Федор Василюк - Переживание и молитва
37«Яко не имам иныя помощи разве Тебе» — Ибо не от кого мне ждатьпомощи, кроме Тебя. временное личностное подтверждение и хоть минимальный прирост веры в себя. В удачных случаях такие компенсации дают душевную поддержку, хоть и краткосрочную, в неудачных грозят тяжелым душевным срывом, но так или иначе — духовная опасность такого рода компенсаций заключается в том, что даже при успехе человек подтверждает себя на поверхностном уровне, лишь в каком-то одном качестве, причем подтверждает условно — «Я успешен, следовательно, я существую», — впадая таким образом в зависимость от своего успеха.
37«Яко не имам иныя помощи разве Тебе» — Ибо не от кого мне ждатьпомощи, кроме Тебя.
В отличие от подобного поверхностного и условного подтверждения, подтверждение, которое получает молящийся в разбираемой молитве, — глубокое и безусловное. Неожиданно для себя он находит желанную опору личностного бытия не на зыбком гребне удачи, а на дне своей собственной неуверенности, самоотвержения и стыда. Вера в себя, обретенная в этой точке, может быть надежной основой душевного укрепления и духовного восхождения.
Итак, первый из наших примеров помогает увидеть, что характеристики адресата молитвы, явно называемые или только подразумеваемые, влияют на переживание, не столько прямо меняя те или иные чувства, сколько оказывая глубинное воздействие на душевный фундамент работы переживания, укрепляя такие краеугольные камни этого фундамента, как общее чувство надежды, мужества, доверчивости, веры в себя.
Пример второй. Молитва Пресвятой Богородице
Второй пример — одна из красивейших православных молитв, обращенных к Богородице, — для нашей темы ценен развернутыми описаниями адресата молитвы.
«Царице моя преблагая, надеждо моя Богородице, прияте-лище сирых и странных предстательнице, скорбящих радосте, обидимых покровительнице! Зриши мою беду, зриши мою скорбь, помози ми яко немощну, окорми мя яко странна. Обиду мою веси, разреши ту, яко волиши: яко не имам иныя помощи разве Тебе, ни иныя предстательницы, ни благия утешительницы, токмо Тебе, о Богомати, яко да сохраниши мя и покрыеши во веки веков. Аминь».
Выделим для удобства анализа разные смысловые части молитвы, немного меняя их последовательность.
(1)Призыв
Царице моя преблагая, надеждо моя Богородице. О Богомати.
(2)Обращение
Приятелище сирых [40], Странных [41] предстательница, Скорбящих радосте, Обидимых покровительнице. (Единственная моя) помощница31, (единственная моя) предстательница, (единственная моя) благая утешительница
(3)Предъявление нужды
Зриши мою беду, Зриши мою скорбь, Обиду мою веси [42].
(4)Прошение
Помози ми яко немощну, Окорми мя яко странна. Разреши ту (обиду), яко волиши. Сохраниши мя и покрыеши.
(5)«Аминь»
Во веки веков. Аминь.
В каждой фазе молитвы по мере ее разворачивания выявляются разные черты адресата молитвы и его отношений с молящимся, которые оказывают разнообразные влияния на развитие переживания молящегося.
(1)Призыв
«Царице моя», — так обращаясь к Богородице, молящийся признает Ее власть над собою, свободно исповедуя себя Ее подданным, готовым служить Ей. уже само такое обращение, будучи не просто произнесено, а внутренне прожито, дает, с одной стороны, ощущение личной принадлежности осмысленному целому (Царству), а с другой — чувство защищенности, нахождения под покровительством.
«Надеждо моя, Богородице». Такая адресация уже с самого начала создает установку надежды.
(2)Обращение
Все характеристики этого пункта, по сути, раскрывают именование «преблагая» из первого призыва, но раскрывают конкретно, т. е. выделяют в образе Богородицы известное из опыта воплощение благости, где она выступала как помощница именно в тех состояниях, которые заставляют страдать и самого молящегося.
Влияние этих характеристик адресата молитвы на переживание молящегося состоит в том, что общая установка надежды получает разнообразные конкретизации и тем укрепляется по такой примерно логике: раз Ты «приятелище сирых», то я могу надеяться, что и меня примешь в моем сиротстве — остав-ленности, одиночестве и беззащитности; раз Ты «скорбящих радосте», то мне можно надеяться, что и мою скорбь Ты поможешь претворить в радость.
Хотя в следующих фазах этой молитвы адресат прямо не именуется и не характеризуется, его образ все более уточняется и, соответственно, все более специфичным становится его влияние на переживание.
(3)Предъявление нужды
Молящемуся мало напомнить себе, внутренним взором увидеть, что Богородица есть «радость скорбящих» и «покровительница обиженных», нужно еще самому быть увиденным, нужно, чтобы Она увидела его самого и его личную обиду и скорбь. «Зриши мою беду, зриши мою скорбь», — здесь средоточием, фокусом молитвы становится МОЯ личная нужда, МОЕ страдание. Но вот что важно. Так названное, ставшее предметом взора Богородицы, страдание уже отчасти перестает быть тем, чем оно было до молитвы, ибо оно дано теперь в «обратной перспективе», а именно не с моей точки зрения, а глазами Той, кто только что исповедан «надеждой моей», «предстательницей», «покровительницей», словом, избавительницей от страдания.
Такой переворот во взгляде на боль сам по себе психологически целителен. Когда ребенок, разбивший коленку, показывает ссадину маме, боль не проходит, но переживание боли изменяется: то я был один на один с болью — теперь мы вместе, то казалось, что боль никогда не кончится, — теперь появляется надежда.
Кроме перемены перспективы взгляда (до молитвы я сам смотрел на беду, в молитве — глазами Богородицы, вместе с Нею), в этом доверчивом раскрытии («зриши мою беду») важен и сам предмет взгляда — «моя беда». Адресат молитвы — Богородица — характеризуется здесь как готовая к заботливому конкретно-личному вниманию, вниманию именно к моей нужде, боли, обиде и скорби. Влияние такой адресации глубинно: я получаю личное избрание и любовное подтверждение моего персонального бытия как раз тогда, когда само это бытие не может себя подтвердить, когда почва выбита у меня из-под ног — в скорби, беде, обиде.
(4)Прошение
Молитва уже с первых своих фаз — призыва, обращения, предъявления нужды — оказывает на переживание целительное воздействие, но одновременно совершается еще более важное дело. Душевное состояние готовится к главному акту молитвы — прошению. Прошение есть кульминация молит-вы [43]. именно в этой фазе решается судьба переживания, соединяющегося с молитвой, именно здесь максимальная концентрация всех влияний молитвы на переживание, в том числе и специфических влияний адресата.
Но почему, собственно говоря, к просьбе нужно готовить, разве просьба — это не простое, естественное дело, не требующее никаких специальных приготовлений? Да, непростое. Наблюдая за детско-родительскими отношениями, нередко видишь сценку, где взрослый буквально «тренирует» ребенка, обучая его «правильной» просьбе: «Нет, ты попроси!.. Ну разве таким тоном просят!.. А волшебное слово забыл?!».
Просьба — тончайший психологический «организм», требующий в детстве долгой и тонкой педагогической настройки. В этом организме соединяются в смысловое единство надежда и доверие, смирение и достоинство, честность и самопознание, уважение и вера, внутренняя необходимость и свобода.
Стоит одному из этих «органов» просьбы выйти из строя, и она превращается в свою противоположность. Без надежды человек вовсе не просит; без доверия не просит другого, а испытывает его; без смирения не просит, а требует; без достоинства не просит, а клянчит; без осознания внутренней необходимости просимого, существенности своей нужды не просит, а капризничает; без веры в бескорыстие другого — предлагает сделку; без уважения к его честности — идет на подкуп; без признания его свободы — хитро манипулирует или грубо шантажирует.
Чем больше вдумываешься в психологическую сущность просьбы, тем больше понимаешь, что этот, такой привычный, такой повседневный феномен — есть настоящее чудо, одна из вершин, на которые способна подниматься человеческая душа. В просьбе человек превосходит самого себя и создает один из высших типов отношений с другим.
В молитве духовное величие просьбы особенно зримо. Чтобы попросить, человек должен подойти к границе своих возможностей, подойти и остановиться на самом краю — за которым простирается безысходность и беспомощность. Ему требуются мужество и смирение, чтобы дойти до края этой пропасти и удерживаться на нем. Он может из страха или из гордости остановиться раньше, не исчерпав своих сил и возможностей, и оттягивать приближающийся кризис иллюзорными надеждами или подавлением своих желаний. и тогда просьба — невозможна. Может безвольно скатиться в эту пропасть — и тогда не сможет просить из-за уныния и безнадежности или из-за утраты достоинства. Все дело в том, чтобы удержаться на краю, и именно оттуда воззвать «Помоги!», «Спаси!», «Защити!»:
