Дмитрий Соколов - Магическая медицина
Я сидел и поглаживал ее, но чувствовал, что она где-то далеко, а я обычно не любитель «трахать тело», так что я сам постепенно засыпал безо всяких к ней приставаний.
Я, кажется, уже собирался уходить.
Как вдруг она сказала: «Ой, мне страшно!» А потом: «Где я?»
Я постарался ей спокойно это объяснить, но она плохо меня слышала. Она стала повторять: «Где я? Где моя мама? Где Лёша? (Лёшей звали ее мужа) Где Митя? (ее брат был моим тезкой). Отведи меня к нему! Г де мама? Г де я?»
Я редко пью и поэтому плохо понимаю алкогольные состояния. Я бы позвал Ленку, но ее-то как раз не было (обычно она спала в том же домике, а тут отправилась невесть куда, и уже скорее всего до утра). Я обхватил руками лицо Аленушки и стал медленно объяснять: «Ты в Вороне. Я Митя. Мама с Лешей и Митей далеко. Ты завтра к ним поедешь» — и все в таком духе.
Но у нее началась какая-то истерика, она махала руками так, что сильно билась о кровать и стенку. Тут я уже испугался и совсем протрезвел. Что ее мучило я не знал. Что с ней делать — еще меньше.
Еще довольно долго я пытался ей что-то объяснить, но она была в своем кошмаре, и совершенно явственно меня не слышала.
Потом вдруг в какой-то момент она схватила меня за руку и спросила: «Ты Митя?» Я сказал: «Да». Она вцепилась в мою руку намертво и попросила: «Мне очень страшно. Ляг со мной».
Уже когда я ложился, я понимал — или мне казалось, что я понимаю — что она принимала меня за своего брата. Потому и стала успокаиваться. Она сказала: «Обними меня» — и вжалась ко мне в плечо. Я стал гладить ее, и она расслабилась. Я накрыл нас одеялом, и вопрос «Ты думаешь, я твой брат?» вертелся у меня на кончике языка, но я его не озвучивал. Она была горячей и мокрой.
Я не пишу порнографии, но мне кажется важным для этой истории, что она засунула руку мне в штаны и обхватила член. Теперь она уже совсем успокоилась. Я спросил: «Хочешь?» — и она замерла, застыла. Ее как парализовало. А я, как уже отмечалось, не люблю заниматься любовью с Мертвой Царевной. Я чувствовал где-то здесь «подставу», и постепенно у меня в мозгах стало кристаллизоваться ясность того самого, что я называю видением. Я знал, в чем тут дело. Да и не надо было быть особым Шерлоком Холмсом, чтобы всё это понять.
Я спросил ее: «Почему ты не рожаешь?» Она ответила (очень тихо): «Я не знаю». Я сказал: «А ты подумай». Она обхватила мой член покрепче и повторила: «Я не знаю».
«Тогда я тебе объясню, — прошептал я. (Мы разговаривали шепотом, хотя в целом доме никого больше не было. Уже занималось утро.) «Ты любишь своего брата и живешь с ним. Вы не спите, но все равно вы живете как муж и жена. Это ж вы, блин, сестрица Аленушка и братец Иванушка, и он пьет как козел и не женится. А ты, хотя и вышла замуж, мужу не отдалась, и потому не рожаешь. А от брата родить ты не можешь. А больше ни от кого не хочешь».
Она была словно в забытьи, снова обмякла и закрыла глаза. Во мне же боролись похоть и осознание — или то внутреннее кино, которое я считал таковым.
У меня сошлись воедино все детали — и русская сказка, и пьянство моего симпатичного тезки, и бесконечная череда его девочек, и разное иное-прочее.
А потом она опять тихо спросила меня: «Ты Митя?»
«Я Митя, — ответил я, — и я хочу сказать тебе кое-что как старший. Не просто старший, а старший по роду. Роду нужны дети. Не чужие, а свои. Можешь возиться с чужими сколько хочешь, но роду это не важно. Мы хотим, чтобы ты сама родила. Понимаешь?»
Она прошептала: «Да».
«Будешь рожать от брата?»
Она покачала головой: «Нет».
«А от кого будешь?»
«От Леши».
«Точно?»
«Точно».
«Когда?»
«Осенью».
«А брата отпустишь», — это был уже скорее не вопрос, а приказание.
И она сказала: «Да».
«Поэтому я сейчас не буду с тобой спать, поняла?»
«Да».
«Ну, всё. Значит, осенью».
«Да».
Я высвободился и вышел из комнаты. От греха подальше. На улице уже было светло. Я сел отдохнуть и вскоре увидел счастливую Ленку, которая лениво шла домой. Я подозвал ее и обнял.
Иметь подругу — это счастье.
Ленка, наверное, была единственным человеком, который был в курсе того, что произошло той ночью. Я рассказал ей все тогда же утром, чтобы как-то проверить свою адекватность. Мы уже не ложились, вместе приготовили завтрак.
Аленушка встала поздно и злая как черт. Она просто шипела в мою сторону. Ленка и прочие это как-то затушевали и Аленушку увезли. Уже потом мне рассказали, что она заболела сразу же, как только доехала домой. Болезнь была странная: температура под сорок и больше ничего.
Что она помнила, а что нет — этого я тоже так тогда и не узнал (и не спрашивал еще два года).
Зато узнал я (потому что, конечно, следил), что той осенью Аленушка, нет, не забеременела. Она нашла работу, причем такую реальную, взрослую, высокооплачиваемую, на полную нагрузку.
А забеременела она в аккурат через год. К этому времени ее брат сильно влюбился и жил со своей новой возлюбленной плотно и постоянно, так, что даже стал редко видеться с сестрой. Еще в следующем году — понятно — он женился, она родила.
А я гордо считал этого ребеночка немножко своей работой.
Но — как я уже говорил — у меня свое кино.
* * *Я долго не решался обсуждать с героиней, что же она помнит из той ночи. Мне казалось важным дождаться, чтобы нормально родился ребенок. И вот наконец уже и ребенку было полгодика, и все было отлично, и я пришел к ним в гости, и слово за слово мы вышли на разговор о «той группе».
Так вот. Оказалось, что мы помним сильно разные вещи. Самой «Аленушке», как она мне рассказала, казалось, что в пьяном бреду к ней приходил «Дух Рода» и велел ей родить ребенка. Ничего из разговоров про брата она не помнила, хотя, когда я ей их повторил, медленно согласилась, что это имеет смысл. В смысле, она оговорилась, тот определенный, извращенный, психологический смысл, который я так люблю выискивать.
«Дух Рода»!.. Ничего себе! «Я говорю с тобой как старший по роду» — я, кстати, эти слова тоже очень хорошо помнил. Редко в жизни я настолько уверенно и осознанно играл другого человека. Но образ брата расплылся в ее памяти; остался образ Старшего, Предка, который передал веление Рода и исчез.
Я писал уже в этой главе, что «Род» проявляется через два основных канала: он «передает» энергию и он «передает» волю. Воля Рода обычно бывает очень простой и — как бы сказать — человечной. Одним из самых главных велений Рода обычно — чтобы не сказать всегда — оказываются дети. Скажите, что это не логично. Роду нужны дети — в первую очередь — потому что он из них состоит. Богатство, власть, долголетие, счастье и прочее Роду обычно тоже приятно, но в очередь во вторую и далее.
Нерожающие (к середине «родительного» возраста) Роду печальны и не интересны. Маленькие тупиковые полусухие веточки.
Поэтому Род плохо относится к инцесту, который является — в хорошем случае, как с Аленушкой и (скоро прочтете) с Наташей — проявлением тех же теплых родственных чувств, которые сшивают Род воедино. Все это хорошо, но в меру, пока не мешает размножению. Это уже биология: ослабление генофонда. Личные чувства Род не волнуют.
Множество раз я убеждался к Огромной Важности формальных «статусных» процедур, типа свадьбы и развода. Женщина «моей культуры», как правило, не сходится по-настоящему с мужчиной, пока не закрыла отношения с мужчиной предыдущим. Не стерла его из памяти, не прокляла и не разлюбила — а именно закрыла, завершила отношения, в определенном смысле даже формально, но формально по-настоящему, «по-магически». То есть, находясь реально в здравом уме и твердой памяти (некоторым для этого приходится есть грибы, ибо иначе состояние практически не достижимо ©), произнесла простую и жесткую формулу, типа «все кончено», «отпускаю тебя», «развожусь перед Богом и людьми» и тому подобное. Зная, что это действительно финальная фраза.
(Я теперь, когда сталкиваюсь с не-сексуальными женщинами, первым делом проверяю: это с кем же она никак не расстанется? И обычно — вот он, голубчик, с которым тело уже годами не знается, а психика продолжает сладко дремать «замужем».)
Случай с Аленушкой, может, слегка экзотичен, но общий принцип одинаков. Аленушка «зациклилась» на своем брате, он был ее главным сексуальным объектом (приводя, кстати, ее сексуальность в воспаленное и вечно «кривое» состояние).
«Мрачная хиппи», кстати, возможно, переживала похожую драму — застывшую «верность» своему Первому.
Меня иногда упрекают, что я «обожаю хоронить». В этом есть определенная правда. Поскольку для первобытного моего мировоззрения нет особой разницы между миром мертвых и миром живых, то мне не жалко души, переходящие отсюда туда. «Переведи, братан, через майдан.» Это одно из базовых «шаманских» занятий, между прочим, — этот перевод, ритуально оформляемый как похороны. Половина «шаманов» и «монахов» по-прежнему от этого кормится.
