизненный проект в руки человека, который волен действовать во благо или во вред себе. Он может видеть, что есть для него благо, но бездумно руководствуется в своих поступках обратным. Будучи свободным, логичным, открытым проектом, человек может быть алогичным, то есть не координировать элементы своей жизни во благо себе.
