Поль Генри де Крюи - Борьба с безумием

Джек лежал в постели в тяжелом барбитуратовом дур­мане. Пациент, приехавший издалека, просил, чтобы док­тор его принял. Мэри, взяв телефонную трубку, что-то врала, хотя терпеть этого не могла. Телефон не переставал звонить. «Перебори себя. Не обращай внимания. Пошли его к черту», - подсказывали Джеку его утешители - ма­ленькие желтые капсулы... В июле 1950 года, после деся­тимесячного шумного успеха в роли сельского врача, Джек Фергюсон был водворен в «буйную» палату Боль­ницы ветеранов в Индианополисе.

За тринадцать месяцев, с июля 1950 по август 1951 го­да, Джек Фергюсон три раза побывал в больнице из-за барбитуратового психоза и каждый раз слышал, как за ним захлопывается железная дверь; и каждый раз док­тору Бернарду Фрэзину и его персоналу требовалось все больше времени, чтобы выветрить из Джека яд желтых капсул: первый раз - четырнадцать дней, потом - три­дцать девять, а в третий раз - два месяца и тринадцать дней. И всякий раз требовалось все больше времени, чтобы Джек мог восстановить свою психику и вернуться к вра­чебной практике. Доктор Фрэзин упрашивал его остаться в больнице, чтобы с помощью психотерапии вырвать его болезнь с корнем. Но Джек всячески уклонялся от этого. Он, мол, сам с нею справится.

Доктор Фрэзин, милый и чуткий человек, советовал Джеку продать свою практику и устроиться «на более спо­койную работу». «Да, в какой-нибудь каменный мешек для сумасшедших», - думал Джек. Ни за что. Он должен во что бы то ни стало стать прославленным сельским докто­ром; он еще им всем покажет.

Мэри гордилась Джеком, который с таким блеском на­чал свою врачебную деятельность. Если бы только суще­ствовало звание «лучший начинающий врач года», высшая медицинская коллегия должна была бы признать его та­ковым.

И вот однажды ночью его вызвали к больному куда-то далеко в район. Да, да, хорошо, он будет готов через пол­часа, промямлил Джек заплетающимся языком. Он кое-как напялил на себя новый костюм, спотыкающейся по­ходкой дошел до своего автомобиля, открыл дверцу и шлепнулся прямо в грязь.

Мэри безуспешно уговаривала его встать, пыталгсь сама его поднять - ничего не получалось; она вынуждена была позвать двух мужчин соседей, чтобы перенести его в дом.

- Мне было ужасно стыдно, - вспоминает Мэри, - но гамлетовские жители проявили столько внимания к не­му. Они любили Джека, считали его больным и все ему прощали.

В отплату за добрые чувства граждан Джек стал обви­нять их во всех своих несчастьях. Он уже не корил самого себя за неумение сказать «нет». Он не ругал себя за при­ступы барбитуратовой депрессии, которую он старался прогнать с помощью кофе и кофеина.

Он ругал Мэри. Она казалась причиной всех бед, он был в этом уверен.

Однажды ночью он выгнал ее из дому. Ей стыдно было идти к соседям, и она всю ночь просидела в машине, на­кинув пальто на ночную сорочку. А на другой день он пла­кал и умолял простить его. Он обещал окончательно бро­сить свои капсулы и вернуться к работе... Потом он заду­мал убить ее.

- Вы должны как следует оценить преданность Мэри, ее святое смирение перед злою судьбой, - вспоминает Джек, пытаясь мне это объяснить. - Я отблагодарил ее тем, что стал подсыпать ей в пищу барбитураты... Все больше и больше... Когда она была уже на пороге смерти, вдруг опомнился и в первый раз за много месяцев стал настоящим врачом.

Метод борьбы Джека с собственным психозом был не только грубоват в отношении Мэри, но на какой-то мо­мент он снова сделался доктором; он давал ей возбуждаю­щие средства, делал внутривенные вливания, кормил ее и ухаживал за ней... и спас ей жизнь. Ясность сознания у Джека продолжалась до момента выздоровления Мэри.

Потом угрызения совести - так определяет Джек свою меланхолию - вынудили его опять взяться за капсулы. У него начались зрительные галлюцинации. Он упал на пол, и Мэри не в состоянии была его поднять и уложить в постель. Все перед ним двигалось, как в калейдоскопе. Малейший поворот головы - и картина менялась. Какие-то ярко раскрашенные узоры вдруг покрывались волоса­ми. Он кое-как поднялся на ноги, но вся комната была полна стульев, и он не мог сквозь них пройти. Он стал звать Мэри, но не мог до нее добраться, и ее голос раз­давался откуда-то издалека.

Наконец она уложила его в постель. Но едва он закры­вал глаза, перед ним снова начинал вертеться вихрь узо­ров, потом появлялись волосы, и стулья обступали его со всех сторон.

Джек вспоминает, что он поглощал невероятное коли­чество барбитуратов, от которых по двое суток валялся в постели, но он и мысли не допускал, что это может све­сти его в могилу. Во всем мире не хватило бы барбитура­тов, чтобы убить его. Он замышлял покончить жизнь самоубийством, если его лишат звания сельского доктора.

Первого декабря 1951 года Джон Т. Фергюсон бросил свою практику в Гэмлете. Он просто повесил замок на Дверь своего кабинета и уехал. Он держал себя в руках ровно столько времени, сколько требовалось для поступле­ния в Больницу ветеранов в Марионе, штат Индиана, но через две недели, когда выяснилось, что он тайный барби-турист, его уволили. Мэри не отходила от него. Мэри - это все, что у него оставалось. Она была ему верной н Доброй женой, но потерпела крах в роли его врача. Джека выгнали. Ему больше некуда было сунуться с предложе­нием работы. И наша бесприютная парочка, Джек и Мэри, отправилась к доктору Бернарду Фрэзину в Больницу ветеранов в Индианополисе - к тому самому доктору Фрэзину, которого Джек в своей самонадеянности не захотел слушать.

- Мы еще раз попробуем им заняться, если вы нам поможете, - сказал Мэри доктор Фрэзин. - Вы не должны с ним видеться, не должны говорить по телефону и даже писать ему в продолжение шести месяцев.

Мэри сказала доктору Фрэзину, что он может на нее вполне положиться (и можно ли было усомниться в Мэри Фергюсон?).

- И еще одна просьба, - сказал доктор. - Надеюсь, вы не откажетесь пройти проверку у психиатра?

- Вы думаете, это я во всем виновата? - спросила Мэри, широко открыв свои серые глаза. - Разве я больна? Вы меня тоже считаете сумасшедшей?

Доктор Фрэзин поспешил ее успокоить - нет, нет, он только хочет дать ей понять, что именно они собираются сделать для Джека.

Сидя под замком в закрытой палате Больницы ветера­нов, Джек чувствовал, что это уже конец и возврата для него нет. Лишенный барбитуратов, он в этот раз не дал обратной реакции. Теперь это был уже не острый барбиту-ратовый психоз; это была глубокая меланхолия. Это была низшая фаза «качания на доске», когда он смутно чув­ствовал, что вся его жизнь, кипевшая энергией за трех че­ловек, теперь затухает и сходит на нет. Однако у него хва­тило еще внутренней силы, чтобы сделаться злым и агрес­сивным.

Куда девалась сообразительность Джека, которой он втайне так гордился?

- Я надолго потерял веру в свои способности, - вспо­минает Джек. - Я обладал индивидуальностью дохлой рыбы.

На сеансах групповой терапии Джек, чуть только на него кто взглянет, разражался слезами. Он никак не мог объяснить доктору Фрэзину причину своего тоскливого настроения. Персонал больницы считал Джека подходя­щим кандидатом для лечения электрошоком, но доктор Фрэзин возражал. Он говорил своим помощникам, что если бы он сам был психотиком, то не желал бы для себя та­кого лечения. Доктор Фрэзин был добрейшим человеком, и это как-то дошло до сознания Джека - вот доктор, который не станет его мучить. Он смутно стал реагиро­вать на это оригинальное лекарство... В больнице был над­зиратель негр, по имени Грифф, и другой рослый парень, по имени Терри, которые, помогая ему мыться и одеваться, обращались с ним не как с безмозглым идиотом, а как с человеческим существом. Они проявляли к нему нежную, любовную заботу. Сконденсируем это понятие в одно сло­во из четырех букв - «Love» («любовь») - вот это новое лекарство...

Я внимательно просматривал в медицинском словаре букву L и дошел до слова «Lovade» Оно определялось как корень зонтичного растения, экстракт которого сти­мулирует менструации, а также приносит облегчение при вздутии живота... Но слова «Love» я не нашел в меди­цинском словаре Дорлэнда.

Доктор Фрэзин дал понять Джеку, что его глубокую меланхолию может облегчить беседа о пережитом прошлом с симпатичным психиатром. Во время предыдущих своих «визитов» в запертую палату Джек отвергал этот совет.

- На этот раз я чувствовал себя загнанным в ту­пик, - рассказывает Джек. - Практику я потерял. Сидел под замком в больнице. У меня ничего не оставалось, кро­ме Мэри, да и ей уже, очевидно, надоело терпеть мое ди­кое поведение. Путь вверх был для меня отрезан, а пасть ниже я уже не мог.

И вот благодаря любезности доктора Фрэзина Элвуд Фиппс и ныне покойный доктор Пэлмер Гэллоп сделались учителями Джека в «институте высшей психиатрии для одного человека», и по сравнению с этим испытанием скот­ский загон, в который он попал в период интернатуры, казался ему детским садиком.