Леонид Млечин - Евгений Примаков. Человек, который спас разведку
Примаков сообщил, что не надо бояться новых людей в Дамаске. Его вызвали в Москву, и в ЦК он подробно изложил свои впечатления. Евгений Максимович не ошибся. После восьми лет изгнания вернулся на родину руководитель компартии Сирии Халед Багдаш. Он принадлежал ко второму поколению сирийских коммунистов, которые выдвинулись в результате «арабизации» партии, где прежде было слишком много армян. Спасаясь от турецких погромов, они нашли приют на территории Сирии и Ливана, прежде всего в Бейруте. Политика «арабизации» привела к почти полному вытеснению армян из компартии.
Один сирийский коммунист вошел в новое правительство, стал министром. Это было приятное, знаковое событие для Москвы. В других арабских странах коммунистов в основном сажали. В апреле 1966 года сирийская делегация во главе с премьер-министром Юсефом Зуэйном приехала в Москву. Сирия становилась не менее важным партнером, чем Египет. В сближении с Сирией Примаков сыграл заметную роль.
И с председателем исполкома Организации Освобождения Палестины Ясиром Арафатом Примаков был знаком со стародавних времен. Он мог запросто сказать Арафату:
– Помнишь, как мы сидели в Дамаске в маленькой комнате на твоей походной кровати накануне «черного сентября» в семидесятом году?
Глубокие познания и широкие связи в арабском мире помогут Примакову и в академической карьере, и в государственной.
Примаков много публиковался и помимо «Правды». Он писал книги для издательства Агентства печати «Новости» и для Политиздата – «Кто стоит за спиной Израиля» (1959), «Советский Союз – верный друг арабских народов» (1969), «Ближневосточный кризис – угроза миру» (1969), «Политика США на Ближнем Востоке» (1978, издано в Бейруте на арабском языке).
Главную свою книгу тех лет – «Египет: время президента Насера» – Примаков написал в сотрудничестве с правдистом Игорем Беляевым.
Томас Колесниченко рассказывал забавный эпизод. В «Правде» работал тогда еще заместителем главного редактора Виктор Григорьевич Афанасьев, доктор наук, профессор, приехавший из провинции. Потом он станет главным редактором «Правды» и академиком – на два года позже Примакова. Как-то спускается по лестнице Примаков, а навстречу идет Афанасьев, несет большую стопку книг. Увидел Примакова, говорит:
– Помоги мне донести книги.
Дал ему книги и спрашивает из вежливости:
– Ну, как дела?
Примаков весело рассказывает:
– Да вот, завтра диссертацию защищаю.
– Кандидатскую? – одобрительно спрашивает Афанасьев.
– Нет, докторскую.
Афанасьев немедленно перешел на «вы» и тут же забрал у него книги:
– Дайте, пожалуйста.
Евгений Максимович Примаков стал доктором наук в сорок лет, для гуманитария это очень рано.
Он человек с сильной волей. Кто защищался, знает, что перед защитой докторской диссертации не спишь, не ешь, масса дел, последние приготовления, волнуешься. А что Примаков? Он потом рассказывал:
– В одиннадцать защита. Я знал, что в десять мне надо быть в институте. Я в девять утра лег поспать и думаю – через полчаса надо проснуться. Прилег, заснул, ровно через полчаса проснулся и поехал защищать диссертацию…
Когда Примаков вернулся из командировки в Каир, заместитель главного редактора «Правды» Николай Николаевич Иноземцев уже ушел из газеты и возглавил Институт мировой экономики и международных отношений. Примаков приехал к нему повидаться.
Иноземцев решительно сказал:
– Хватит тебе сидеть в «Правде». Тебе надо переходить в науку. Иди ко мне заместителем.
Не каждый мог решиться уйти из «Правды». Работа в первой газете страны сулила как минимум постоянные командировки за рубеж. Каждая публикация в «Правде» была заметной. Но Иноземцев сделал Примакову предложение, от которого тот не мог отказаться. Как выяснилось потом, это был верный шаг. Евгений Максимович рассказывал, что его приглашал заместителем и Георгий Аркадьевич Арбатов, бывший работник ЦК и директор только что созданного в системе Академии наук Института США и Канады. Примаков выбрал более крупный Институт мировой экономики и международных отношений. Тем более что с Иноземцевым он уже работал.
30 апреля 1970 года Примаков был назначен заместителем директора Института мировой экономики и международных отношений Академии наук. Ему было всего сорок лет, для его возраста это была прекрасная научная карьера. ИМЭМО считался самым влиятельным и солидным институтом в сфере общественных наук.
Николай Иноземцев был самый молодой в ту пору академик. Примакова стал де-факто его первым заместителем. Иноземцев дорожил Примаковым. Они проработали вместе практически двадцать лет.
ИМЭМО пытался заниматься политическим и экономическим прогнозированием. Здравые оценки развития западной экономики, ясное дело, не совпадали с партийной пропагандой, которая обещала на политзанятиях скорый крах мирового капитализма. В 1971 году заместителя директора института Примакова вызвали в ЦК – объясняться на сей счет.
«Один из читателей нашего журнала, – вспоминает Примаков, – отставной генерал НКВД, пожаловался в ЦК на то, что во всех сценариях развития экономики до 2000 года фигурирует „еще не отправленный на историческую свалку“ капиталистический мир. Нас обвинили в ревизионизме, и пришлось писать объяснительную записку в отдел науки ЦК».
Иноземцев и Примаков верили в научно-технический прогресс. Думали – это рычаг, который двинет страну вперед. Институт писал записки в правительство с предложениями дать предприятиям свободу, отменить монополию внешней торговли, позволить производителям самим выйти на внешний рынок, но эти идеи не воспринимались.
К директору Примаков относился с пиететом, обращался исключительно на «вы» и по имени-отчеству: Николай Николаевич. Иноземцев много раз предлагал перейти на «ты»:
– Да брось ты, Женя, эти церемонии.
Примаков соблюдал политес. Это восточное воспитание.
Когда он только пришел, академические коллеги настоящим ученым его не признали, считали всего лишь умелым журналистом. Пренебрежительно говорили, что Примаков защитил докторскую диссертацию по книге – причем одной на двоих с журналистом Игорем Беляевым. Примаков и Беляев, тоже правдист, написали толстую книгу «Египет: время президента Насера» и решили на ее основе защитить докторские диссертации. Но это была тактическая ошибка: докторские диссертации – в отличие от книг – в соавторстве не пишутся. Ученый обязан продемонстрировать творческую самостоятельность.
Вспоминает один из сотрудников ИМЭМО:
– Они с Игорем Беляевым, два арабиста, принесли в институт совместную работу и хотели защититься. Им, как полагается, устроили так называемую предзащиту – это обязательное широкое обсуждение. Накидали множество замечаний, народ даже хихикал по поводу этого соавторства. Примаков и Беляев все правильно поняли, разделили свой труд, представили диссертации в новом виде и оба успешно защитили докторские…
Когда Примаков пришел в институт, достаточно было скептических настроений:
– Да кто он такой? Журналист (это слово научные работники произносили с оттенком пренебрежения)? А что он понимает в настоящей науке?
Но эти разговоры быстро закончились. Все увидели, что Примаков умелый организатор, а в академическом институте это редкость, потому что, как мне говорили его коллеги, «гениев много, а работать никто не умеет и не хочет». Он знал ближневосточный конфликт во всех его подробностях, во всех его скрытых и открытых сторонах, понимал подводные течения и взаимосвязи, со многими политиками, игравшими ключевую роль на Ближнем Востоке, был знаком лично.
Важно было и то, что Примаков пришел в институт, имея за спиной несколько лет работы за границей, причем в разных странах. В советские времена далеко не все ученые-международники видели страны, о которых писали. Многие доктора наук из Института мировой экономики и международных отношений за границей никогда не были. Во-первых, тогда вообще мало ездили, во-вторых, хватало и невыездных ученых, которых КГБ по анкетным причинам или же из-за «сомнительных» высказываний не разрешал выпускать из страны.
В Институте мировой экономики и международных отношений работал Георгий Ильич Мирский, один из лучших знатоков исламского мира. Они с Примаковым вместе учились. Евгений Максимович называл его «самым большим авторитетом». Мирский был у Примакова тамадой на банкете по случаю защиты докторской диссертации.
Мирский был невыездным тридцать лет. Писать об исламских странах ему позволяли, а посещать их – нет. Пускали его только в социалистические страны. Во время совместной поездки в Будапешт Примаков объяснял ему:
– У нас выезд в капстраны – это привилегия, ты же знаешь, и она дается только лояльным людям.
Желая помочь, опытный Примаков советовал Мирскому присмотреться к друзьям:
